Двести лет тому назад некий князь записал свое имя на скрижали истории способом, весьма необычным даже по меркам того времени. Кто-то блистал на полях сражений, кто-то возводил храмы и монументы либо издавал мудрые законы, наш же князь посвятил всю свою жизнь строительству призрачных городов.

Все началось с Маргаретенбурга. Драгоценнейший плод юношеских его трудов, крик разбитого горем сердца, этот город был создан и назван в честь женщины, с которой он был обручен, пока их не разлучила оспа. Идея грандиозного мемориала возникла у князя еще тогда, когда невеста его лежала на смертном ложе; через шесть месяцев после ее кончины идея превратилась в проект. Топографический план будущего города отличался высочайшим геометрическим совершенством (реакция князя на бессмысленную жестокость судьбы), а работы архитекторов, победивших на объявленном конкурсе, поражали красотой и великолепием. Каждая улица и каждое здание, каждый парк и фонтан увековечивали в своих названиях память безвременно угасшей девушки.

Для более детальной проработки задуманного города князь заказал дополнительный комплект чертежей, которые должны были показывать отдельные районы и участки в более крупном масштабе, а также гравюры с изображением всех намеченных к постройке зданий. Чтобы нарисовать город в целом, как он будет виден с окрестных холмов (нанесение их на карту было препоручено особой секции Картографического отдела), со всех концов Европы были собраны лучшие художники-пейзажисты. К концу этой, второй стадии (каковая заняла около восемнадцати месяцев) князь почувствовал, что теперь он знаком с Маргаретенбургом значительно лучше, он мог уже мысленно бродить по его улицам и площадям, а затем обсуждать свои прогулки с придворными. Но все равно многое оставалось неясным, князь же не мог и помыслить о материальном воплощении своего грандиозного проекта, пока его омрачает тень хоть малейшей неопределенности. Как, к примеру, будут пахнуть сады? (Был организован садово-парковый комитет.) Какое влияние окажет дым от домовых печей на воздух в королевском дворце? (Была собрана команда выдающихся ученых.)

Этот период проработок и консультаций затянулся еще на три года. Память об утраченной Маргарите все так же сжимала сердце князя, и его решимость продолжать создание мемориального города ничуть не уменьшилась, однако расходы на проектирование настолько опустошили княжескую казну, что появлялись сомнения, хватит ли оставшихся в ней денег на начало реального строительства.

А неопределенности все равно оставались, и в ужасающих количествах. Был составлен подробный, с планами и чертежами, каталог всех улиц, имелись изображения внешнего и внутреннего вида всех главнейших зданий, однако представления об их обстановке оставались более чем туманными. Все дороги были поименованы и аккуратно обсажены деревьями и кустами — но куда и как будут убираться опадающие осенью листья? А когда зарядят дожди — можно ли быть до конца уверенным в эффективности дренажной системы? Несмотря на огромность проделанной работы, город все еще оставался смутным, неясным; желаемой уверенности, что он войдет в мир точно по плану, так и не возникло.

Князь долго над этим размышлял и принял в конце концов решение. Маргаретенбург останется мечтой, концептуальным городом, состоящим не из улиц и домов, но из чертежей и рисунков. Это будет город идей, мемориал более долговечный, чем любые нагромождения камня, ибо одни лишь идеи могут надеяться на бессмертие. Всю совокупность изображений и описаний великого города поместили в мавзолей Маргариты, после чего князь объявил о снятии траура.

Так он завершил свою первую работу. После трагического события, давшего ему начальный импульс, прошло уже почти пять лет; закрывая эту главу своей жизни, князь ощущал если не удовлетворение, то хотя бы облегчение — с его плеч спало тяжелое бремя долгой скорби. В будущем, озираясь назад, он увидит в некоторых аспектах Маргаретенбурга явственные признаки юношеской порывистости, даже незрелости. Смешение стилей порождало разноголосицу, диссонансы (наложение, к примеру, вычурной лепнины на строгие классические линии Лишицкого дворца). А строго радиальная планировка была, конечно же, пустоватой причудой и как таковая никогда им более не повторялась. Но при всем при том в первом творении князя уже угадывались черты неукротимой, бьющей через край оригинальности, которую принято называть гением. И если порывы его вдохновения все еще были несколько судорожными, нерегулярными, это следует отнести на счет недостатка практики и мастерства, единственный путь к которому — долгая цепь проб и ошибок. Все это придет позднее.

Князь вернулся к государственным делам. Он женился и стал отцом троих детей; постепенно складывалось впечатление, что эпизод с Маргаретенбургом был всего лишь одним из безумств молодости. Однако на этой, средней стадии его жизненного пути возникли еще три концептуальных города.

На его счету уже был город-мемориал; следующим стал город-каприз. Вскоре после рождения второго своего ребенка князь начал ощущать меланхолию и неудовлетворенность жизнью; это проявилось в том, что он утратил интерес к жене и увлекся одной из придворных дам. В его мечтах вставал город, где он мог бы полностью и без помех предаться своим страстям. Князь снова собрал команду архитекторов и картографов и лично возглавил проектирование Герцхена. На этот раз дело продвигалось значительно быстрее — был задуман город, имевший в своей основе не добропорядочность трудолюбивых жителей (как то было в случае Маргаретенбурга), но безоглядную погоню за удовольствиями. В центре города располагался огромный парк, устроенный по образу карты мира. Его отдельные участки были материками наслаждений — Америка, где редкостные экзотические птицы чаровали слух восхитительным пением, Азия, где в сказочной стеклянной пагоде подавали утонченнейшие восточные сласти, Африка, где располагался великолепный зверинец, и Европа, где просторы правильных, четко разбитых лужаек непрерывно оглашались сладкими звуками музыки, исполняемой множеством оркестров. Прочие части города, окружавшие сей вертоград гедонизма, представляли собой заурядную зону отдыха; на карте желтые улицы и здания, располагавшиеся вокруг обширного зеленого центра, напоминали неких паразитов, присосавшихся к огромному летаргическому животному.

Герцхен был не более чем изящной безделушкой, однако он стал важной вехой на жизненном пути князя как Творца Городов. Теперь в его работе появилась уверенность, особенно заметная в сравнении с нерешительными колебаниями, постоянно сопровождавшими создание Маргаретенбурга. Когда проект был завершен, князь запер альбомы карт и гравюр в большой ларец (специально для того изготовленный) и начисто выкинул Герцхен из головы — как и юную даму, бывшую для него источником вдохновения.

В этот срединный, блистательный период князь дал жизнь еще двум городам. Помония, город-празднество, создавалась в честь битвы, в каковой сражался бы и одержал бы победу его двенадцатилетний сын, происходи в это время война. Гравюры, изображавшие этот город прекрасных статуй, величественных арок и строгих, благородных казарм, снискали всеевропейскую славу, так что теперь уникальное творческое воображение князя стало в кругах просвещенных и возвышенных предметом постоянного обсуждения. Вдохновленный этой новообретенной известностью, он взялся за Шпеллензее, город развлечений. Задуманный как колоритное поселение на берегу живописного озера, город должен был иметь главным источником своих доходов тысячи посетителей, приезжающих со всех уголков континента, чтобы купаться в чистых озерных водах, а также посещать многочисленные театры, концертные залы и художественные галереи. Все было сделано в соответствии с новейшими вкусами — самые модные живописцы изготовили по заказу князя гравюры с полотен, которые они представят в художественные галереи, точно так же композиторы и либреттисты написали по его заказу оперы. В городе было множество кофеен (только-только начинавших тогда приобретать популярность).