— Ну, разумеется, можем, — ответил он, радостно улыбаясь и усаживаясь на деревянный стул. — На самом деле, мы ждали, когда вы станете более восприимчивым. Теперь, наконец, вы, кажется, захотели что-то узнать. Отлично! У вас есть вопросы? Если есть, спрашивайте, не стесняйтесь.

— Ладно, — пробормотал я, чувствуя, как меня охватывает истерика. — Кто такие, черт вас возьми, «мы», и что это за место? И, ради всего святого... Я видел на пляже что-то... ужасное... нечто! И раковины... Их там тысячи! Тут меня прорвало, и я снова дернулся, пытаясь освободиться от своих пут.

— Я сумасшедший!? — завопил я. — Я не понимаю, что происходит! Это сумасшедший дом или нет? Черт бы вас побрал! Вас всех! Что я вам сделал? Кто вы такие, мать вашу?

Пока я бушевал, доктор вытащил из саквояжа шприц для инъекций. Он проверил его и, когда я снова попытался отодвинуться, вновь заговорил:

— Успокойтесь, мистер Воллистер. Вы получите ответы на все ваши вопросы... очень скоро. Но в настоящее время вы слишком возбуждены. Однако вы можете быть твердо уверены в одном — вы среди друзей. И вы не сумасшедший!

Он кивнул Сардженту, и тот быстро закатал мне рукав.

У меня перехватило дыхание, когда мой взгляд упал на блестящую иглу в руках доктора.

— Уберите от меня эту гадость! — заорал я.

— Это успокоительное, мистер Воллистер, — попытался он меня утихомирить. — Всего лишь успокоительное. А когда вы проснетесь, здесь будет тот, кто расскажет вам обо всем, что вы захотите узнать.

— Но как?.. Что?.. Кто?..— прошептал я, почувствовав укол. Доктор наклонился ниже, и за считанные секунды его лицо затуманилось и расплылось. Уже непослушными губами я ухитрился спросить:

— Кто вы?

— Мы — ваши друзья, — ответил он с расстояния в миллион миль, и его голос эхом отразился в длинном туннеле. — Ваши друзья, глубоководные!

Какова бы ни была природа этого «успокоительного», оно явно действовало. Оно погрузило меня в странное дремотное оцепенение. Я смутно осознавал все, что меня окружало, но не мог ни двигаться, ни думать... С другой стороны, моя память была затронута лишь в минимальной степени, так что позже я смог вспомнить почти все о людях, приходивших в цистерну, и разговорах надо мной или в моем присутствии.

В особенности мне запомнился приход Сары, но ее визит носил столь эротический характер, что позже я решил, будто этот эпизод просто мне приснился. Я счел его слишком абсурдным, чтобы он мог быть чем-то, кроме сна. Разве молодая женщина придет ко мне одна, освободит меня от пут и доведет до пика сексуального желания, чтобы потом заняться со мной любовью! И все это время я, тем не менее, оставался пленником, находящимся под действием лекарства. Я лишь смутно понимал, что она делает. Да, это был всего лишь сон!

Относительно других визитов, такого не стану утверждать. Во всех «моих визитерах» было что-то коварное, а в их разговорах всегда звучали зловещие нотки, которые я различал даже сквозь туман наркотической летаргии, притуплявшей чувства и восприятие. Я слышал странный характерный голос отца Сары вместе с елейными интонациями «доктора» и чувствовал прикосновения рук, которые вертели меня так и сяк, тщательно обследуя.

Во время одной из таких дискуссий я ощутил, как опытные пальцы хирурга ощупывают мою шею, за чем последовало упоминание о «неразвитых почках», которое я принял за указание на мои лимфатические узлы, которые были у меня еще с детства вследствие постоянных проблем с гландами. Осмотр моих рук и ног показал «наличие недоразвитых, но достаточно значительных перепонок». И это было еще не все. В мои глаза светили яркими лампами, а кожу чем-то натерли, не говоря уж о серии подкожных инъекций, о назначении которых я не мог даже гадать. Потом у меня взяли кровь, и начальная стадия моих мучений окончилась. Вскоре моему организму позволили побороть постепенно слабеющее действие лекарств, которые мне ввели, и я вернулся в мрачную реальность. Однако условия содержания, похоже, улучшились.

Теперь я лежал обнаженным, но мне было тепло, сухо и уютно на чистой простыне и под мягким одеялом. Моя одежда была аккуратно сложена небольшой кучкой у меня в ногах. Горел свет, уже приглушенный абажуром, и я разглядел, что рядом с кроватью на стуле сидит Сара.

Я посмотрел на нее сквозь полуопущенные веки. Вид у девушки был невеселый, она напряженно сжимала мою ладонь. Казалось, Сара о чем-то глубоко задумалась и не замечала, что я пришел в сознание, до тех пор, пока я не отнял у нее свою руку. Что бы она ко мне ни чувствовала и сколь бы настоящим ни было ее беспокойство, она действовала заодно с моими тюремщиками и, следовательно, врагами. Но если так, то выражение боли, промелькнувшее на ее лице, когда я отобрал у нее руку, было сыграно превосходно.

Потом, когда я полностью открыл глаза и обвиняюще посмотрел на нее, Сара спросила:

— Джон Воллистер, ну зачем вам понадобилось торопить события? Зачем вы вернулись сюда по берегу и ночью?

— Я пришел за своей раковиной, — запинаясь, ответил я, обнаружив, что мое горло пересохло и болит, а голос совсем слабый. — А еще затем, чтобы извиниться, не только перед вами, но и перед остальными, и чтобы... У меня было на то достаточно причин. Но, уж разумеется, я не ожидал, что меня возьмут в плен и запрут в таком месте!

Она с удивлением посмотрела на меня:

— Что привело вас сюда, Джон? Наш спор, наша ссора? Вы пришли увидеться со мной?

Я пробурчал что-то в ответ, не желая признавать, что она, возможно, попала в яблочко:

— И из-за этого тоже. Я хотел убедиться, что с вами здесь... гм... все в порядке. Я подумал, что...

— Что мы все сумасшедшие? — ее голос, не лишенный доброты, переполнило едва сдерживаемое изумление. — Доктор Уйэт говорил про это. Еще он сказал, что вы хотите задать множество вопросов и что, как он полагает, теперь вы станете прислушиваться к тому, что вам говорят. К правде о...

— К правде? — хрипло рассмеялся я. — Именно она меня и интересует!

— Джон, почему бы вам просто не послушать меня? — тон девушки изменился, став почти умоляющим. Она снова взяла мою руку и сжала ее. — На этот раз попытайтесь принять то, что вам говорят. Так или иначе, в конце концов вы примете ее. Пока вы не заслужили наказаний, но если будете продолжать сопротивляться каждому нашему...

— Наказаний? — перебил я ее. — Я что, преступник? Я что, нарушил закон? Забавно, но я чувствую себя не как грешник, а как тот, кто стал жертвой чужих грехов! Что же до моего «сопротивления»... Неужели вас действительно удивляет, что я возражаю против того, что меня держат в плену?

Она поджала губы:

— Ну почему вы такой упрямый? Если бы вы хотя бы выслушали...

— Я слушаю! — почти выкрикнул я, пытаясь встать, и обнаружил, что, хотя удерживающие меня ремни и исчезли, мое тело ослабло, как и мой голос, и я совершенно не в силах им управлять. — Я слушаю, — повторил я уже более спокойно, рухнув обратно на подушки, — но не слышу ничего разумного. Почему бы вам просто не рассказать мне, какое отношение я имею ко всему, что тут происходит.

— Вы уже слышали правду, — вновь заговорила Сара. — По меньшей мере, основные факты. Если бы вы только захотели их принять...

— Вы хотите сказать, что все... все, что вы говорили мне о подводной расе...

— Расе амфибий, — быстро поправила она меня.

— Хорошо, о расе амфибий, живущих в море, имеющих собственные города, религию и...

— Именно так, — снова перебила меня она. — Послушайте, Джон, это ни к чему нас не приведет. Я не самый знающий человек, чтобы все вам объяснить. Мне уже пытались это сказать, но я не послушала. Дэвид Семпл — вот кто все знает.

— Семпл? А он здесь при чем? — спросил я, чувствуя, как меня захлестывает отвращение при одном воспоминании о нем и о том впечатлении, которое он произвел на меня при нашей первой и единственной встрече.

— Он зайдет к вам после того, как я уйду, — заверила меня Сара. — Вы сможете заниматься под его руководством. Что же касается того, почему вас здесь держат — «против вашей воли», если вы так настаиваете, — то просто потому, что мы пока не можем позволить внешнему миру узнать о нас слишком много или получить неправильное представление о нас. А вы уже видели вещи, о которых не должны были знать еще очень долго. На современном жаргоне, мы в нашем обществе составляем «меньшинство», и у нас есть что-то вроде оппозиции, с которой нам предстоит бороться. Мы просто не можем позволить вам сбежать и оповестить людей о нашем существовании. К тому же люди станут слушать нас не больше, чем вы.