Эту ночь, всю субботу и воскресенье Кроу провел над «Сарацинскими ритуалами», и хотя он подробно изучил книгу, она тем не менее оставила его разочарованным. Казалось, что он гораздо больше узнал из длиннейшего предисловия, чем из самого текста. Таинственный автор, кем бы он ни был, по всей видимости, потратил уйму времени на исследование жизни Людвига Принна, и гораздо меньше — на сам перевод его текстов.

В предисловии автор прошелся по различным гипотезам о происхождении Принна, о его жизни, путешествиях, истоках его сил и колдовства, зачастую ссылаясь на те или иные главы в «De Vermis Mysteriis», например, говоря о духах-хранителях, о демонах из цикла мифов Ктулху[8], о прорицателях, о некромантии, стихиях и вампирах. Но когда дело дошло до того, чтобы запечатлеть некоторые из богохульств Принна на бумаге, он, по всей видимости, оказался в затруднении. Или, возможно, его религиозное воспитание удержало его.

Снова и снова Кроу обнаруживал, что следует за писателем до грани каких-то леденящих душу откровений, но лишь затем, чтобы оказаться разочарованным нежеланием автора раскрывать истинные слова Принна. Там, например, было следующее место с интересной выдержкой из "Аль-Азифа[9]" Альхазреда, где, в свою очередь, оказалась ссылка на еще более древний трактат Ибн-Шакабао:

И велика была мудрость Альхазреда, который видел деяния червя и хорошо его знал. Его слова звучали загадочно, как здесь, где он размышляет о склепах червей-колдунов древнего Ирема и некоторых их заклинаниях:

«Нижние пещеры (сказал он) не для очей зрячих, ибо чудеса их странны и ужасающи. Проклята земля, где мертвый разум обретает новое воплощение, и зло есть тот разум. Мудры были слова Ибн Шакабао, изрекшего, что блажен град, чьи колдуны все суть прах. Древняя молва гласит, что душа, проданная дьяволу, не спешит из земли могильной, но питает и взращивает самого червя грызущего; пока гниение и тлен не дает рождение зловещей жизни, пока жалкие пожиратели останков не обретут хитрость, чтобы вредить, и силу, чтобы губить. Огромные ходы втайне прорываются там, где достало бы обычных пор земных, и твари, обреченные ползать, научаются ходить...»

В Сирии я, Людвиг Принн, собственными глазами видел, как один чародей многих лет без числа переместился в тело молодого человека, чье число он узнал посредством магии, когда в назначенный час он произнес слова червя. Я видел это... (Примечание редактора: описанное Принном разложение чародея и его вселение в новое тело мы сочли чересчур ужасающим и чудовищным, чтобы допустить к нему любой случайный или неподготовленный взгляд.)

Этот отрывок невыносимо раздосадовал Кроу, но в конце его попалась та самая фраза, которая дала ему первый настоящий ключ к тайне и к мотивам действия Карстерза. Хотя в то время, если бы Кроу даже сумел добраться до истины, он не смог бы в нее поверить. Ключ скрывался в упоминании о том, что колдун знал число молодого человека. Когда Кроу перечитал эту строчку, в его памяти всплыл день его первой встречи с Карстерзом, когда тот внезапно спросил у него дату его рождения. Кроу солгал, добавив себе целых четыре года и назвав в качестве даты 2 декабря 1912 года. Теперь же он впервые задумался об этой дате с точки зрения нумеролога.

По ортодоксальной системе 2 декабря 1912 года значило: 2+12+1+9+1+2 — двадцати семи, а если сложить цифры этого числа, то получалось девять.

Кроме того, само по себе число двадцать семь представляло собой три девятки.

Девятка считалась либо числом смерти, либо числом невиданных духовных и умственных достижений. И, разумеется, результат подкреплялся тем, что в имени Кроу девять букв, если бы это была истинная дата его рождения.

Применив же другую систему, можно было получить из цифр фиктивной даты следующий результат: 2+1+2+1+9+1+2 = 18, а сложив друг с другом один и восемь, Кроу снова получил девять.

Или можно считать 18 — Тройной Шестеркой.

Шестьсот шестьдесят шесть!

Число Зверя! У Кроу голова пошла кругом. Откуда-то из дальних уголков памяти смутно всплыл отдающийся эхом голос: «Его числа самые благоприятные... благоприятные... благоприятные...» Но когда Кроу попытался ухватить этот голос, тот стих, и в голове зазвучало: «Не стоит... всего лишь сон... неважно... совершенно неважно...»

Кроу встряхнулся, швырнул на пол ручку, потом поднял ее. Знакомая комната казалась Кроу фрагментом какого-то ночного кошмара.

— Это важно! — закричал он. — Чертовски важно!

Но, разумеется, его никто не мог услышать.

Позже, подкрепившись кофе и твердо решив продолжать, он воспользовался каббалистической системой и рассчитал свое число, сложив числа, соответствующие буквам его имени и фамилии. Поскольку в этой системе не использовалось число 9, он вполне мог надеяться получить какой-нибудь другой ответ. Но его результат оказался равным 36. А, сложив три и шесть, он в третий раз получил девять. Но тридцать шесть само по себе было удвоенным числом восемнадцать. Удвоенное число Зверя!

Благоприятное? Как и кому? Уж точно не ему!

Значит, Карстерзу?

Медленно и осторожно Кроу отложил ручку...

Карстерзу, поджидавшему Кроу в полумраке входа, показалось, что тот необычайно долго ставил машину в гараж, а когда он показался на ведущей ко входу дорожке, кое-какие черты в его облике при других обстоятельствах могли бы вызвать немалое беспокойство. Его измятая и растрепанная одежда, усталость, проскальзывающая в его осанке, непривычно поникшая голова и покрасневшие воспаленные глаза. Карстерз, однако, не беспокоился; напротив, он ничего другого и не ожидал. Что же касается Кроу, то несмотря на внешний вид, он был сама настороженность! Красные глаза — результат втирания едкой, но совершенно безвредной мази; а неприглядный вид его костюма и мнимая слабость — заранее обдуманная инсценировка. Короче говоря, он играл, и актер из него вышел бы великолепный.

— Мистер Кроу, я рад, что вы вернулись, — приветствовал его Карстерз, встретив у порога. И Кроу различил в приветствии оккультиста неподдельное облегчение. Да, он действительно радовался, что его секретарь вернулся. — Вы уже завтракали?

— Да, спасибо, я поел по пути сюда.

Голос Кроу звучал сдавленно, хрипло, но и это тоже была инсценировка.

Карстерз улыбнулся и повел Кроу в библиотеку. У самых дверей он заметил:

— Ох уж эти выходные! После них возвращаешься выжатый как лимон, да? Ну, тут уж никаких сомнений, вы славно отдохнули.

Кроу зашел в библиотеку, однако Карстерз остался в коридоре.

— Я загляну попозже, — предупредил он. — Вы, возможно, расскажете мне о выбранной вами системе и о своих успехах. А пока...

И он тихо закрыл за Кроу дверь.

Теперь молодой человек привел себя в порядок. Он направился прямиком к рабочему столу и улыбнулся при виде бутылки вина с наполовину вынутой пробкой. Вытащив пробку, он наполнил бокал, поднес бутылку к зарешеченным окнам, приоткрыл одно из них... и, просунув горлышко между прутьями, вылил омерзительное зелье в сад. Пустую бутылку он спрятал в своей спальне в нише, подальше от глаз.

Затем, усевшись за стол и взявшись за работу, он заставил себя сосредоточиться на составлении каталога книг Карстерза, как будто это и была настоящая причина его пребывания здесь. Не разгибаясь, он усердно проработал все утро. Примерно в полдень, решив, что сделал достаточно, чтобы удовлетворить возможное любопытство своего работодателя, если появится подобная необходимость, он сварил себе кофе. Не мешало бы еще поесть, но это подождет еще час или даже больше.

Утро выдалось не из легких. Глаза Кроу точно магнитом тянуло к стеллажу, где стояла книга Принна. Но секретарь не осмеливался открыть ее, пока был шанс, что Карстерз может застать его с ней. Он должен вести себя крайне осторожно, чтобы не вызвать никаких подозрений. Кроме того, на столе стоял бокал с красным вином, и Кроу обнаружил, что с трудом борется с искушением пригубить его. Но, уничтожив симптомы предполагаемого «привыкания», Гарри Таунли также сделал большой шаг и к ограничению самой потребности в дьявольском зелье.