Однако испытания для экипажа на том не кончились. При выходе из боя одна длинная очередь малокалиберных снарядов пропорола мотогондолу и заднюю кабину, попала в ящик с сигнальными ракетами — они воспламенились, все заволокло дымом, начался пожар. Николай Конько не дрогнул; обжигая руки, он хватал горящие ракеты и через нижний люк выбрасывал их в море. Самолет и экипаж были спасены.

Известно, что летчикам мужества не занимать. Но даже они поразились необыкновенному самообладанию Богачева и Конько.

На земле выяснилось, что при первой атаке на торпедоносце снаряды перебили электропровод, при второй — трубку подачи бензина.

В те же дни после длительного невезения экипаж Борисова во время разведки настиг под Ригой транспорт водоизмещением пять тысяч тонн и удачно торпедировал его. Через минуту на месте судна до облаков взвился гигантский гриб взрыва. Оказалось, гитлеровцы перевозили боеприпасы, от удара торпеды они сдетонировали.

Капитан Мещерин написал на летчиков обоих экипажей представления к правительственным наградам.

Вскоре после этих событий полк перелетел на аэродром близ литовского города Паневежис. На новом месте летчики с интересом разглядывали огромное летное поле с широкой бетонной ВПП, такими же рулежными дорожками и скрытыми в лесу прекрасно оборудованными стоянками самолетов. Такого отличного аэродрома многие из них в своей жизни еще не видели.

— Да, — дивились летчики, — строили фашисты капитально, не думали, что под зад коленкой получат.

Личный состав поэскадрильно поместили в красивых одноэтажных коттеджах, стройный ряд которых тянулся за северной окраиной аэродрома вдоль небольшой речушки. Вода в речке была такой чистой и прозрачной, что ее единодушно предпочли водопроводной и стали умываться прямо на берегу.

Жить устроились хорошо, комнатки оказались небольшими, в них помещалось по два, четыре человека. Впервые не было, ставшей привычной, скученности. В широкие и высокие окна заглядывали деревья, которые своими кронами гасили аэродромные шумы. В коттеджах сохранялась прямо-таки санаторная тишина. После первой же ночи летчики почувствовали себя настолько бодрыми, словно вернулись из недельного отпуска.

Пока подтягивалось полковое хозяйство, летный состав приступил к боевым вылетам. День за днем экипажи Мещерина в паре с Давыдовым, Борисова с Башаевым, Богачева с Мифтахутдиновым наряду с другими товарищами уходили на боевые задания. Теперь радиус их действия намного увеличился; торпедоносцы вышли на оперативный простор Балтики, Полеты с паневежисского аэродрома позволяли контролировать всю центральную и южную часть акватории моря. Маршруты удлинились до Данцигской бухты и даже до Померанской на западе. Хотя морское побережье Латвии и Литвы по-прежнему находилось в руках гитлеровцев, захват нашими войсками района Паланги позволил командованию флотской авиации использовать образовавшийся коридор для пролета по нему групп самолетов в море и возвращения. Торпедоносцы, вылетая из Паневежиса, миновали палангский коридор и сразу оказывались в районах прохождения основных немецких коммуникаций в Мемель, Либаву и в Виндаву.

С утра и до позднего вечера, когда позволяла погода, экипажи улетали в море, подолгу и упорно искали врага. Но конвои и тем более отдельные суда встречались все реже. Стало ясно, что гитлеровское командование после крупных потерь изменило маршруты движения и время прохождения караванов. Надо было вскрыть новые приемы в тактике врага. Воздушные разведчики и «охотники» усилили поиск.

В конце октября на паневежисский аэродром прибыл командующий военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота генерал-лейтенант авиации Самохин Михаил Иванович.

Михаил Иванович пользовался у летчиков особым уважением. Не только потому, что был сравнительно молод — ему шел сорок второй год, но главным образом из-за той славы, которой был окружен. Уроженец Сталинградской области, Самохин рано связал свою судьбу с Красной Армией. В 1924 году он стал красноармейцем-конником знаменитой 6-й Чонгарской кавдивизии. Смелому, физически развитому парню прочили карьеру кавалерийского командира, продвигали по службе. Но Михаил рвался в небо. И добился своего: в 1928 году его зачислили курсантом Военно-Теоретической школы ВВС РККА; через год он ее успешно закончил и был переведен в 1-ю Военную школу пилотов. В 1930 году бывший лихой конник стал не менее отважным морским летчиком. Через четыре года Михаил Иванович уже командовал авиаэскадрильей, потом авиаполком. Вскоре способного командира-летчика направили на учебу и в 1939 году назначили заместителем командующего военно-воздушными силами Краснознаменной Балтики.

В войне с белофиннами Самохин проявил недюжинные способности и за умелое руководство боевыми действиями флотской авиации был награжден орденом Красного Знамени.

Но в полной мере его полководческий талант раскрылся в Великой Отечественной войне. В июле 1941 года Михаил Иванович становится командующим ВВС КБФ, руководит операциями балтийских летчиков, участвующих в обороне Ленинграда. С октября 1941 года — в самый напряженный период блокады — он разрабатывает и руководит операциями по прикрытию с воздуха Дороги жизни на Ладожском озере, пунктов погрузки и разгрузки. Тогда же Самохин становится одним из инициаторов контрбатарейной борьбы и руководит операциями по уничтожению дальнобойных артиллерийских батарей противника, варварски обстреливавших Ленинград. Одновременно участвует в подготовке и осуществлении операции по прорыву блокады города в январе 1943 года, а через год — ее полной ликвидации. С начала 1944 года Самохин возглавляет наступление военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота на море, участвует в разработке и непосредственно руководит операциями при прорыве укреплений Карельского вала на выборгском направлении, за освобождение островов Бьеркского архипелага, Финского залива, Советской Прибалтики. Это по инициативе и под прямым руководством Самохина на Балтике стали широко применяться крейсерские полеты летчиков-торпедоносцев и топмачтовиков, по его настоянию к лету 1944 года был сформирован второй на КБФ минно-торпедный авиаполк.

Широким шагом генерал подошел к середине строя авиаполка, выслушал рапорт нового, назначенного после гибели Ситякова, командира, потом повернулся к шеренгам и громко поздоровался:

— Здравствуйте, товарищи славные торпедоносцы! Ему дружно ответили.

— Товарищи! Ваш полк — самый молодой на Балтике, — сказал командующий. — Но своими ратными делами на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками вы прославили свое знамя, заслужили благодарность Родины. Военный совет Краснознаменного Балтийского флота поручил мне сегодня вручить отличившимся в боях летчикам и техникам боевые награды. Начальник штаба, зачитайте приказы!

Михаил Борисов из строя смотрел на все приготовления и чувствовал, как в груди постепенно нарастало ни с чем не сравнимое чувство гордости. Он проследил, как капитан Иванов шагнул к столу, раскрыл папку и торжественно громким голосом прочитал:

— Приказ командующего Краснознаменным Балтийским флотом номер… от тринадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года… — эхом отдавались слова в сердце летчика. — За образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм наградить орденом Красного Знамени… младшего лейтенанта Богачева Александра Александровича!

Михаил увидел, как Саша, чеканя шаг с места, направился к командующему, как с трудом выдавил из себя положенные по уставу слова. Генерал сделал вид, что не заметил чрезмерного волнения летчика, тепло по-отечески улыбнулся ему, прикрепил к его груди первый орден, а потом поздравил, крепко пожав руку.

— Спасибо! — совсем не по-уставному сдавленным голосом ответил Богачев и только потом опомнился, повернулся к строю и громко сказал: — Служу Советскому Союзу!

Михаил смотрел на растерявшегося друга и, настраиваясь на церемонию, думал; «Неужели я тоже буду волноваться?»