За носом машины появились черточки немецких истребителей. Они по-прежнему, не меняя порядка, барражировали четверками. По их манере видно было, что торпедоносцев они еще не обнаружили. Порядок!.. Под истребителями показались столбы дыма, потом трубы, мачты, надстройки транспортов и наконец узкие корпуса боевых кораблей — караван был виден весь, как на ладони.

Борисов избрал себе целью самый крупный транспорт — по середине его корпуса в серое небо упирались две дымящиеся широкие трубы. Центральная часть — так называемый спардек — была намного выше носовой и кормовой. На палубах громоздились, прикрытые брезентом, штабеля грузов. Все судно было настолько загружено, что борта сидели низко в воде. Водоизмещение его было не менее шести тысяч тонн, В строю он шел вторым. Впереди и сзади следовали однотрубные «четырехтысячники», а колонну замыкал «тысячник».

— Атака!

Ведомые ждали этой команды, сразу на максимальной скорости рванули вперед топмачтовики, истребители Чистякова взмыли на высоту, Борисов стал снижаться, нацеливаясь на «шеститысячник». Богачев отвернул левее и повел свою машину на эскадренный миноносец; его ведомый Мифтахутдинов атаковал головной транспорт; Башаев вышел вперед и ударил из пулеметов по сторожевому кораблю, закрывавшему дорогу к «шеститысячнику», — все складывалось, как было задумано.

Еще Михаил успел заметить, как из облаков появились две четверки «Яковлевых» и набросились на «фокке-вульфов». Атака наших истребителей была настолько стремительной и меткой, что через десяток секунд к воде заштопорило два сбитых врага. Остальные закружились в виражах воздушного боя. В той стороне небо прорезалось пушечными трассами. Эфир, как всегда при воздушном бое истребителей, наполнился резкими голосами, командами, криками.

Появление советских самолетов со стороны берега, видимо, озадачило конвой, а может быть, его командование замышляло что-то новое, неожиданное для атакующих, но ни корабли охраны, ни транспорты огня не открывали, и торпедоносцы с топмачтовиками, не маневрируя, беспрепятственно быстро сближались с избранными целями.

И вдруг, когда до атакующих самолетов оставалось не больше двух километров, все корабли и транспорты одновременно, как по команде, опоясались вспышками и дымами выстрелов — залпами ударили все орудия. Мглистое небо сразу во всех направлениях расчертилось цветастыми хвостами трасс и клубами дымных разрывов заградительного огня.

«Выходит, хитрили, сволочи? Ждали!»

— Скорость двухтрубника — восемь узлов. Упреждение — влево полкорпуса! — донесся голос Рачкова.

Борисов, бросая самолет из стороны в сторону, проскочил за кормой сторожевого корабля и ударил из пулеметов по стреляющим зениткам на баке транспорта. Размеры вражеского судна так быстро вырастали перед глазами, что Михаил едва сдерживал себя, чтобы преждевременно не нажать кнопку электроторпедосбрасывателя.

— Миша! Бей по середине! Он ложится в циркуляцию!

Летчик и сам заметил смещение цели с делений планки, понял, что капитан судна хитрил: пытался развернуть свой огромный транспорт навстречу торпеде, чтобы таким образом избежать с ней встречи. Но ведь он, Борисов, теперь был не тем необстрелянным новичком, которого гитлеровцам удалось одурачить во время первой его атаки в начале сентября! Теперь он знал, что для того чтобы повернуть такую глыбу, нужно время, а его-то у гитлеровца уже не было.

Вдруг в уши ударил радостный крик истребителей:

— Попал! Обе бомбы попали, молодец! Кто попал? Куда попал? — смотреть некогда. Но хорошо! Какая-то цель накрыта! Теперь бы самому не сплоховать…

— Бросай, Миша! Молодец! И Чистяков сверху подтвердил:

— Торпеда пошла! Пошла голубушка!

Михаил привычным движением прижал торпедоносец к воде, чуть отвернул — справа рядом с консолью крыла пронесся острый нос двухтрубника, за ним сверкнули кинжальные лезвия бешеного огня второго сторожевика — струи его неслись точно в лоб, и Борисов энергично толкнул правую педаль, увернулся, сразу вписал в кольца прицела корму охранного корабля и нажал боевую кнопку — нос самолета затрясся от выстрелов. Пару секунд спустя торпедоносец уже пронесся над мачтами сторожевика и, сбивая отворотами прицельную стрельбу зенитчиков, помчался вперед, туда, где распахнулась спасительная морская ширь; тянувшиеся слева от орудий головного тральщика цепочки трассирующих снарядов уже не были опасны — слишком далеко от них находился самолет и это расстояние быстро увеличивалось. Вырвались!..

— Горят три транспорта! — докладывал Рачков. — Значит, так! Бомбы Мифтахутдинова попали в головной, Он тонет. Башаев поразил третий. Тоже идет ко дну. Атаку Богачева не наблюдал. С самого начала видел, что он стал давить эсминец. А наша торпеда попала в середину двухтрубника. Сейчас он ложится на борт. Скоро забулькает!.. Ну, Миша, наделали мы фашистам шороха в старый Новый год!..

Борисов летел вдоль конвоя, теперь уже бывшего, и любовался работой группы. На воде бушевал огонь двух огромных костров. Клубы густого черного дыма стелились к воде, поднимались к облакам. Двухтрубник, показав летчикам черное днище, стал медленно погружаться в волны.

К ведущему уже пристроились Башаев и истребители.

Слева впереди летел еще один торпедоносец. Четвертого не было. Где же он?

— Двадцать четвертый! — раздался в эфире голос Богачева. — Почему вы возвращаетесь к конвою? Займите свое место в строю!

— Двадцать третий! Я сейчас! Только сфотографирую!..

Борисов оглянулся в сторону разгромленного конвоя, посмотрел на его остатки с удовлетворением, радуясь удачной атаке и тому, что группа не понесла потерь. Он без труда отыскал в небе возле кораблей четвертый двухмоторный самолет, отметил про себя, что вражеских истребителей там не было, как вдруг перед его глазами торпедоносец Мифтахутдинова сделал крутую горку, свалился на крыло и в ту же минуту врезался в воду, подняв широкий всплеск… Трагедия произошла столь неожиданно и быстро, что Михаил не сразу осознал случившееся.

«Ну зачем он вернулся? Зачем? — чуть не плакал от горя летчик. — Да на черта нужны те фотографии, когда остальные штурманы наверняка сфотографировали весь конвой и не раз…»

Неожиданная смерть прекрасного и смелого экипажа потрясла всех летчиков группы. В молчании они повернули к берегу…

Для Александра Богачева атака эскадренного миноносца сложилась неудачно; вражеский корабль в последнюю секунду сумел уклониться от встречи с торпедой. Истребители и экипаж торпедоносца видели, как она прошла рядом с бортом. В то же время, набросившись на самый крупный корабль конвоя, Александр в единоборстве подавил его зенитный огонь и тем обеспечил успешную атаку всей группы.

Личный счет потопленных судов у Борисова и Богачева опять выровнялся.

Авторитет Борисова рос вместе с его победами. О нем стали писать флотские газеты и даже центральные, передавали в радиосообщениях.

Победы торпедоносца под номером «27» обеспокоили фашистское командование. Особые указания на сей счет получили вражеские истребители; они стали охотиться за ним.

Полеты в плохо оборудованной хвостовой кабине, постоянные досмотры из люка под мощной струей морозного воздуха для штурмана Рачкова не прошли бесследно: он простудился и его уложили в лазарет.

Борисов переживал болезнь друга, но боевые полеты не прекращал, взяв к себе в экипаж молодого способного штурмана звена младшего лейтенанта Алексея Арбузова. В тот день воздушный разведчик сообщил, что обнаружил в районе Мемеля транспорт в сопровождении двух малых кораблей, и Борисов с Полюшкиным немедленно вылетел.

Метеорологические условия полета выдались сложными, но надо было «обкатывать» в такой обстановке молодежь! Пара торпедоносцев, прорываясь через снежные заряды, упрямо приближалась к указанному квадрату и исподволь готовилась к внезапной атаке. Вдруг в эфире прозвучало:

— «Сокол» Двадцать семь! «Сокол» Двадцать семь! Я — «Весна»! Как слышите! Отвечайте! Прием!