— А ты был самым лучшим сыном, — оборвала она. — Но послушай, сынок, не плачь обо мне, я обещаю, что не буду плакать о тебе. Я прожила долгую жизнь, сынок, и, несмотря на жестокую смерть, я не была несчастна в могиле. Это ты подарил мне счастье здесь, Гарри. И многим другим мертвецам. Так что если они теперь не доверяют тебе... что ж, теряют от этого они.

Он послал матери поцелуй.

— Я очень скучал, когда тебя отняли у меня, но ты, конечно, скучала еще больше. Я надеюсь, мама, что и после смерти что-то есть и ты будешь там.

— Гарри, мне надо сказать тебе еще кое-что. — Она говорила все тише, так что он напрягал все силы, чтобы контакт не прервался. — Насчет Августа Фердинанда.

— Августа Фер... насчет Мёбиуса? — Гарри вспомнил свою последнюю беседу с великим математиком. — Ох! — Он прикусил губу. — Я, наверное, обидел его, мама, по неосторожности. Я тогда был не совсем в себе.

— Он так и сказал, сынок. И он не хочет больше с тобой разговаривать.

— Да... — кивнул Гарри, чувствуя себя идиотом. Мёбиус был одним из его ближайших друзей. — Понимаю.

— Нет, Гарри, ты не понимаешь, — возразила мать. — Он не будет с тобой разговаривать, потому что его там не будет. То есть здесь. Ему тоже надо отправиться куда-то дальше, так он думает. Знаешь, он наговорил уйму непонятных вещей... Погоди, сейчас вспомню: пространство и время, пространственно-временной континуум, конические световые вселенные. Да, все эти штуки. И еще он сказал, что твои доказательства оставили без ответа один большой вопрос.

— В самом деле?

— Да. Вопрос о самом простран... биуса. Он сказал, что... хоже, нашел ...вет. Он говорил... был... разум...

Ее речь пропадала... пропадала... Гарри знал, что она уходит навсегда.

— Мама? — Он разволновался. — Разум? Мама, ты говоришь, разум?

Она хотела ответить, но не могла. То, что донеслось в ответ, было слабее самого слабого, угасающего шепота.

— Г-а-а-а-р-ри... Г-а-а-а-р-р-и...

И наступила тишина.

Пакстон прочел все папки с документами о нскроскопе и знал о нем очень много. Большая часть этих сведений показалась бы невероятной неискушенным людям, но Пакстон, естественно, к их числу не относился. Он размышлял, наблюдая с дальнего берега реки за некроскопом при помощи бинокля: “Этот чокнутый разговаривает со своей матерью, которую похоронили четверть века назад и которую давно съели черви! Боже! А еще телепатов считают чудными!”

Гарри “слышал” его и знал, что Пакстон подслушивает его разговор с матерью — по крайней мере, то, что говорил некроскоп. Его вдруг охватила ярость, холодная ярость. И вновь слова Фаэтора всплыли у него в памяти: “Он хочет войти в твой мозг. Сделай то же самое ты!”

Пакстон увидел, как некроскоп скрылся за кустом, и ждал, когда он появится с другой стороны. Но не дождался. “Решил отлить?” — удивился телепат.

— Вообще-то нет, — промолвил Гарри, возникнув у него за спиной. — Но когда я этим занимаюсь, то не рассчитываю, что за мной подглядывают.

“К-как это?” Мыслешпион повернулся, споткнувшись, и пошатнулся, чуть не свалившись с обрыва. Гарри метнулся вперед и удержал его за отвороты пиджака. Потом поставил на ноги и невесело усмехнулся. Он осмотрел Пакстона сверху донизу: маленький, тощий, какой-то усохший человечек лет под тридцать, с лицом и глазами, как у хорька. Должно быть, матушка-природа пожалела его и в качестве компенсации наградила даром телепатии.

— Пакстон, — вкрадчиво сказал Гарри, обдавая его горячим дыханием, как из кузнечных мехов, — ты мерзкая блоха, что кусает чужие мозги. Уверен, что когда твой отец тебя делал, лучшая часть стекла по ноге твоей маменьки на пол борделя. Ты, мерзкий ублюдок, залез в мои владения, ты путаешься под ногами, мне хочется чесаться. Я имею полное право сделать сейчас с тобой, что захочу. Есть возражения?

Пакстон разевал рот, как рыба, которую вынули из воды, потом, отдышавшись, забормотал:

— Я... я делаю, что мне поручено, вот и все.

Он старался освободиться от хватки Гарри, но тот удерживал его на расстоянии вытянутой руки без особых усилий.

— Делаешь, что поручено... — повторил он. — Кем поручено, подонок?

— Это тебя не каса... — попытался ответить Пакстон.

Гарри встряхнул телепата и уставился на него, и тот вдруг увидел красные отсветы на исхудалых щеках из-под темных линз, закрывавших глаза некроскопа. Жуткий красный свет из его глаз!

— Отдел? — Гарри почти рычал.

— Да... нет! — выпалил Пакстон. Он трясся, как студень, и мечтал убраться подальше. Он готов был сказать что угодно, первое, что придет в голову. Гарри понимал это, видел по бледному лицу и трясущимся губам. Но если губы могут солгать, разум говорит правду. Гарри проник в его сознание, пролистал все и убрался с отвращением, как из выгребной ямы. От Пакстона пахло страхом, но еще сильнее несло дерьмом.

Он подумал, что, к счастью, таких, как Пакстон, немного. Иначе некроскоп объявил бы войну всей человеческой расе, и немедленно!

Пакстон понял, что некроскоп проник в его разум, он ощущал это, как будто кусочки льда застряли в его мозгу. Он снова стал похож на задыхающуюся рыбу.

— Ну что, теперь ты знаешь точно, — сказал Гарри. — Иди и расскажи все министру; скажи, что сбылись его худшие ночные кошмары, Пакстон. Доложи ему и убирайся. Исчезни и не появляйся. Я знаю, до тебя не доходят советы, но лучше послушайся и уноси ноги. Больше я не стану тебя предупреждать.

И пока телепат размышлял над этим, Гарри оттолкнул его так, что он полетел в воду. Только тогда некроскоп заметил на пеньке раскрытый чемоданчик. Несколько помятых почтовых конвертов и один большой, из плотной манильской бумаги, притягивали взгляд Гарри, подобно магниту. На них значилось: “Гарри Кифу, Ривер-сайд-драйв, 3” и т.д., и т.д.

Он еще раз глянул на барахтающегося в реке телепата — тот булькал в холодной воде на безопасном расстоянии от Гарри.

К счастью для Пакстона, он умел плавать, потому что некроскопу было наплевать, утонет шпион или нет.

Гарри быстро пролистал папки по делу серийного убийцы, нашел, как зовут молоденькую проститутку, откуда она родом и где похоронена, и тут же отправился на маленькое кладбище на северной окраине Ньюкасла. Все это некроскоп проделал столь стремительно, что, когда он уже устроился под тенью дерева, росшего рядом с простым каменным надгробьем Памелы Троттер, Пакстон, тяжело дыша, еще стоял в мокрой одежде на берегу реки в сотне миль от него.

— Памела, — сказал некроскоп. — Я Гарри Киф. По-моему, ты слышала обо мне от моей матери.

— Не только от нее, — ответила та. — Я ждала твоего прихода Гарри, и меня уже предупредили насчет тебя.

Гарри грустно кивнул.

— Да, моя репутация в последнее время пострадала.

— Моя еще больше, — хихикнула девушка. — Причем как минимум шесть лет назад, — мне тогда было четырнадцать, — когда один добрый дяденька показал мне свою розовую брызгалку и научил, куда ее вставлять. Да нет, я, конечно, сама его соблазнила, я видела, как она выпирает, когда я была поблизости. Не будь его, подвернулся бы кто-нибудь еще, такая уж я уродилась. Мы с ним играли в эти игры, пока нас не застукала его мадам, ревнивая старая карга! Когда она зашла, я вовсю прыгала на нем. Он отпихнул меня, но было уже поздно, все вылилось на ковер. Ей повезло, вряд ли она видела его в таком состоянии, с ней-то он был на это не способен! Да и с ним, пожалуй, до меня ни разу такого не было. Обожаю этим заниматься. Хорошо, когда человеку нравится его работа.

Гарри слушал молча, он был обескуражен и не знал, что ей сказать.

— Разве твоя мама не объяснила тебе, что я была шлюхой, потаскушкой, короче — проституткой?

В ее словах не было никакой горечи или грусти, и это понравилось Гарри.

— В общем, объяснила, — в конце концов сознался он. — Но что из того? Вас таких много там, под землей.