Потом они поговорили обо всем понемножку, вспомнили старые времена. Жаль, веселого в их воспоминаниях было мало. Конечно, результатом гордиться можно, но вспомнить — это был сущий ад.

Они помолчали.

— Гарри, ты ведь знаешь, что Пакстон продолжает за тобой следить, верно?

Именно Джордан первым обратил внимание некроскопа на этого мыслешпиона. Гарри был признателен ему за это. С тех пор прошла неделя, и теперь Гарри сам научился улавливать близость телепата.

Когда он в первый раз столкнулся с этой проблемой, ему тут же пришло в голову воспользоваться даром, который он унаследовал от Гарольда Уэллесли, бывшего главы отдела экстрасенсорики, который оказался двойным агентом и покончил с собой, когда его раскрыли. Наследство Гарольда было, если так можно выразиться, негативного свойства — способность делать свой мозг абсолютно непроницаемым для телепатов. И это, казалось бы, делало его идеальным кандидатом на роль главы британской службы экстрасенсорной безопасности. Но, в конечном счете, так только казалось. Желая хоть как-то искупить вину, он передал свой дар Гарри.

Но талант Уэллесли был вроде обоюдоострого меча: если ты запирал двери, то туда не могли проникнуть не только враги, но и друзья. И потом, когда ты задуваешь свечу в темной комнате, все слепнут. Гарри предпочитал свет — предпочитал знать, что Пакстон здесь и что именно он собирается делать.

Вдобавок такое экранирование мозга требовало затрат энергии, которые как-то нужно пополнять. “Батареи” некроскопа вследствие постоянного эмоционального стресса были изрядно истощены.

Так что в данное время только интуиция Гарри помогала ему быть начеку и справляться с попытками Пакстона проникнуть в его сознание — интуиция и набирающий силу ум твари внутри него, ее растущие таланты. Постепенно они разовьются в своего рода телепатию и другие экстрасенсорные способности. Но совсем не вредно иметь в своем распоряжении мощь телепата такого уровня, как Джордан.

Эти рассуждения, естественно, Джордан тоже слышал.

— Не переживай, Гарри. Что поделаешь, раз так вышло. Все, чем я могу быть тебе полезен, в твоем распоряжении. И сейчас, и потом, когда ты... совершишь свою попытку, — як твоим услугам. Я не передумаю. Ты, конечно, попытаешься защитить себя, но я уверен, что ты ничего не сделаешь во вред нам.

— Нам?

— Людям, Гарри. Не думаю, что ты способен предать людей.

— Мне бы твою уверенность. Но ведь это буду не я, вернее, я буду думать по-другому. Так что...

— Тебе просто нужно следовать намеченному плану. Когда ты почувствуешь, что нуждаешься в моих услугах, или когда обстоятельства заставят тебя скрыться, ты воспользуешься ими.

— Хорошенькое дело, меня гонят из собственного мира, — ворчливо заметил Гарри.

— Лучше это, чем выпустить джина из бутылки.

— Ты выразился предельно откровенно, Тревор.

— А зачем еще нужны друзья?

— Ну а ты, ведь ты тоже своего рода джин в бутылке, скажешь нет? — Это вампирская сторона Гарри давала себя знать, разжигая страсть спорить, подавить собеседника любой ценой. Джордан еще не понял этого, он был настроен добродушно.

— А что, так, наверное, и возникли все эти старинные восточные легенды о джинах! Представь, у кого-то есть власть, он знает заклинания, которые могут вызволить могущественного слугу из праха в кувшине... Что изволишь пожелать, господин?

— Чего желаю? — переспросил Гарри, и голос его был так же мрачен, как и выражение лица. — Иногда я не желаю, а жалею, что родился на свет!

Вот теперь Джордан почувствовал: раздвоение Гарри, странные приливы в крови, размывающие пограничную линию его воли; ужас, который бросал вызов его человеческой сущности и власти над собой; натиск, усиливавшийся час от часу, день ото дня.

— Гарри, ты устал. Может, тебе надо немного расслабиться? Отправляйся спать.

— Ночью? — Некроскоп усмехнулся, но как-то сухо, мрачновато. — Нет, это не для меня, Тревор.

— Ты должен бороться.

— Я борюсь, еще как, — глухо ответил Гарри. — Только этим и занимаюсь.

Джордан умолк, а потом заговорил снова, с дрожью в голосе.

— Слушай, давай... давай отложим пока наш разговор.

Гарри почувствовал его волнение, почувствовал страх мертвеца. “Господи! — взмолился он так, чтобы не услышал Джордан. — Уже и мертвецы боятся меня”.

Он резко вскочил, чуть не опрокинув стул, пошатываясь, подошел к окну, и посмотрел сквозь щель в шторах — через реку, в ночь. И в этот самый момент там, на том берегу реки, кто-то под деревьями зажег спичку, чтобы прикурить. Вспыхнул на секунду огонек, потом его прикрыли ладонью, укрывая от ветра, и только время от времени разгоралось желтоватое свечение — когда курильщик делал затяжку.

— Этот гад следит за мной, — сказал Гарри, обращаясь к самому себе.

Да-да, к себе. Джордан был слишком напуган, чтобы отвечать...

В полночь Гарри все еще кипел от злости. Он окружил свое сознание экраном Уэллесли и вышел в сад, направляясь к старой калитке, косо висевшей на ржавых петлях. Ночь была его союзником. Гарри стоял, слившись с тенью дерева, совершенно неразличимый в темноте. Он смотрел за реку, где его кошачьи глаза разглядели неподвижную фигуру среди деревьев: блоху, кусавшую его мозг, — Пакстона.

— Пакстон...

Слово сорвалось ядовитым шипением с его губ, оно, словно ядовитые испарения, клубилось в его сознании — или в сознании существа внутри него. Потому что вампир, как и некроскоп, ощущал угрозу и готов был действовать совсем иначе. Если бы ему дали волю.

— Пакстон, — выдохнул он имя в холодный и прозрачный ночной воздух, и дыхание сгустилось дымкой, поплыло вдоль тропинки, обвилось вокруг лодыжек. Темная сущность Вамфири разрасталась и почти овладела им. — Ты слышишь меня, ты, сволочь? — его дыхание поплыло через калитку, вдоль заросшей тропки, сквозь прибрежные заросли куманики, над стеклянной гладью. — Ты не можешь прочесть меня, ты не знаешь, что я здесь...

И тут неожиданно, из ниоткуда пришел голос, скорее ужасное бульканье (это был голос Фаэтора Ференци):

— Не прячься! Он тут, рядом. Вымани его! Он хочет пролезть в твой мозг? Сделай это с ним сам! Он думает, ты испугаешься, а ты будь смелее. И, когда он откроет свою мерзкую пасть, проникни в него: внутри он мягче!

Голос из ночных кошмаров. Но Гарри сам извлек его из глубин памяти: снаружи никто не мог проникнуть сквозь экран Уэллесли. Да и Фаэтора не было здесь, он ушел в те края, куда нет доступа никому, покинул этот мир безвозвратно.

Слова Фаэтора, отца вампиров, которые всплыли в сознании Гарри, относились к его врагу и кровному родственнику, Яношу. “Но почему бы, подумал Гарри, — не применить их к данной ситуации?” А может, это рассуждал не Гарри, а тварь внутри него?

Пакстон шпионит за ним, чтобы доказать, что Гарри вампир. И коль скоро это правда, похоже, тут ничего не поделаешь. Так что же, просто сидеть и ждать, что произойдет, когда эта блоха отправит свой донос? Ему хотелось как-то сравнять счет, чтобы шпиону было над чем поразмыслить.

Не то чтобы Гарри не терпелось расчесать место, которое зудит, нет, это разоблачило бы Гарри, тогда в него вцепится куда больше блох и их укусы могут оказаться смертельными. И потом, это было бы убийством.

Мысль об убийстве ассоциировалась с кровью; а этого нельзя было себе позволять. Он сделал шаг назад, от калитки в ветхой каменной ограде, в глубь сада, создал дверь Мёбиуса... и оказался на сельской дороге, что шла за рекой вдоль берега. Вокруг не было ни души; по небу бежали тучи; река блестела сквозь деревья, росшие на обочине, как свинцовая лента, которую кто-то обронил в темноте.

Машина Пакстона стояла на обочине, под нависшими ветвями. Новая дорогая модель сверкала лаком в темноте; двери заперты, стекла подняты. Она была слегка развернута вниз по склону холма, в сторону поворота с ограждением, где дорога вливалась в главную магистраль, ведущую в Боннириг.