— Она не должна знать о разговорах с людьми, с которыми вы посоветовали мне встретиться во Франции и Италии? — спросил Клинген.

— Тайн из этого не делай. Пусть она думает, что установление контактов с националистическими организациями — главная цель твоей поездки.

— Что я должен выяснить во время этих встреч?

— Могу тебе признаться, Клаус, что меня очень интересуют их организации… На первый взгляд они внушают доверие, но мне надо понять их до конца, а для начала — хотя бы увидеть глазами такого трезвого человека, как ты… Какую силу они представляют здесь, в Республике, я знаю, но мне необходимо знать, какую силу они представляют в общеевропейском масштабе.

— Хорошо, Бруно. Я это сделаю. Мне самому интересно поговорить с ними.

Зейдлиц помолчал, раздумывая над чем-то, а потом решительно спросил:

— Тебе говорит о чем-нибудь имя Питер Гарвей?

— А чем он знаменит?

— Только тем, что он из Си-ай-си… Не так давно я встретил его на улице. Он стоял возле афишной тумбы и там же остановилась Маргарет Эллинг…

— Может быть, это случайное совпадение?

— Может быть.

Разговор с Зейдлицем перечеркивал все планы Клингена. Еще несколько часов назад он считал, что все уже позади: двойная жизнь, которую он вел столько лет, опасности, риск…

Последние недели он думал о том, что ему осталось только незаметно исчезнуть. Он не мог сесть на поезд и просто уехать. Его исчезновение будет сопровождать легенда так же, как она предшествовала появлению Клингена еще в фашистской Германии, и он работал над созданием этой легенды. Более четверти века прожил он за границей. За это время изменились его привычки, вкусы, манеры.

Но стоило Клаусу под видом туриста побывать в России, как тоска по Родине с новой силой захватила его. Ему было уже за пятьдесят, и остаток дней он хотел провести дома, в России, на родной земле. Он теперь постоянно думал о своем возвращении, и видения далекой Родины неотступно преследовали его.

Сон, который приснился ему накануне, был таким реальным, что он даже на своем лице ощущал дуновение теплого степного ветерка с запахом полыни. Когда он проснулся, то с минуту не мог понять, где он и что с ним. Низкое темное небо заглядывало в окно. На стенах плясали отсветы то гаснущих, то вновь вспыхивающих реклам.

Это был Кельн. Между ним и его страной лежали несколько государств с их границами и дни ожидания, которые становились нестерпимо длинными. Но все же день шел за днем, и конец близился. Казалось, ничто уже не могло встать на пути, отдалить возвращение на Родину. И вдруг предложение Зейдлица! Конечно, можно отказаться от него, связаться с Центром, попросить, пусть этим займется кто-нибудь другой. Но как только Зейдлиц упомянул о «консервах», он понял, что сделать это может только он. Клинген давно уже стал своим среди людей Зейдлица. А сколько лет ушло на то, чтобы стать своим! Теперь он должен собрать то, что посеял, взять то, к чему готовился долгие годы. Он понимал, что операция будет нелегкой, что получить списки и переправить их будет чрезвычайно трудно. Зейдлиц недаром приставил к нему надежного человека, чтобы тот охранял его в Австрии. Но ограничился ли Зейдлиц только одним надежным человеком?.. А что значит это упоминание о Питере Гарвее, о Си-ай-си? Действительно ли американская контрразведка заинтересовалась им, или Зейдлиц решил просто припугнуть его, чтобы он был осторожен? Но чем он мог вызвать интерес к себе Си-ай-си? В последние годы он занимался только неонацистскими организациями в Европе, выявлял их тайные цели. Но для американской военной контрразведки эти цели, как правило, не были тайными, и с этой точки зрения он не мог вызвать у них повышенного интереса. Тогда в чем же дело? И чем все это может кончиться? Вернется ли он скоро на Родину, или его ждет пуля, или пожизненное заключение? Но об этом сейчас лучше не думать. Это расхолаживает, расслабляет волю. Пока ты не принял решения, можно еще обо всем этом подумать. Но когда решение принято — а он принял его, — надо действовать, только действовать, и все подчинить одной цели.

«Дело» было еще совсем тоненькое: несколько выписок из архивов и заявление некоего Фриче, напечатанное на машинке.

Все это было аккуратно подколото, каждая страница пронумерована и снабжена грифом: «Совершенно секретно. Сектор американской контрразведки НАТО (Си-ай-си)».

В Си-ай-си было заведено давать условное кодовое название каждому делу. На папке крупными буквами было выведено: «Дело «ангела».

Питер Гарвей только что вернулся от начальника сектора. Разговор был малоприятным: хвастать пока было нечем. Или этот Клинген действительно ангел, или…

Гарвей сел за стол и раскрыл папку. Хотя содержание этих бумажек он знал чуть ли не наизусть, он снова перечитал их:

Гарвей закончил чтение, отодвинул рукой бумаги.

Лицо Клингена было Питеру знакомо. Хотя их и не представляли друг другу, но они не раз встречались на маневрах войск НАТО. Кажется, он был и на «Гиринге»… Да, он был там. Гарвей отчетливо сейчас припоминал это.

…Стоял солнечный день. Корабли сопровождения «Обсервейшн Айленд», спасательное судно «Киттивейк» и эсминец «Гиринг», на котором находились офицеры НАТО, покачивались на легкой волне неподалеку от порта.

Эсминец оказался ближе всех к атомному ракетоносцу. С него хорошо было видно, как маленькие, шустрые буксиры, словно поплавки, подпрыгивали на волнах, то проваливаясь вниз, то взлетая вверх, оголяя временами бешено вращающиеся винты.

Выкрашенный в оранжевый цвет, с плоской, словно срезанной ножом, надстройкой, подводный ракетоносец «Джордж Вашингтон» выглядел необычно.

Как только буксиры отцепились и поспешили в порт, была дана по радио команда, и вся флотилия, быстро набирая скорость, устремилась к месту испытания.

Около тринадцати часов «Джордж Вашингтон» и сопровождающие его корабли прибыли в назначенный район.