— Ты могла бы определить, где была твоя спальня? — вполголоса спросил Стас.

— Нет. Они все одинаковы. Хотя…

— Мы делали зарубки на косяке двери. И окно там было из рифленого стекла, — вспомнил Стас.

Он подергал ручку одной, потом другой двери. Они были закрыты.

— Ключей от комнат у меня нет, — крикнул из холла наблюдавший за ними сторож.

— Все равно там нет никаких следов, — сказала Влада. — А зарубки на косяке не доказательство.

— Наша спальня отличается от других тем, что в ней вытерта пыль и тщательно вымыт пол, — догадался Стас. — При желании мы могли бы найти ее.

— И что тогда?

Стас не ответил.

Они нашли двери с надписью «спортзал». Стас заглянул в замочную скважину, потом то же самое сделала Влада.

Никаких картонных коробок и башенок из покрышек в зале уже не было, но Влада была готова поклясться — именно здесь они играли в пейнтбол! Не в ролевой, а в обычный…

Они осмотрели внутренний дворик, где Стас, как ему казалось, нашел следы двух тренажеров, потом поднялись на второй этаж, к двери одного из номеров-люксов, и даже заглянули в замочную скважину. В том, что именно здесь проходила Игра, сомнений не было. Так же как и в том, что почти никаких следов от этого в доме отдыха не осталось.

Стас рассчитался с явно заскучавшим сторожем, спросил, кому сейчас принадлежит дом отдыха.

— Принадлежал Метрострою, Фаддеич там числится. И у меня заявление в ихнем отделе кадров взяли. Но предупредили: берут на работу в Метрострой временно. Передают на баланс этот домишко какой-то другой конторе, только бумаги еще не оформлены. Какой — не сказали. Но, обещали, оклад меньше не станет. А мне какая разница, где числиться?

— Вы с ружьем-то — поосторожнее, — посоветовал Стас.

— Так оно ж не стреляет! — хмыкнул сторож. — Даже солью. Но что за сторож без ружья, верно?

— Не говорите никому, что мы смотрели дом, ладно? — попросила Влада, вложив в голос и улыбку все свое обаяние. — Чтобы конкуренты не пронюхали и новый владелец цену не взвинтил. Может, нам еще удастся этот дом перекупить.

— Тогда вас назначим командиром всех сторожей и оклад удвоим, — пообещал Стас.

— Лучше уж сразу директором, — не поверил ему сторож. Он был явно рад, что непрошеные посетители уходят.

Влада еще раз ему улыбнулась и даже помахала рукой.

— Мне ты ни разу так не улыбалась, — заревновал Стас. — В лучшем случае — краешками губ.

— Потому что не боялась, что ты проболтаешься. А за него боюсь.

— Я ужасно болтлив. И если ты сию секунду не улыбнешься мне точно так же, как этому пьяному с утра сторожу…

Они уже подошли к машине. Стас прижал к себе Владу и попытался поцеловать. Она опустила голову, закрыла лицо ладонями и выставила вперед локти.

— Как ты можешь?.. Наши руки в крови. Мы убили четверых ни в чем не повинных людей…

Стас мгновенно отпустил ее и даже отшатнулся.

— Нас обманом заставили сделать это, — глухо сказал он. — Словно летчиков на войне, выставив ложные целеуказатели, вынудили ударить по своим. Военный трибунал нас оправдал бы. Меня заставили воевать — и я буду воевать, но только против тех, кто заставил меня сделать это! И очень хочу, чтобы ты была на моей стороне.

— Мы вместе будем воевать, — согласилась Влада. — Но — воевать, а не…

— Я люблю тебя, Влада. На войне каждый бой может оказаться последним, но любовь всегда была, есть и будет сильнее войны. Я…

— Подожди. Давай без патетики, мне она еще в пятом классе надоела. Пусть вначале похоронят тех, которых мы убили, пусть пройдет сорок дней. Может быть, тогда…

— Ты права. Прости.

— И что теперь? — спросила Влада, когда Стас сел за руль.

— Новую партию киллеров здесь не тренируют, — сказал он, поворачивая ключ в замке зажигания. — Все следы заметены. Но, может, Фаддеич, бригадир сторожей, что-то знает? Наведаемся к нему?

— Мы же не знаем, где он живет.

— Как не знаем? В поселке, рядом с коттеджами.

— Думаешь, этого достаточно?

— А мы проверим. Посмотри по карте, где тут ближайший поселок. Впрочем, не надо.

Стас развернул машину, вернулся к дому отдыха и, повернув перед ним направо, свернул на проселочную дорогу, уходившую от дома отдыха в глубь леса. Видимо, ночью прошел дождь, и на дороге было много луж. Стас старался их объезжать, но деревья не везде позволяли это делать.

— Не застрять бы… — ворчал он.

Лес с правой сторона вдруг кончился, словно остановленный невидимой, но непроходимой для деревьев стеной, и Стас свернул с лесной дороги на упершуюся в нее асфальтовую. Слева поплыли нарядные коттеджи, двух- и трехэтажные. Некоторые еще строились, а три-четыре были обозначены только фундаментами, едва заметными сквозь заросли травы.

— Чем отличается зародыш непостроенного дома от останков отслужившего свое и пошедшего на слом? — спросил Стас и тут же сам себе ответил: — По сути дела, только темпоральными координатами. А внешне — почти ничем.

— Жизнью, радостными событиями — да и печальными тоже, — которые произошли в стенах этого дома, пока он еще был жив, — не согласилась Влада. И, подумав немного, тихо добавила: — У меня такое чувство, словно моя жизнь из стадии «фундамент» сразу же перешла в состояние «пепелище». Что ничего уже не будет, ничего!

Стас плавно остановил машину, повернулся к ней, упрямо сжал бесцветные губы.

— Все у тебя еще будет! Все! И коттедж, и семья, и дети! Жизнь только начинается! Трудная и опасная — это да. Но жизнь, а не пепелище!

— Тебе бы на митингах выступать. На предвыборных. Убедительно впариваешь.

Стас нахмурился.

Вот и пойми эту Владу. Сама ноет, а когда начинаешь успокаивать, сама же высмеивает. И что ей ответить?

Стас вспомнил, как накануне вечером Влада бродила по московским окраинам, словно заблудившийся пьяница, уверенный, однако, что он вот-вот придет домой. Как он шел за нею, вначале осторожно, боясь попасться Владе на глаза, потом, осмелев, приблизился на десяток шагов. Он понимал: Влада, ошарашенная случившимся, не знает, что ей теперь делать, и даже не знает, куда ей теперь идти. Он тогда еще подумал, что ему тоже не мешало бы осмыслить сложившуюся ситуацию. Но осмысливать было нечего: его любимой плохо, и он должен сделать все для того, чтобы ей стало хорошо. Если понадобится для этого убить кого-то, он теперь может сделать и это. Жребий брошен… Тем более что убивать придется как раз тех, кто решил все за него и Владу, обманом заставил их перейти Рубикон.

Со вчерашнего дня в общем-то ничего не изменилось. Только Влада не плачет, как почти весь вчерашний день, а ноет. Ноет и высмеивает пытающегося ей помочь парня — с которым спала, между прочим!

Ничего. Пусть ноет, пусть высмеивает. Лишь бы не плакала.

Они вышли из машины. И в самом деле — здесь начиналась обычная деревенская улица: обложенные кирпичом или обшитые вагонкой деревянные дома, покосившиеся заборчики, куры, разгуливающие по обочинам. Дом, напротив которого они остановились, был стар и не ухожен. Желтая краска стен потускнела, крыльцо покосилось. Яблони в саду тоже были старые, и лишь кое-где из листвы выглядывали мелкие плоды, хотя урожай яблок в этом году был хороший.

— Отстань немного, — попросил Стас. — Вдруг во дворе злая собака. Пускай она на мне одном штаны треплет.

— Если собака здесь и есть, то она старая и беззубая, — предположила Влада и угадала: из конуры, на которую почему-то был навалена груда хвороста, вылез старый облезлый пес. Жалобно гавкнув, он завилял хвостом, подслеповато глядя на визитеров и выпрашивая подачку.

— Извини, старик, у нас ничего нет! — развел руками Стас и, оглянувшись на Владу, удивленно покачал головой. Влада равнодушно пожала плечами. Что, дескать, особенного? Я еще и не такое могу!

Стас постучал, услышал «Не заперто!» и открыл скрипучую дверь. Под ноги ему упал алюминиевый бидон: прихожая была захламлена пустыми бутылками, стеклянными и пластиковыми, старыми кастрюлями, ведрами и баками для стирки белья.