Но, быть может, это еще не весь смысл картины. Современники, для которых художник создал ее, знали легенду об Икаре. Здесь тонет не некто безвестный. Гибнет один из самых смелых, самых дерзких, самых обаятельных героев, созданных человеческим воображением. Ему мало было просто улететь вслед за отцом с Кипра, ему недостаточно было спастись самому. Он устремился к солнцу, к свету, и для того, чтобы увидеть далеко вокруг себя, и, наверное, для того, чтобы показать путь другим людям: смотрите, крылья повинуются человеку, полет возможен, и высокое небо и далекие дали открыты для тебя, человек!

Взлет Икара подобен взлету, который совершила человеческая мысль в эпоху Возрождения. Падение Икара подобно падению одного из героев этой эпохи. В безвестности и нищете, а часто и в оковах кончали свой путь многие из тех, кто нанес на карту мира новые земли, а в историю мысли внес новые идеи. Создатели смелых теории, провидцы будущего всходили на эшафоты и костры. И казалось — их взлет и падение ничего не изменяли на земле: по-прежнему шагал за плугом пахарь, по-прежнему плыл к своей цели корабль, так же шелестели деревья, так же розовел закат. Вот что остается от смелого подвига и отважной мысли: всплеск воды, фонтан брызг, круги на воде, смешно, даже уродливо торчащая из воды нога гибнущего… Какая ирония. Какая трагедия!

Неужели эта тема возникла у Брейгеля случайно? И неужели случайно он обратился к ней впервые в Италии? Он воплотил ее вначале в рисунке — робко и традиционно. Но прошли годы, прибавился опыт глубоких и горьких раздумий. Он возвратился к сказанию об Икаре, чтобы создать картину, которая называется «Падение Икара», но которую, наверное, можно было бы назвать и «Судьба еретика» или «Судьба мыслителя».

Ошеломленное недоумение… Вот, пожалуй, первое чувство, которое вызывает картина Брейгеля «Нидерландские пословицы». Прежде всего воспринимаешь ее цвет — его предельную силу и яркость. Ярких пятен так много, они так четко отграничены друг от друга, что глаз поначалу не знает, на чем остановиться. Картина кажется подобной калейдоскопическому узору, груде причудливо брошенных на поверхность цветных стекол. Лишь восприняв узор цветовых пятен и постепенно привыкнув к их прихотливому ритму, начинаешь видеть то, что здесь происходит, и тех, кто здесь действует.

А происходит здесь много удивительного. Но прежде всего удивительно само место действия. Город не город, деревня не деревня, странное какое-то поселение. На берег мелкого и узкого ручья выходит массивная четырехугольная башня. Задумана она была, видно высокой и прочной, должна была замыкать крепостную стену. Но покуда строили башню, развалилась стена. Теперь самая заметная деталь башни — прилепленные к ней снаружи дощатые скворечники нужников. Они нависают над ручьем и отнюдь не скрывают, а напротив — являют миру то, что должны были бы скрывать.

Ближе к зрителю — большой дом под разрушающейся черепичной крышей. В передней его стене — проем, за которым виднеется подобие сарая. У этого дома множество мансардных окошечек, он увешан эмблемами и напоминает деревенский постоялый двор. Но сбоку к нему неожиданно пристроена не то часовня, не то беседка, один угол которой опирается на изысканную мраморную колонну, а другой просто повис в воздухе. Напротив беседки, по другую сторону ручья остатки еще одного здания. Его начали строить из кирпича, но тоже недостроили, перекрыли огромной неотделанной доской, а лоску кое-как подперли балками. Странный уголок земли, где теснятся постройки, словно слепленные в разное время из разных плохо сочетающихся друг с другом материалов по горячечно противоречащим друг другу замыслам. Все заполнено людьми. Они в самых разных одеяниях: тут и рыцарские латы и наряд придворного щеголя, деревенские куртки и монашеские плащи. Некоторые одеты лишь наполовину или бесстыдно оголены. Узкую площадку между домами заполняют не только люди, но и животные. Собаки, как и подобает собакам, дерутся из-за кости, зато лиса с чинно подвязанной салфеткой сидит за столом.

Все живые существа, возникающие перед взглядом зрителя, заняты деятельностью, напряженной, лихорадочной и бессмысленной. Крестьянин в длинном коричневом кафтане разбрасывает розы перед свиньями. Воин без штанов, но зато в панцире, надетом поверх длинной белой рубахи, одна нога его в башмаке, другая боса, пытается головой прошибить кирпичную стену. Рыбак тщится удержать скользкого угря за хвост. А вот некто в одежде, говорящей о богатстве и знатности, выбрасывает в воду золотые монеты, и они падают в ручей рядом с испражнениями из нависшего над ручьем нужника. Тут засыпают яму, в которую свалился теленок. Тут умирают с голоду, распластавшись между двумя хлебами и не зная, какой выбрать. Тут чинят кровлю плошками с блинами, стригут свиней и выносят свет на улицу в корзинах. Все заняты подобными или еще более невероятными делами. Лица необычайно серьезны, на них написана важность, а костюмы, дополненные фантастическими деталями, в общем воспроизводят одеяния крестьян, воинов и горожан времен Брейгеля. Вся утварь — тележные колеса, скамьи, бочки, ушаты, сковороды, вертела, ножницы, ухваты, прялки, жаровни — изображены с великим тщанием. Только все эти вещи, нужные для настоящего осмысленного дела, либо валяются где и как попало, либо применяются черт знает для чего: колесо, например, стоит на земле, подпертое просунутой в него палкой.

Итак, это нидерландские пословицы, ставшие изображениями. Человеку другого языка и другой эпохи нелегко разгадать смысл каждой из этих сцен в отдельности.

За пословицами и поговорками всегда стоит история народа, его быт, его язык. Они зачастую построены на идиомах и не могут быть переведены буквально, да и в родном языке их изначальный смысл нередко стерся от времени.

Некоторые монографии, посвященные Брейгелю, дают списки более ста пословиц, воплощенных в этой картине. Приведем примеры дословного перевода и русских соответствий.

«И в крыше есть щели» — «И стены имеют уши».

«Бросать розы свиньям» — «Метать бисер перед свиньями».

«Бросать деньги в воду» — «Бросать деньги на ветер».

«Узнавать птицу по перьям» — «Видно птицу по полету».

«Держать плащ по ветру» — «Держать нос по ветру».

Кроме пословиц и поговорок здесь обрели зримый облик некоторые басни, присловья, ученые афоризмы, сентенции.

Картине этой предшествовала долгая подготовка. Может быть, вначале художник составил список пословиц и поговорок. Иногда указывают, что примерно в это время один из антверпенских книгоиздателей выпустил в свет словарь пословиц и поговорок. Но вряд ли Брейгель обращался к нему. Чтобы так распорядиться этим богатством, нужно владеть им издавна, а для этого вырасти в языковой среде, где пословицы и поговорки всегда в ходу. Все изобразительное начало этой картины опирается на хорошо изученный, издавна известный быт, притом преимущественно деревенский. Мы можем лишь гадать, делал ли Брейгель подготовительные наброски для «Нидерландских пословиц» или у него была такая зрительная память, что он держал в голове все необходимое, но бесспорно, что картине этой должно было предшествовать длительное изучение натуры. Чтобы написать такую лавку с растрескавшейся доской и косыми ножками, ее нужно непременно увидеть. И такой стул, и такую прялку, и такую плетеную корзинку. Рассмотреть и запомнить надо все великое многообразие движений, без которых нет этой картины, построенной на действии. Человек закапывает яму, в которую свалился теленок, это надо было сделать раньше, тогда бы теленок не упал. Его действие бессмысленно, но само движение землекопа передано совершенно точно. Чувствуется сопротивление, с которым лопата входит в твердую землю, ощутим упор в расставленных и согнутых, как бы пружинящих ногах — такого землекопа нельзя просто придумать, его нужно увидеть, его движение понять и запомнить. Точно так же нужно схватить позу человека, несущего перед собой большую корзину. Он отклоняется назад, чтобы уравновесить тяжесть. Нужно запечатлеть в памяти, чтобы потом изобразить позу и жесты стригаля, пряхи, музыканта.