— Гестапо установит, что вы были знакомы с фон Топпенау, — покачал головой генерал. — Сопоставит факт с фактом пребывания Штраух в Варшаве и ее работой в Министерстве иностранных дел *

— Если граф не признается, что знал Штраух Варшаве, если скажет, что познакомился с ней только в Берлине, уличить его будет невозможно. Штраух устроилась в министерстве, как известно, по рекомендации Гауфа. Во всяком случае, такова официальная версия ее появления в реферате фон Топпенау. Ведь я мог их и не познакомить, — возразил Больц. — Главное, чтобы фон Топпенау не поддался панике, не поверил возможным провокациям... Но вот тут-то и нет никаких гарантий.

Разрешите, товарищ генерал? — спросил Васильев, пристукнув спичечным коробком по столу. Прочитал в глазах генерала одобрение и продолжил: — Опасения товарища Больца резонны. Но только в случае провала «Альфы». А таких данных у нас нет. Перерыв в связи? Это не доказательство. Перерыв был и прежде. Из-за мобилизации Гизеке. А теперь перерыв может быть по техническим причинам. Разве это исключается? Нет! Значит, группа «Альфы» могла и уцелеть! Просто у нее нет возможности связаться с Центром.

Генерал перевел взгляд на Алферова.

— Если арест Генриха Лаубе не связан с прочтением брюссельской телеграммы, — сказал Алферов, группе «Альфы» опасность угрожать не может. Группа детально могла уцелеть.

— Следует убедиться, в каком положении сейчас группа, — сказал Васильев.

Больц сделал протестующее движение:

— Еще раз пойти на страшный риск?! А если это не предположение, а реальность? Тогда на квартире связного будет ждать засада. Гестапо получит подтверждение своим догадкам и живого свидетеля!

Алферов барабанил пальцами по отполированной столешнице. Васильев старательно гасил окурок. Генерал поднялся, отошел к окну.

Там, за окном, моросил мелкий дождь, раскачивались, поднимаясь над высокой желтоватой оградой, верхушки лип Гоголевского бульвара.

— И все же узнать положение группы «Альфы» необходимо, — глядя на эти оголенные раскачивающиеся верхушки, сказал генерал. — С одним условием, конечно. Если наша попытка не усугубит положение товарищей, которые могли оказаться под подозрением. — Он повернулся к остальным. — Только при этом условии!

Васильев и Алферов переглянулись.

Генерал вернулся к столу, сел в рабочее кресло, сцепил пальцы больших белых рук.

— Приказываю разработать план заброса в Берлин связного к «Альфе», — сказал генерал. — Основная задача: проверить, уцелела ли группа. В том случае, если уцелела, — оказать ей помощь в установлении радиосвязи и передать новый шифр. Вопросы?

Алферов встал:

— Разрешите?.. Если группа уцелела, то как быть с рацией? Посылать со связным или ввести в действие резерв?

— Думаю, лучше ввести в действие резерв. Рация обременит связного. Впрочем, поразмыслите сами. Я изучу все предложения.

Они поднялись.

— Медлить нельзя, - сказал генерал. - Даю сроку ровно неделю. Продумайте каждую деталь. И подыщите кандидатуры на роль связного. Немедленно. Ведь его придется готовить, а нам каждый час дорог!

К исходу недели Васильев с Алферовым подыскали две кандидатуры на роль связного и в общих чертах разработали план засылки связного в Берлин.

Больц с самого начала отверг их вариант, предложил свой. По замыслу Больца, связному следовало дать с собой фальшивые фотокопии одной-двух телеграмм или письма Штраух к нему. Больц считал, что в случае провала и задержания связного эти фальшивые фотокопии сыграли бы полезную роль, запутали бы следствие, внушили гестаповцам мысль, что Инга Штраух действительно является жертвой шантажа.

— Она немедленно потребует экспертизы почерка, — говорил Больц. — Ведь Инга знает, что нам незачем посылать никаких компрометирующих ее документов! И экспертиза подтвердит, что почерк Инги подделан. Спрашивается, зачем? Зачем нам подделывать ее почерк, давать связному подобные копии? Ясно, для того, чтобы запугать, заставить выполнять наши приказы и тому подобное. Гестапо должно рассудить именно так.

Алферов покусал губу.

— Видишь ли, — сказал он, — для того, чтобы эти фальшивые копии попали в гестапо, необходимо, чтобы в гестапо попал и наш связной. Так? Ты хочешь обречь человека на гибель?

— Почему «на гибель»? — запротестовал Больц. — Надо придумать связному подходящую легенду! Например, условиться с ним, что разыграет падение и полное признание. Дать связному ложный шифр, договориться о ложной радиоволне и ложном времени выхода в эфир пусть связной в случае ареста выдаст гестаповцам эту липуху! А если группа цела — выйдет с другим, настоящий шифром, на настоящей волне!

— Темна вода во облацех! — протянул Васильев. — Слишком опасно.

Но Больц не согласился с доводами товарищей и все же предложил свой вариант плана.

Оба варианта были представлены генералу. Генерал вариант Больца отверг.

— Во-первых, мы пошлем связного на гибель, — сказал генерал. — А во-вторых, вы же сами говорили, что не уверены в графе фон Топпенау. Представьте себе, что гестапо предъявит эти фальшивые копии сначала не Штраух, а графу. Он посчитает их неопровержимой уликой и может растеряться совершенно! И заговорит! Нет, я категорически против ненужного риска.

Зато вариант Алферова и Васильева генерал в принципе одобрил. Он лишь предложил использовать для засылки связного не выброс с самолета, а возможности партизан и обратил внимание на то, что в документах, вручаемых связному, следует сделать необходимые отметки.

— Ваш расчет на традиционное благоговение буржуа перед бумажкой, перед чинами правилен, — сказал генерал. — Но в любом удостоверении могут быть проставлены в самое последнее время неизвестные нам штампы. Они должны оказаться и в удостоверении связного. Значит, эти штампы ему «должны поставить уже в Берлине. Ясно?

— Ясно, товарищ генерал.

— Когда представите кандидатуры на связных?

— Кандидатуры готовы.

— Почему же медлите? Представляйте!

Через день генерал сообщил Васильеву и Алферову. Утверждена кандидатура капитана Ольгина.

— Готовьте его, — сказал генерал. — И обязательно привлеките к подготовке товарища Больца. Его помощь будет неоценима.

Через две недели через линию фронта отправился транспортный самолет ЛИ-2.

Экипаж корабля знал, что надо выйти в один из районов Белоруссии, к партизанской базе соединения «Черного», сбросить там парашютиста и мешки с грузом.

Зачем летит в самолете невысокий русоволосый человек с ярко-синими глазами, назвавшийся просто капитаном, ни командир корабля, ни штурман, ни стрелок-радист не догадывались.

О том, что кроме мешков с грузом надо принять на борт пассажира, экипажу сообщили в последний момент.

Капитана привезли на «газике» прямо к самолету. Сопровождали его два человека в штатском. Довели до трапа, обняли, расцеловались и подождали, пока капитан исчезнет в самолете.

Потом отошли к «газику» и оставались там, пока ЛИ-2 не поднялся в воздух.

ЛИ-2 пришел в заданный район около пяти часов утра. Командир корабля предупредил пассажира, что цель близка, помог ему подогнать лямки парашюта. Потом показались костры, выложенные партизанами «Черного». Завыла сирена — команда к прыжку. Самолет сделал разворот, лег на левое крыло. Капитан улыбнулся штурману, открывшему бортовую дверцу, втянул голову в плечи и бросился в темноту, навстречу кострам...

Через двое суток полевой пост фельджандармерии, выставленный на дороге к городку Калиничи, остановил невысокого ефрейтора с ярко-синими глазами. Ефрейтор предъявил удостоверение на имя Клауса Рейнгольда, 1910 года рождения, находившегося в госпитале и направлявшегося в отпуск к семье.

— Ты полный кретин, что ли? — спросил старший жандарм, просмотрев отпускное свидетельство ефрейтора. Как тебя угораздило одного переться по этой дороге?

— А что? — спросил ефрейтор. — Я рассчитывал на утренний поезд.

— А на партизан ты не рассчитывал? — спросил жандарм. — Видали идиота?