Тимофей постучал по рычажку телефона.

Ничего.

Значит — провод перебит. В том месте, где пролом. Нельзя было закреплять его по своду трубы. Надо было сбоку, но так, чтоб не цеплялся…

Ладно, ребята сами разберутся, с кем имеют дело.

Жаль, что не обратил внимания, кто держит фронтальную зону (у Тимофея был левый сектор). Хорошо бы, чтоб там оказался Залогин. От Ромки-то чего угодно можно ждать, даже такое, что и специально не придумаешь. А Залогин — правильный парнишка, ничего не сделает наобум. Опять же: Ромка сперва сделает — и потом удивляется, а Залогин идет по жизни, как по минному полю. Вряд ли это воспитание — воспитанием такого не добьешься. Это природа. Такой человек. Или жизнь поработала. По нему не скажешь, а он, может, такую школу прошел…

Кстати, а где лейтенант?

Тимофей еще раз внимательно перебрал лежавших на склоне солдат. Лейтенанта среди них не было. Вот так! Я же говорил: судьба. Окажись он в моем секторе — уж точно бы далеко не ушел: с него бы я и начал. Правда — и против Залогина ему не светит уцелеть…

Ждать было легко. Время остановилось: поживи. Подумай. (Тимофей не знал, о чем думать). Вспомни. Вот это — другое дело. Тимофей вспомнил свой взвод… Если бы ему тогда — в прошлой жизни — кто-нибудь сказал, что он будет вспоминать тех ребят — каждого! — с такой нежностью… Ни за что бы не поверил. А теперь они — самое главное во мне, и живу ради того, чтобы поквитаться за них…

На последней мысли Тимофей запнулся. В ней было что-то инородное, не свойственное ему.

Искать не пришлось; он сразу понял: месть. Вот чего он никогда в себе не замечал — так это мстительности. Наверное, она была в нем всегда — иначе откуда бы взялась? Выходит, война достает в тебе — и пускает в дело — самые черные механизмы души? Но вот — сей момент — он видит перед собой врагов, и надо сказать честно — они не вызывают у него никаких чувств. Абсолютно никаких. Он может убить любого — но не убивает. Кстати, и слово «убить» здесь не подходит. «Уничтожить» — это оно, самое то. Именно уничтожить. И если даже он скажет себе: «Кеша Дорофеев», — и заставит себя думать о нем, представит его истерзанное, оскорбленное тело, — даже тогда ничего не изменится. Он будет уничтожать, а не убивать. И то лишь тогда, когда будет нужно для дела. Этих солдат — не раньше, чем они приблизятся, иначе атака сорвется, и тогда игра на время (а это сейчас главная ставка) сорвется, и полковник (нет — генерал) очухается и придумает что-нибудь настоящее…

Тимофею было внове столь глубоко погружаться в себя, его мир был прост и ясен, а когда ясность затягивало ряской, стоило провести по поверхности рукой, сгрести ряску в сторону, — и опять прозрачность восстанавливалась на привычную глубину. И сейчас он находился где-то там — не очень глубоко в себе, но под поверхностью, пропуская через себя, как рыба через жабры, окружающую среду. Глаза были открыты, но видели только то, что было внутри… — И вдруг что-то случилось. Тимофей был все еще там, все еще погруженный, когда из внешнего мира в него ворвался странный звук. Точнее — вой. Вот так в мир погруженного в сновидение человека врывается трезвон будильника. Вой был пронзительный, он вгрызался в мозг как сверла. Тимофей не сразу очнулся, не сразу сообразил — что это (все она — проклятая слабость), — и в следующее мгновение его словно в спину толкнули. Причем он грудиной ударился в пулемет, к счастью — не тем местом, где тлела рана, но чувство было такое, словно проломило хрящи; благо, бинты и драгунская куртка смягчили удар. Холм под Тимофеем тряхнуло, потом затрясло — и лишь затем землю и небо наполнил гром. Тяжелые минометы — наконец сообразил Тимофей; он уже слышал этот вой в первое утро войны. По бронеколпаку звонко застучало, да так густо, словно сыпали из мешка.

Тимофей развернул бронеколпак лицом к доту. Вершина холма напомнила картинку из учебника географии: взрыв вулкана на острове Борнео. Или там был не Борнео, а какой-то другой остров? Но слово «Борнео» застряло в сознании, заняло все пространство мозга, не пуская в него другие слова. Лицо обдало жаром. Земля вздыбилась так близко! Земля вспухала — и выплевывала свои раздробленные частицы. Тимофей видел их — одновременно столько! — не сочтешь…

Он глядел на это всего несколько мгновений. Практически: развернулся — увидал — и сразу стал крутить штурвальчик в обратную сторону. Успел. Обошлось без попаданий в его амбразуру. А то ведь много не надо, один малюсенький осколок — и все. Уберечься в таком ничтожном пространстве — ни одного шанса. Если бы даже сразу не влепило в грудь или в лоб — так на что рикошет? Сейчас 25 сантиметров ширины амбразуры показались ему чрезмерными. И 20-ти хватило бы. Даже 15-ти. Правда, обзор был бы не тот, зато насколько безопасней!..

Тимофей перевел дух. Вот была бы глупость — погибнуть из-за любопытства!.. Так ведь даже и не из-за любопытства. Ведь когда разворачивался — разве не знал, что именно увидишь? Знал. И увидал именно то, что должен был увидеть. Еще: разве не знал, что в амбразуру — в любую секунду — может влететь осколок стали или гранита? Тоже знал. Ну так что же? Почему не задумался хоть на миг? Ведь других учишь: сначала подумай…

Тяжелые минометы били по доту, только по доту. Значит — немцы пока не разглядели бронеколпаки. В тебя — пока — никто не целится. И все же на донышке сознания скреблась мыслишка, что никакая стрелялка, даже при постоянном прицеле, не бьет в одну точку, а уж у миномета разлет снарядов на два-три десятка метров — нормальное дело, и если двухпудовая дура шлепнется рядом с бронеколпаком… Но это — случай, он не от тебя зависит, а потому и думать о нем… Если думать, что именно в тебя попадут, то лучше было бы остаться дома и не слезать с печи.

Волна пыли и дыма уже перекатилась через бронеколпак, стало трудно дышать, и Тимофей прикрыл глаза, чтобы не запорошило. Да и на что смотреть (если бы мог видеть): как танки, форсируя движки, карабкаются по склону? как солдаты поднялись и пошли вперед, шарахаясь от пока что редких осколков? Высоко они не пройдут; все равно придется пережидать, пока не угомонятся минометы. Пыль уляжется быстро. Ну — увижу их в сотне метров от себя; так ведь им же и хуже! — ни одна пуля не пройдет мимо цели.

Кстати, пока грохочет и видимость нулевая — не дурно бы проверить (не рискуя выдать себя), как работает пулемет.

Тимофей собрался (нужно ведь прочувствовать машину) — и коротко, на раз, чтобы не переводить патроны, нажал гашетку. Звука не услышал, но через руки передался мягкий, плотный толчок. Очень хорошо!

Ну вот — и мой черед…

Страха у Сани Медведева не было. Правда, где-то под ложечкой сжалось и спину передернуло холодком, но это длилось не долго, какие-то секунды, пока не увидал — с кем имеет дело. Получив команду, он — как был, без оружия — выскочил в приямок и выглянул через бруствер. Внизу ползали два легких танка — слева и справа. Они примерялись к склону, но того, что искали, найти не могли. Наконец съехались (несколькими метрами ниже, возле воды, был замаскированный запасной выход из дота), командиры танков выбрались на броню и закурили. Бояться им было нечего; они очевидно не спешили. Поболтали, забрались в башенные люки, и танки поползли, каждый в свою сторону, искать более пологий склон.

Противотанковые гранаты не понадобятся. И все же парочку надо иметь при себе: запас кармана не дерет.

Солдаты тоже не спешили. Залегли; каждый нашел себе укрытие. Ждут команду. Это они полагали, что укрыты, но Саня видел всех. Наверняка всех. Пересчитал их. Восьмеро. У каждого автомат. Пулемета нет. Огнеметчики тоже в других группах: они должны выжечь гарнизон дота через артиллерийскую амбразуру. Ну что ж, надо бы и мне прихватить автомат; мало ли что, а вдруг дело дойдет до ближнего боя…

Саня вернулся в каземат, взял свою винтовку; хотя и знал, что заряжена — все же проверил. Патроны на месте. Пристегнул на пояс патронташи, в каждый вложил по две обоймы. Теперь нужно было решить: какой автомат брать — Чапин ППШ или МР-40? Стрелять из автоматов ему не приходилось, даже в руках не держал. Не знал, какова убойная сила, какова кучность, сколько патронов в магазине: в их тыловом погранотряде только винтовку изучали. Немецкий автомат поэлегантней, игрушка, сам просится в руки, но наш солидней… Спросил у Чапы: