— Твой ППШ каков в деле?

Чапа обернулся, заулыбался. Вот счастливый склад души у человека: во всем видит повод для радости, все время рот до ушей. Оптимист. Или это я так смешно выгляжу с винтовкой на плече и с автоматом в каждой руке?

— А менi звiдки знать? Я з нього ще жодного разу не стрiляв… Який до души — того й бери.

Саня отложил МР и поглядел, как у ППШ отстегивается магазин. Понял. Отстегнул — и прикинул магазин на вес. Вроде бы полный. Вставил магазин на место, оттянул затвор. Насмешничает Чапа: ведь сразу видно — успел пострелять. Но если что-то было бы не ладно — уж предупредил бы…

— Возьму твой.

Снял с крюка парусиновую сумку с противогазом, противогаз вынул, на его место положил запасной магазин и две противотанковые гранаты. «Лимонки» в сумку уже не вмещались, поэтому рассовал их по карманам. Теперь — смерть фашистам!..

Отвернувшись от Чапы — отставил винтовку и перекрестился. Затем расстегнул ворот гимнастерки, достал крестик и приложил к губам. Вот так бы и стоять, не отнимая его от губ…

Снаружи ничего не изменилось. Танки разъехались на фланги, но были видны оба; погляжу, как вы забуксуете на контрфорсе. Солдаты успели почувствовать себя свободней, уже не так береглись. Перестрелять их не составило бы труда. Начать с крайних, чтобы ни один не удрал… Но ДШК не стреляли. Подожду и я, чтобы не портить обедню…

Саня присел на корточки, сложил «лимонки» под стенку — и в тот же миг услышал в небе — совсем близко, буквально падающий на голову — противнейший вой. Саня непроизвольно втянул голову, а вой нарастал, давил на плечи, пока не добился своего — усадил-таки Саню на задницу. И лишь тогда разрешился оглушительным грохотом. Земля под Саней поехала, его отбросило под стенку, но и бетонированная стенка не выдержала напряжения, лопнула, стала разваливаться на куски, а следом посыпалась и земля. Вой исчез. Вернее, он остался, но теперь был какой-то иной, потому что теперь воспринимался не ушами, а телом. Понятно: оглох. Холм под Саней ходил ходуном, приспособиться к этому не получалось, потому что волны возникали с разных сторон, сталкивались и ломали друг друга. Саня смел с лица землю, открыл глаза, и увидал над собой (оказывается, он лежал плашмя, вжавшись под стену приямка) летевшие прямо в лицо песок и камни. Он успел закрыть глаза и повернулся лицом в угол, подсунув руки под голову, чтобы — если засыплет — было чем дышать. Не молился. Может — забыл, что молитвенная медитация — вернейшее средство для отвлечения, но скорее всего — сейчас в молитве у него не было потребности. Он не боялся. И не спешил. В его распоряжении была добрая минута: этим парням, которые ломятся в дубовую дверь его комнаты, потребуется не меньше минуты, чтобы ворваться сюда. Первым делом Саня сдернул со стола скатерть. Все, что было на ней (Саня даже не обратил внимания — что именно), полетело на пол. Что-то разбилось. Экие пустяки, когда находишься уже на пути к Господу!.. Скатерть он сдернул для того, чтобы не цеплялась, когда он будет брать со стола оружие. Сначала — пистолеты. Они были в кожаных воловьих кобурах, за полгода так и не потерявших своего специфического запаха. Пистолеты простые, но с сильным боем и надежные. Саня все же проверил: порох на полках есть; значит — и пули на месте. Взвел курки — и положил пистолеты на стол стволами к двери, чтобы при необходимости стрелять не поднимая, прямо от столешницы. Теперь — метательные ножи. Их тоже было два. Положил по бокам пистолетов. Мушкет. С него и начну, когда сорвут дверь. Сперва мушкет, затем пистолеты, затем — ножи. Мушкет у Сани был знаменитый, значит — и дорогой. Знаменитый мастером, который его создал. Мушкет не был заряжен, но время есть. Саня насыпал порох, забил пыж и пулю, взвел курок, положил на край стола, тоже стволом к двери, чтобы ни мгновения не терять. Так, теперь — граната. Дверь уже трещит, держится из последних сил, но ведь это не причина, чтобы суетиться!.. Саня намеренно спокойно (для себя! — он ведь единственная публика), прошел к дорожной кожаной сумке, достал чугунный шар; пока возвращался к столу — распушил фитиль; два удара кресалом — и фитиль затлел. Положим гранату на столе на самое видное место, чтобы у тех, кто уцелеет от моих пуль, не было сомнений: из этой комнаты не выйдет никто… Саня прикинул, где оно, это самое видное место, и положил там гранату. Фитиль тлел исправно. Саня был опытен в обращении с гранатами, не меньше двух минут фитиль еще будет тлеть, а потом его уже не погасишь.

Теперь — последний аргумент — шпага…

И тут что-то изменилось.

Саня прислушался. Ничего не услышал, но вдруг осознал: прекратились толчки и удары; земля затихла. Тогда он прислушался к своему телу. Вроде бы цел. Дышать тяжело от тротиловой гари, но земля, которая его присыпала, фильтрует воздух не хуже противогаза.

Попытался приподняться — не вышло.

Это же сколько на меня навалило!.. Значит — стенка обрушилась. Ну — это пустяки.

В своих фантазиях он однажды очнулся в гробу, закопанный… Но выбрался! Как бы он действовал, случись такое на самом деле, смог ли бы сохранить хладнокровие — трудно сказать. Не исключено, что смог бы: его эмоциональность уступала в реактивности его воображению. Он никогда не действовал спонтанно. Подумать (сколь угодно мало — но это прежде всего), оценить ситуацию — и лишь затем уже действовать, — это было его нормой. И — очнувшись в гробу (это ведь нужно было сперва понять, отчего темнота и теснота, и запах земли, и запах еще живых неструганых досок) — он сказал себе, что переживать по этому поводу бессмысленно и вредно: теряешь энергию и время. Нужно действовать. Как? План возник мгновенно: для начала — найти за одной из боковых стенок пустоту, куда не попала земля, когда засыпали гроб. Пустота должна быть! — ведь землю сыпят без утрамбовки. Саня обстучал доски — и нашел. Уперся в противоположную стенку спиной, доска прогнулась, попыталась найти опору в рыхлой земле, но не успела — и треснула. Теперь пальцы можно было просунуть за край следующей доски, — скошенной доски в крышке гроба. Саня потянул ее на себя… Когда такая теснотища, и дышать с каждым вдохом трудней — это, доложу я вам, та еще работенка. Но Саня все же смог: и эта доска не выдержала, треснула. Еще поднатужился — и разорвал. А дальше техника очевидная: перемещаешь землю сверху вниз, прессуешь, и так горсть за горстью, горсть за горстью, пока сбоку над крышкой не образовалась пустота. Эту доску Саня не стал ломать, а отжал — только гвозди взвизгнули. Правда, и после этого он еще не мог сесть, но свободы прибавилось изрядно, и перемещение земли упростилось. Конечно, если бы не Санина сила… но куда важней силы — характер. Если есть характер, и твое время еще не пришло, — твоя душа, как фокусник из воздуха, наполнит тебя такой жизненной силой — еще и не на такое ее хватит! Как в давней притче: попав в кувшин с молоком, одна лягушка смирилась с судьбой — и утонула, а вторая прыгала, прыгала, пытаясь выскочить, пока не сбила молоко в масло — пока не получила опору.

Приятное воспоминание.

Однако пора действовать.

Саня подсунул руки под грудь; не без труда — но отжался. Хотел вздохнуть полной грудью, да нос успел предупредить: говно. Оно было где-то рядом, и его было много. Осмотрелся. Весь приямок был усыпан разнокалиберными фрагментами фикалиев. Очевидно, одна падавшая с неба штука угодила в нужник. Нужник находился несколькими шагами ниже по склону. Разумеется — не будка, а обычная яма, прикрытая досками; теперь придется по этому ползать… Ну и ладно, — сказал себе Саня, — большего бы горя не было. Забудь!

Где-то на околице сознания проклюнулась и попыталась сформироваться мысль, мол, ко всему притерпеться можно, однако такой вариант Саню не устраивал. «Притерпеться» — значит оно все же будет сидеть в памяти, хоть на донышке, хоть в самом углу. Сидеть — и отвлекать внимание, притормаживать каждое действие. Вот еще! только этого недоставало. Я же велел: забудь!

И забыл. Выкинул из головы. И больше не вспоминал об этом до конца боя.