— Я буду удивлен, если мы не наткнемся скоро на перепелок, — заметил Пламенный.

Не успел он выговорить этих слов, как из травы поднялась старая перепелка, спугнутая Волком, а молодые засуетились и чудесным образом скрылись перед самым носом всадников.

Он показал ей гнездо ястреба, которое он нашел на вершине расщепленной молнией сосны, а она открыла гнездо лесной крысы, не замеченное им раньше. Затем они свернули на старую лесную дорогу и выехали на просеку, акров в двенадцать, где на красной, как вино, вулканической почве рос виноград. По коровьей тропе они пробрались сквозь лес, заросли и просеки и спустились вниз по холму — туда, где была ферма, расположенная у большого каньона, где они увидели ее, только когда очутились прямо перед ней.

Диди стояла на широкой веранде, тянувшейся вдоль всего дома, а Пламенный привязывал лошадей. На Диди сошло великое спокойствие. Был сухой, тихий, теплый полдень. Весь мир, казалось, дремал. Издали доносилось ленивое воркование голубей. С глубоким вздохом удовлетворения Волк, по дороге всласть напившийся из всех ручьев, бросился на землю в прохладной тени веранды. Она услышала шаги возвращавшегося Пламенного и глубоко вдохнула воздух. Он взял ее руку в свою и, повернув ручку двери, почувствовал, что девушка колеблется. Тогда он обнял ее за талию, дверь открылась, и вместе они вошли в дом.

Немало людей, родившихся и выросших в городах, бежали к природе и сумели обрести великое счастье. Но им это удавалось лишь ценой разочарований. С Диди и Пламенным дело обстояло иначе. Они оба родились в деревне и знали ее простую и суровую жизнь. Они походили на двух людей, после дальних странствований снова вернувшихся домой. В их встрече с природой было меньше неожиданного, и им было дано наслаждение воспоминаний. То, что могло показаться брезгливому горожанину противным и грязным, казалось им вполне естественным и здоровым. Общение с природой не было для них чем-то неведомым и неиспытанным. Они делали меньше ошибок. Они ее знали, и им радостно было вспоминать то, что они уже успели позабыть.

И еще одно они узнали: легче довольствоваться скудной коркой тому, кто насытился у мясных горшков, чем тому, кто знал только одну корку. Нельзя сказать, чтобы жизнь их была скудной, но они нашли более глубокую радость и более глубокое удовлетворение в мелочах.

Пламенный, который вел самую крупную и самую фантастическую игру, увидел, что и здесь, на склонах горы Сонома, игра все та же. Человек и здесь должен был работать, сражаться с враждебными силами, преодолевать препятствия. Когда он попробовал вывести для продажи нескольких голубей, ему не меньше удовольствия доставляло вычислять, сколько могут принести ему птицы, чем раньше орудовать своими миллионами. Достижение оставалось достижением, а самый процесс казался более рациональным и был оправдан его разумом.

В домашней кошке, одичавшей и охотившейся за его голубями, он видел не менее серьезную опасность, чем в Чарльзе Клинкнере, подвизавшемся на финансовом поле и старавшемся ограбить его на много миллионов. Ястреб и ласки были теми же Доусеттами, Леттонами и Гугенхаммерами, тайком под него подкапывавшимися. Море дикой растительности, напиравшее на расчищенные им межи и иногда в одну неделю их заливавшее, — было серьезным врагом, с которым стоило сразиться и победить. Огород, на черноземной почве под склонами холмов, не оправдал его ожиданий, и ему пришлось поломать себе голову, пока он не разрешил задачи, проложив дренажную трубу; успех дал ему подлинную радость. Работая на огороде и находя почву мягкой и рыхлой, он всегда испытывал удовлетворение.

Затем возник вопрос о водопроводе. Ему удалось купить необходимые материалы, выгодно продав часть своих волосяных уздечек. Всю работу он сделал сам, хотя ему приходилось не раз звать Диди, чтобы держать концы труб. В конце концов, когда резервуары и раковины были готовы, он едва мог оторваться от созерцания того, что было делом его рук. В тот вечер, нигде его не видя, Диди отправилась на поиски и нашла его с лампой в руке созерцающим в молчаливом восторге резервуары.

Он гладил рукой их гладкие деревянные края, громко смеялся и сконфузился, как мальчик, когда она застала его восхищающимся своей собственной доблестью.

Необходимость заниматься столярной и слесарной работой привела к постройке маленькой мастерской, где он мало-помалу собрал коллекцию любимых инструментов. В былые дни он мог купить на свои миллионы все, что бы ни пожелал, но теперь он познал новую радость обладания, купленного ценой строгой экономии. Он ждал три месяца, прежде чем позволил себе такую расточительность, как покупка американского коловорота, и так радовался этому чудесному маленькому инструменту, что Диди тут же задумала великолепный план. В течение шести месяцев она откладывала деньги от продажи яиц, находившихся всецело в ее распоряжении, и в день его рождения преподнесла ему токарный станок — удивительно простой и удобный. Их обоюдное восхищение этим инструментом могло сравняться только с их восторгом при виде первого жеребенка Мэб, который был собственностью Диди.

Только на второе лето Пламенный построил огромный камин, превзошедший даже камин Фергюсона, жившего по ту сторону долины. Все эти дела отнимали много времени, но Диди и Пламенному не нужно было спешить. Они избегли ошибки рядового горожанина, который с ультрасовременной наивностью кидается к природе.

Многого, слишком многого достигнуть они не собирались. Им не нужно было платить по закладной, и к богатству они не стремились. Любая пища была им по вкусу, и арендной платы им не приходилось платить. Желания у них были скромные, они много времени отдавали друг другу и удовольствиям деревенской жизни, каких обычно лишены деревенские жители. Пример Фергюсона также послужил им на пользу. Этот человек довольствовался самой скромной пищей, своими руками он производил все необходимые ему работы и нанимался лишь тогда работником, когда ему нужны были деньги на покупку книг и журналов; он стремился к тому, чтобы большая часть дня шла на наслаждение жизнью. Днем он любил валяться с книгами в тени или вставал на рассвете и уходил бродить по холмам.

Иногда он вместе с Диди и Пламенным охотился на оленей вдоль диких каньонов и по неровным склонам горы Худ, но чаще Диди с Пламенным ездили одни. Эти поездки были едва ли не главным их развлечением. Они исследовали каждую морщинку и складку холмов, узнали каждый скрытый источник и лощинку в холмистой стене, окружавшей долину. Они изучили все дороги и коровьи тропы, но больше всего их восхищало пробираться по самым диким и непроходимым местам, где им приходилось согнувшись ползти по узким оленьим тропам, а Боб и Мэб с трудом пробивали себе дорогу, следуя за ними.

Возвращаясь с прогулки, они приносили семена и луковицы диких цветов и сажали их в любимых уголках ранчо. Вдоль тропинки, спускавшейся вниз по склону большого каньона, они посадили папоротник. Они не ухаживали за ним, и папоротник был предоставлен самому себе. Время от времени Диди и Пламенный прибавляли только новые экземпляры, пересаживая их из дикой чащи к своей тропинке. То же было и с дикой сиренью, которую Пламенный выписал из Мендосино. Она слилась с дикой растительностью ранчо, за ней ухаживали в течение одного сезона, а затем предоставили самой себе. Они часто собирали семена калифорнийских маков и сеяли их на своей земле; оранжевые цветы украсили поля горного сена и пламенными полосами тянулись вдоль изгородей и расчищенных мест.

Диди, питавшая слабость к тростнику, посадила его вдоль ручья на лужайке, где ему пришлось сражаться с брункрессом. А когда брункресс не выдержал и грозил исчезнуть, Пламенный отвел ему один из ручейков и объявил войну вторгавшемуся тростнику. В день своей свадьбы Диди нашла фиалку у извилистой тропы над ручьем, здесь она и стала их разводить. Открытый склон холма над крошечной лужайкой был превращен в колонию лилий «Марипоза». Всем этим занималась главным образом Диди, а Пламенный, разъезжавший с топором на луке седла, расчистил маленький лес манзанит на скалистом холме и удалил все слабые, сухие или умирающие деревца.