Репортеры и фотографы, чарующе улыбаясь, уговаривали констебля Брота пропустить их к дому.

— Нет, — решительно отрезал он. — Без письменного разрешения старшего инспектора пропустить не могу.

Констебль был упрям, и репортерам ничего не оставалось, как фотографировать домик и сад, несколько раз они сняли и констебля с Биби.

Потом Годфри Беттери, старший репортер уголовной хроники «Дейли ньюс», пообещал Биби пять фунтов стерлингов, и тот разговорился. Несмотря на все предупреждения констебля, молочнику не терпелось побеседовать с репортерами.

— Четыре дня никто не забирал молоко, — начал Биби. — Бутылки и сейчас там. Вон они. — Он показал на ящик возле двери дома. — Я еще в первое утро сказал себе: что-то непохоже на миссис Тайсон; она всегда оставляла записку, когда уезжала. А сегодня я подумал: не иначе беда какая приключилась. В ящике молоко за четыре дня. Что делать? Мне все казалось, что в доме кто-то есть. Окно в ванной открыто. — Он указал на окно с левой стороны дома. — Видите, занавески колышутся.

Репортеры кивали, строча в записных книжках.

— Ну вот, разнес я сегодня утром молоко и прямиком в полицию. Оттуда со мной пришел констебль Брот.

Констебль приложил палец ко рту.

— Вы не можете запретить ему говорить, — вспылил Беттери.

— Я знаю, что делаю, — хмуро сказал констебль Брот.

— Да ну? — насмешливо оглядев его, спросил Беттери.

— И нечего ухмыляться, — сказал констебль, начиная злиться.

Но Годфри Беттери был гораздо осторожнее, чем можно было заключить по его насмешливому виду.

— Я знаю, вас винить не приходится, констебль, — примирительно сказал он. — Распоряжение начальства…

Молочник совсем расхрабрился.

— Никто не может заставить меня молчать, если я не хочу молчать, — сказал он. — У нас свободная страна. Ничего плохого я не сделал.

Констебль Брот удивленно взглянул на него. А ему еще показалось, что Биби не храброго десятка. Молочник продолжал рассказывать.

— Мы с констеблем нашли ее на кровати, мертвую. — Биби описал изуродованное лицо убитой. До этого он никогда не видел убитых, и даже в самых страшных снах ему не снилось, что творит смерть. — Она ведь была такой красавицей! Пожалуй, другой такой и не сыщешь. Кинозвезды ей в подметки не годятся…

Репортеры записали все и поблагодарили Биби. Беттери сказал, что пришлет ему пять фунтов. Рассказ Биби и его фото появятся на первой странице всех газет. Хоть раз в жизни он станет центром мировых событий. Биби расплылся в счастливой улыбке. А констебль хмурился, особенно когда глядел на Годфри Беттери — так он его раздражал.

Полицейские машины подъехали одна за другой: длинные, черные, с антеннами и светящейся надписью над ветровым стеклом: «Полиция». Вслед за ними приехал катафалк, а затем машина с медицинским экспертом. Из машин с важным видом поспешно выходили полицейские в форме и в штатском и деловито направлялись через дорогу. Репортеры знали большинство из них. На сыщиках помельче рангом были шляпы-панамы и яркие галстуки, старшие чины были одеты более строго — темно-синий или серый костюм с жилетом. Старший инспектор Филдс и инспектор Браммел всем своим видом подчеркивали важность происшествия: предполагаемое убийство в фешенебельном квартале, где произошло несколько краж драгоценностей, до сих пор не раскрытых полицией.

Репортеры и фотографы столпились перед «большой двойкой»: репортеры вынули блокноты, фотографы навели аппараты. Филдс и Браммел поправили галстуки и уставились на знакомые лица фотографов. Те смотрели в видоискатели и, подняв руку, предупреждали: «Снимаем». Щелкнули аппараты.

— Закончили? — спросил Филдс.

Хоть ему и не терпелось приступить к осмотру, он не шевельнулся, пока фотографы не показали ему жестами, что все в порядке. Благодаря постоянному общению между ними установилось молчаливое понимание. Но вот с репортерами Филдс был не в ладах. В последнее время он стал испытывать к ним острую неприязнь, особенно к тем, кто работал в «Дейли ньюс»: эта газета выступала с яростными нападками на сыскную полицию.

Старший инспектор Фрэнк Россер Филдс, начальник сыскного отдела в центральном полицейском управлении, был высокий и грузный человек лет за пятьдесят, с плечами борца. У него было красноватое лицо с коротким приплюснутым носом и светло-серые глаза, пронизывающие насквозь.

Читатели газет знали его не хуже, чем актеров и жокеев, и интересовались его личной жизнью. Но она была самая заурядная — в личной жизни Филдс был солидным буржуа. Он владел домом в одном из лучших предместий, где проживал с женой и двумя детьми. Дочь еще училась в университете, сын только что его окончил. С соседями — крупными чиновниками, торговцами и бухгалтерами — он почти не общался, хотя во многом разделял их образ мыслей. Он считал неосторожным иметь друзей вне полиции. Фрэнк Россер Филдс был сыщиком в любое время дня и ночи, и ни за кого другого его нельзя было принять. На всех он поглядывал недоверчиво, как это свойственно людям, которые охотятся за своими собратьями. А привычка командовать наложила на него отпечаток превосходства, однако одет он был всегда небрежно, чаще всего в потерявший форму тесный темно-серый костюм. От бесконечного сидения в машинах брюки на коленях пузырились. Без шляпы его видели редко, и даже в самый жаркий день он носил мятый, обсыпанный пеплом жилет.

Сейчас, стоя перед дотошными репортерами, Филдс холодно отказывался отвечать на их вопросы, всем своим видом показывая свое превосходство.

— Не могу сделать никакого заявления.

Репортеры повернулись к Браммелу, но тот покачал головой. Он не имел права отвечать на вопросы в присутствии шефа.

Ветеран и старейшина репортеров уголовной хроники Хорэс Ист, который нередко заполнял в «Морнинг мейл» целую страницу, решил пойти на примирение.

— Мне кажется, шеф, — начал он, — пора нам вернуться к добрым старым временам, когда полиция и мы действовали в полном согласии…

— Вините только ваших газетчиков, мистер Ист, — сухо прервал его Филдс. — Вы только и делаете, что дискредитируете полицию.

— Но вы должны признать, шеф, разумная критика…

— Поклеп это, а не критика, — снова прервал его Филдс. — Возьмите сегодняшнюю статью мистера Беттери…

Беттери нервно кашлянул.

— Много краж не раскрыто, — отважился вставить он. — Похититель драгоценностей до сих пор гуляет на свободе.

При упоминании таинственного похитителя драгоценностей, которого газеты окрестили «Серым призраком» и «Бирюком», Филдс побагровел.

В то утро Годфри Беттери предпринял новую сокрушительную атаку на сыскную полицию, обвинив ее в том, что она никак не может остановить эпидемию краж драгоценностей. Это была очередная статья из целой серии статей, разоблачавших злоупотребления в полиции: взяточничество высших чинов, вымогательство подарков при помощи шантажа, скандальные делишки в автоинспекции, рукоприкладство. Разложение, царящее в полиции, мешает быстрому раскрытию преступлений, утверждал Беттери. Он попал не в бровь, а в глаз.

Годфри Беттери был невысокий человечек средних лет, с пухлой женской фигурой, тонкой шеей, длинным носом, большими ушами и резко выступавшим адамовым яблоком, которое беспрестанно двигалось. Лицо у него было маленькое, вытянутое, скорбное. Словно стараясь поддержать собственную репутацию, Беттери все время изображал на нем то саркастическую усмешку, то высокомерное презрение. Но сейчас, под гневным взглядом Филдса, лицо Беттери приняло свое естественное выражение — меланхолии и грусти.

— Мистер Филдс, — начал он просящим тоном, внутренне проклиная себя: вечно у него язык прилипал к гортани, как только он оказывался лицом к лицу со своим противником! — почему бы вам все-таки не сообщить газетам свое мнение об этом происшествии? «Дейли ньюс» напечатает все, что вы сочтете нужным. Я сам прослежу за этим.

Филдс окинул его презрительным взглядом.

— Поговорим как-нибудь в другой раз, мистер Беттери. Сейчас мне надо работать. — Он взглянул на остальных репортеров. — Боюсь, я не смогу больше наслаждаться вашим обществом.