Он рассказал, что тип, похожий на Гизеке, был одет в коричневый костюм и шел в направлении к Баварской площади.

Через три дня полицей-президиум, устроив перепроверку всех жителей Берлина, получивших прописку в период с января по май, обнаружил в одном из районов некоего Вильгельма Раббе, снимавшего комнату в частном доме по Лихтенбергштрассе еще с декабря месяца. Тот факт, что Раббе прописался в декабре, до сих пор оставлял его вне подозрений. Но сейчас внимание агентов привлекла фотография этого человека, чем-то напоминавшая имеющуюся у них фотографию Гизеке. Правда, Гизеке не носил усов, как Раббе, но и у того и у другого были одинаково внимательные глаза и одинаково искривленный нос.

Гестапо задержало человека, называвшего себя Раббе. Документы Раббе оказались в порядке. Но вызванная на очную ставку жена Гизеке сразу узнала мужа. Подтвердили личность Гизеке и его соседи. Опознал дезертира и офицер из его полка.

Гизеке понял, что запирательство бесполезно, и рассказал, что задумал дезертировать, еще пробираясь по русским тылам. Он говорил, что хотел жить, что не мог представить, как снова поднимется в воздух. Тщательнейший обыск в квартире Гизеке не дал никаких результатов. Во всяком случае, рации у него тогда не обнаружили. А может быть не обнаружили только потому, что не искали, Приняли версию о дезертирстве как истинную. Гизеке судили.-

Он утверждал, что документы купил в одном из частных казино. , но упорно отказывался называть, название кабака-

Это посчитали не самым важным обстоятельством

Суд приговорил Гизеке к расстрелу. Подсудимый умолял о помиловании. Ходатайство о помилование было отклонено. Гизеке под стражей был доставлен в расположение

своего полка и расстрелян перед строем летчиков 10 июня 1942 года.

Служба Шелленберга и абвер обратили внимание Хабекера на одно немаловажное обстоятельство: одна из подпольных берлинских радиостанций прекратила работу в конце июня сорок первого года, а еще одна подпольная радиостанция начала работу в начале января сорок второго года и перестала выходить в эфир в конце мая сорок второго. Исчезновение первой станции совпадало по времени с призывом Гизеке в армию, а период интенсивной работы второй совпадал с периодом пребывания Гизеке в Берлине после отпуска.

Гестапо и абвер предполагали, что Гизеке являлся одним из тех радистов, которые работали на берлинское подполье. Хабекеру предложили проверить, как вела себя Инга Штраух с июня сорок первого по декабрь сорок второго и в период с мая сорок второго по день ареста.

Хабекер обнаружил весьма любопытные факты.

В начале сентября 1941 года Инга Штраух вместе со своим женихом Гауфом выезжала в Словакию и оставалась там пять недель, хотя служебные дела Гауфа были закончены уже через три недели. Она много ездила по стране, воспользовавшись любезностью шефа пропаганды правительства Тисо Тито Гас пара, предоставившего очаровательной даме служебную машину. Правда, установить, где побывала Инга Штраух, Хабекер не мог. Но создавалось впечатление, что арестованная посещала ме ста, которые были ей знакомы и раньше, со времен трид цатых годов.

Зато в марте 1942 года, когда Гауф получил назначение в Гаагу, Инга Штраух отказалась поехать вместе с ним, оставалась в Берлине, ссылаясь на ухудшение здоровья.

Но вот в конце мая, как раз после ареста Гизеке, здоровье фрейлейн Штраух сразу улучшилось, и она отважилась на очередную поездку в ту же Словакию.

А в конце июля подала просьбу о посылке ее в каче стве корреспондента на германо-советский фронт. Получив отказ на том основании, что женщина не может быть военным корреспондентом, вновь подала в гестапо просьбу разрешить ей поездку в Словакию, теперь якобы для лечения...

Представитель абвера майор Граве, беседуя с Хабекером об этих фактах, сказал:

— Смотрите, пока рация Гизеке выходит в эфир, фрей лейн Штраух спокойно сидит в Берлине. Ее не соблазняет заграничная командировка жениха, в которой ей предлагают принять участие. Но сразу после ареста Гизеке, утратив контакты с ним, фрейлейн Штраух проявляет подозрительную активность. Может быть, желание поехать на Восточный фронт — отчаянная попытка самой уста новить прямую связь с русскими. А может быть, Штраух надеется найти в армии кого-то из друзей, имеющих связь. Поскольку же Штраух напарывается на отказ, она снова рвется в Словакию, где надеется обнаружить кого либо из старых знакомых.

— Вы уверены, что Штраух была связана с Гизеке? — бросил Хабекер.

— Доказательств у меня нет, — признал майор — с расстрелом Гизеке явно поспешили... Но разве вы обнаружили радиста Штраух?

— Нет...

В этом и зарыта собака. Радиста у Штраух нет. Во всяком случае, обнаружить его не удалось. Но бесспорно что Гизеке, очень опытный радист, на кого-то работает- На кого же? Мне кажется, поведение Штраух дает основания предполагать, что работал он именно на нее.

Однако вам предстоит добиться показаний Штраух. Никто иной - увы! - подтвердить их совместную деятельность не может!

— Я надеюсь, она заговорит... — задумчиво сказал Хабекер. — Оставьте мне фотографию Гизеке, пожалуйста.

Из колоссального количества малозначащих фактов и самых различных имен, возникших при изучении жизни Инги Штраух, Хабекер постарался отобрать самые важные.

Что он знал наверняка?

Инга Штраух была невестой доктора Карла Гауфа. Карл Гауф устроил ее работать в реферат графа фон Топпенау.

Граф фон Топпенау служил в Варшаве в то самое время, когда Инга Штраух была тамошней корреспонденткой ряда немецких газет, и мог знать ее хотя бы в лицо.

У графа фон Топпенау был весьма подозрительный знакомый - некий юрист Эрвин Больц, почти восемь лет подвизавшийся возле германского посольства в Польше, но исчезнувший при оккупации этой страны.

По имеющимся сведениям, Инга Штраух не знала Больца.

Однако имя Инги Штраух указано в одной из русских телеграмм.

Абвер и службы генерала Шелленберга предполагают, что радист Густав Гизеке являлся радистом Инги Штраух.

Хабекер тер виски, принимался ходить по комнате допросов.

Если предположить, что фон Топпенау давал Больцу какие-то сведения, то при чем тут Инга Штраух?

Если Инга Штраух, как советская разведчица, могла войти в доверие к Топпенау и Гауфу, то при чем тут Больц?

Хабекер останавливал себя.

Начать следовало с другого. С выяснения, от кого Штраух могла получать интересующие русскую разведку сведения.

Такими людьми могли оказаться, прежде всего, два человека: тот же Гауф и граф Эрих фон Топпенау. Но Гауф — фигура явно рядовая. Зато фон Топпенау представлял бы для русской разведки огромный интерес! Связи у этого человека солидные, он наверняка осведомлен о многом! Однако здесь существует маленькое но: представить себе графа фон Топпенау советским разведчиком просто невозможно. С тем же успехом можно заподозрить графа в принадлежности к тайной секте йогов, замышляющих насаждение культа Джагернаута среди лапландцев.

И все же кто-то сведения Инге Штраух давал!..

Хабекер доложил о своих умозаключениях руководителю следствия советнику Редеру.

— В перехваченных телеграммах значительное место отводилось политической информации и экономическим сведениям, — сказал Хабекер. — Никто, кроме дипломата и человека, близкого к руководителям имперской экономики, эти сведения получить не мог. А советник фон Топпенау помимо всего прочего является, как выяснено, близким другом министра Шахта и его любовницы...

— Вы подозреваете графа? — удивился Редер.

— Да, — сказал Хабекер. — Более осведомленного человека в окружении Штраух нет.

— Это еще не довод! — раздраженно фыркнул Редер — Подумайте, чье имя вы назвали! Друг Риббентропа. Родственник Крупов — советский разведчик? Это уже чересчур.

Хабекер наклонил голову. Нельзя было понять из согласия или из упрямства.

— На какой почве он мог бы сотрудничать с русскими — продолжал Редер. — Общность идей? Чушь! Деньги? Но русские не могли бы предложить Топпенау больше, чем тот имеет! А если бы и предложили, граф не взял бы; кто же согласится рыть собственную могилу?! Граф не так глуп, чтобы не понимать, к чему приведет победа большевизма! Вы фантазируете, младший штурмфюрер! Хабекер подергал себя за сустав указательного пальца: