Майор Ортнер оглядел свое хозяйство.

Две роты копают могилу. Еще одна рота углубляет траншею. Восемь солдат с двумя носилками поднимаются по склону за очередными телами. Полевые кухни добрались наконец, не спеша катят к копальщикам. Лошади на позиции батареи Клюге уже не интересуются травой, ржанием пытаются привлечь внимание солдат.

— И надолго эта идиллия, майор?

— Пока всех не похороним, господин генерал.

— Очевидно, это устраивает русских?

— Очевидно, — сказал майор Ортнер, хотя думал иначе. — Что им мой батальон? Их задача выполняется: они не пропускают армию.

— Ну — похороните… А потом?

— Но ведь вы нас послали атаковать, господин генерал…

— Разумеется.

— Значит, мы будем атаковать.

Господину генералу непросто. Должно быть, этой ночью ему черепушку продолбали звонками из штаба фронта, а может — даже из ставки. Иначе — чего бы он здесь появился… Но виду не подает.

— И как вы теперь — после опыта первой атаки — оцениваете свои шансы?

— Да никак, господин генерал. Надежда только на удачу. Ребят жалко.

— Вы можете предложить что-то иное?

— Пока — нет.

— Что значит «пока»?

— Я еще не понял, где слабина у этого ореха, но я чувствую, что она есть.

— Так поделитесь со мной своим чувством. Мне сейчас очень недостает перспективы.

— Не могу, господин генерал.

— Тайна?

— Никак нет. Вот когда из чувства вылупится мысль — тогда вы узнаете ее первым.

Выражение глаз господина генерала изменилось: их взгляд вдруг стал пустым. Так всегда бывает, когда глаза остаются без энергии, которую — всю — переключает на себя рассудок. Вот и сейчас рассудок господина генерала считал варианты. Причем варианты не тутошние, не вокруг дота, а совсем иные. Горние. Ведь пока ты, майор Ортнер, ждешь сверхтяжелые бомбы (заказ на которые уже вброшен в болото армейской бюрократии), и делаешь вид, что атакуешь, господину генералу приходится реально отбиваться от господ куда более важных. На плечах господина генерала уже погоны горят, еще немного — и огонь доберется до тела, чтобы на всю жизнь оставить на плечах оплавленные рубцы.

— Мне не нравится ваш вид, Ортнер. Вы потеряли много крови. Может, будет разумнее, если вы на недельку отойдете от дел? приведете себя в порядок?..

Он впервые назвал меня по фамилии…

— Позвольте не принять это предложение, господин генерал. Я в процессе. Я чувствую материал. И уверен в успехе…

— Вы уверены в успехе, майор? — перебил генерал. Ему все же потребовалось усилие, чтобы уксус иронии не изменил вкуса его слов. — Почему же до сих пор вы мне этого не сказали?

— Я уверен в успехе, — твердо повторил майор Ортнер. — А новому командиру, чтобы не терять время и выглядеть в ваших глазах бравым воякой, придется либо тупо атаковать, либо вымучивать экспромты. Это не то место, где такие штуки проходят. Как учил великий Мольтке: великий воин побеждает, не обнажая саблю.

Господин генерал засмеялись. Засмеялись искренне — и кивнули головой. Все-таки большое дело, подумал майор Ортнер, когда у тебя за спиной та же alma mater, что и у твоего командира. Если вы сиживали орлом в туалете над тем же очком, — это, господа, остается в крови на всю жизнь.

— Ладно, Ортнер, будь по-вашему. — Оне опять взглянули на раненую руку майора. — Признаюсь: я восхищен вашим мужеством. И завидую авторитету, который вы теперь имеете у ваших солдат. Именно это для меня сейчас главный аргумент. Тем не менее прошу вас впредь обходиться без подобных экспериментов.

— Это был не эксперимент, господин генерал.

Господин генерал могли спросить: «а что же?» — но не спросили. Оне явно хотели соответствовать ситуации (или — если так вам больше понравится — попасть в игру) — и у них это получилось. Оне кивнули, и, поворачиваясь в сторону холма, взялись за бинокль. Вот что значит потеря крови: только сейчас майор Ортнер обратил внимание, что господин генерал в перчатках, в замечательных английских перчатках из желто-палевой лайки. Быстрым движением (оно получилось чрезмерно резким, но уж так получилось) майор Ортнер удержал его руку с биноклем. Господин генерал удивились, но показали это только взглядом.

— Вы здесь человек посторонний, господин генерал, — сказал майор Ортнер, — и на вас может не распространяться тот негласный договор, который пока хранит моих людей. Мне жаль, что вас не предупредили об этом.

— Но я здесь уже минут двадцать…

— Может быть — пока вы шли сюда — русский снайпер был чем-то отвлечен. Может, он отходил помочиться или поесть — откуда мне знать? Но если он увидит, что человек в камуфляже — а таких кроме вас и вашей охраны, господин генерал, в моем батальоне нет никого, — еще и пользуется биноклем… он может испортить ваш «цейсс».

— То есть?

— Он убивает выстрелом в лоб, над переносицей.

— В третий глаз?

— Так точно. В аджна чакру, через которую входят сны.

Господин генерал посмотрели на раненую руку майора Ортнера, но ничего не сказали: мало ли, откуда на войне может прилететь пуля. Однако их лицо напряглось. Очевидно, оне только сейчас поняли нелепость (нет — смертоносность) ситуации, в которой оне оказались. Их хватило на улыбку.

— Насчет снов — это достоверная информация, Ортнер?

— Абсолютно точная, господин генерал.

— Значит, тех, кого ваш снайпер убивает, он лишает возможности в последние мгновения прокрутить в памяти всю ленту жизни?..

— Я об этом не думал, господин генерал.

— Не такая уж гуманная смерть, какой представляется на первый взгляд…

О чем оне думали — нетрудно представить: сейчас никто не мог бы сказать господину генералу, сколько времени им отпущено. Может, вот сколько надо — столько и есть, а может — счет идет на секунды…

Может, на тебя смотрят, как на муху: прихлопнуть? или пусть летит?..

— В здешней ситуации вы эксперт, Ортнер…

Голос господина генерала к концу фразы погас, в нем обнажилась тоска. Как же оне устали за эту ночь…

Молчать было легко. Чтобы не мешать господину генералу, майор Ортнер даже не глядел на них. И не пытался представить, что оне сейчас думают. Угадывать мысли начальства? Извините, я и от своих не знаю, куда деться.

Чего сейчас майору Ортнеру действительно хотелось, так это сходить к лошадям, потрепать их холки, погладить их горячие, вздрагивающие под ладонью крупы, подержаться за их доверчивые морды, поглядеть в их глаза. Потом сводить их к реке на водопой, и смотреть, как они входят в воду и стоят в ней. Может быть — войти в воду с ними. Да, именно так. Войти в воду, неглубоко, но так, чтобы ощущать, как вода обжимает и обтекает ноги, вымывая из них наполняющую тебя темноту, и поливать коней из ведра. Неторопливо зачерпывать и неторопливо лить… Кажется — ну чего особенного? Но именно этого ему сейчас недоставало. Для чего? Даже думать не надо: конечно — для счастья. Точней — для покоя. Впрочем, это ведь одно и то же.

Господин генерал не произнесли больше ни слова. Смотрели на копающих могилу солдат, на холм, который разбухал от зноя. Потом кивнули майору Ортнеру — и пошли к бронетранспортеру. Пошли не быстро и не медленно. Буднично. Это правильно; только будничность имеет шанс не нарушить равновесия. Капитан догнал господина генерала, чтобы проводить, но оне, взглянув на него, отрицательно махнули головой — и капитан возвратился.

— Я еще полежу, — сказал ему майор Ортнер. — Позовете, когда могила будет готова. — Он уже взялся за входной клапан палатки, но вспомнил. — Да! будьте любезны, распорядитесь, чтобы нашли коноводов, ведь кто-нибудь же уцелел. Пусть сводят лошадей к реке. А потом — в безопасное место, в тень.

В этот день он успел провести еще три атаки.

Первую пришлось начать без подготовки: вдруг появились «юнкерсы» (господин генерал не теряли времени), так что эта атака была почти экспромтом. Редкая цепь пошла, пошла — хорошо пошла! — и шесть МГ ждали, когда можно будет разглядеть за опадающим маревом дыма и пыли амбразуры бронеколпаков — и ударить по ним от души. Но снайперов майор Ортнер на этот раз в дело не запустил, что-то ему подсказало: их можно употребить иначе. Как? Он этого пока не знал, но не сомневался, что узнает. Если есть чувство — будет и мысль. Только не надо торопить с родами. Когда чувство созреет — яблоко само упадет в руку.