Солсбери хихикнул, чавкая лебединой начинкой из ореха пекана.

— Хокрэйк, вас что-то рассмешило? — резко осведомился Сли.

— Последнее, скорее всего, уже произошло, — пробормотал герцог, с хлюпаньем отрывая птице лапку.

— Что вы имеете в виду? — вскочил Сли. — Что вы наделали?

Солсбери оторвался от еды:

— За довольно небольшую сумму золотом двое головорезов из «Шпоры петуха» в Чипсайде сегодня вечером разберутся с нашей проблемой… — С каждым словом он говорил все тише, заметив свирепый взгляд Сли.

Хуже того, неожиданно встрепенулся явно встревоженный Джасперс.

— Я… В смысле, я… Они не смогут этого отследить. Наемники понятия не имеют, кто им заплатил. Я…

— Если ваши кретинические действия возымеют нежелательные последствия, Хокрэйк, то, будьте уверены, они повлияют только на вас. Мы будем всё отрицать. Вы пойдете в тюрьму один. — В голосе Сли слышалась неприкрытая злоба, которая, казалось, эхом вторила собирающейся вокруг замка буре.

— Извините меня, — промямлил Солсбери, отводя взгляд.

— Сейчас это не имеет значения. — Сэр Роберт снова наполнил бокал из графина. — Скоро мы увидим, оказалась ли полезной ваша инициатива. Если Триумф уже мертв, тем лучше. Если же нет, то, возможно, сей факт лишь ускорит падение его репутации. Вот только вы должны выслушать меня очень внимательно, Хокрэйк, — добавил он. — Я не потерплю более столь непродуманных выходок. Если вы с нами, то будьте любезны согласовывать малейшие детали. Вам понятно?

— Да, — ответил герцог Солсбери, оттолкнув от себя тарелку с останками лебедя, который, судя по их виду, умер от взрыва бомбы.

Послышался раскат грома.

— Так какое наше следующее действие? — спросил де ла Вега, пронзив последнюю дольку цитруса кончиком кинжала.

— Если Триумф выживет, то мы превратим его жизнь в ад, пока он не сломается. Одновременно устроим неприятности в столице, с безопасного расстояния разумеется. Тайными манипуляциями мы разрушим все, что можно расстроить и перевернуть. Общество должно быть несчастливым, обеспокоенным… напуганным. Чем больше мы будем досаждать королеве и двору мелкими неприятностями, тем больше отвлечем их внимание от подлинной угрозы. Ваш лагерь, дорогой регент, наготове?

Де ла Вега кивнул и пригубил вино:

— Испанские фракции разрываются от споров. Я спровоцировал ряд дипломатических разногласий, из-за которых они все постараются добраться до горла английского двора. Завтра Педро де Грампло снова подаст прошение о субсидии на свинину, а Эскориал издаст указ об официальном праздновании дня поминовения Армады, несмотря на протесты лорда Сатклиффа.

— Это сильно подействует на нервы Флота, — задумчиво произнес Джасперс. — И сильно раздосадует старушку Три Икса.

— Именно, — улыбнулся испанец. — Более того, я воспользовался связями в баскском регионе, и теперь «Либерте Голуаз» опять начнет свою ерунду. Мы тайно снабдили их порохом и толедской сталью. Ставлю сундук золота из Нового Света, что королева пошлет во Францию дивизион легкой кавалерии еще до конца месяца. Для Англии наступают беспокойные времена — времена, которые могут легко разрушить Союз при такой слабой правительнице. Или, по крайней мере, так это воспримет общество. Прекрасный момент, чтобы совершить государственную измену и остаться героями.

Сли оторвал виноградину с подноса и принялся задумчиво ее жевать.

— Остается только Церковь. Магия — это то, чему все доверяют. Разрушьте эту веру, и весь Союз бросится к нашим ногам за помощью.

Джасперс поднялся из кресла и пересек зал, подойдя к длинным шкафам из орехового дерева, выстроившимся у стены. Нагнулся и достал два канделябра на семь свечей, которые поставил на стол и аккуратно зажег спичкой.

— Эта часть плана у меня под рукой, — сказал священник, улыбнувшись. — Она начнется прямо сегодня. Страх, чертовщина, суеверие, гоэтейя… запрещенные магические церемонии вернутся и станут нашими союзницами. Уже к утру в Церкви, да и во всем Союзе, будет царить хаос, а двор и все общество придут в настоящую ярость. — Он посмотрел вверх, и его глаза засияли яркой синевой в свете свечей. — Предупреждаю вас, джентльмены, что сегодня вечером мы пересекли черту. Этой ночью произойдут такие события, после которых мы не сможем повернуть вспять. Слишком поздно для сожалений или перемены мнений. Пути назад нет. Сегодня ночью Союз будет потрясен. Он покачнется. А завтра мы проснемся в совершенно ином мире.

Сли кивнул, почувствовав, как холод пронизывает его до костей. Де ла Вега играл с кортиком, словно мыслями был очень далеко отсюда. Солсбери дрожал так, что не смог сдержать струю газов. Когда атака миновала, испанец кинжалом указал на лампы, свисающие с потолка:

— А зачем нам свечи, ми амиго?

— Подождите, ми амиго, — ответил Джасперс голосом, который вполне мог принадлежать существу, тысячи лет ожидавшему этого момента в каком-то сыром, языческом кургане. — Подождите — и увидите.

Долл Тэйршит была мокрее утиной задницы, как гласит пословица, и злее, чем кардиналы на собрании рейхстага в Вормсе (как говорит нам другое известное речение). Она натянула шаль на голову и направилась через Патерностер-лейн, перепрыгивая через лужи и приливы волн из сточных канав. Репетиция задержалась на целый час, и, естественно, все были возбуждены из-за приближающегося Дня Коронации. В результате они закончили всего за десять минут до возобновившегося ливня. Пробежка через город от «Деревянного Оха» почти уничтожила второе по красоте платье из гардероба Долл. Рюши обвисли, корсет промок, а нижние юбки и валик под талией покрылись пятнами грязи, придя в полную негодность. Более того, жертвой стихии пал ее китайский веер, купленный на недельное жалованье во время аукциона Ост-Индской компании.

Долл перепрыгнула канализационный люк, громко прокляла эту ночь и рванула в дверь дома номер пять на Патерностер-лейн, громко ею хлопнув.

Внутри пахло морковью и бараниной, в камине потрескивал огонь. Долл стянула плащ и взъерошила испорченную прическу так, что прекрасные каштановые локоны свободно рассыпались по изящным плечам. Хозяйка дома миссис Мэри сидела у очага, вышивая настолько огромным шилом, что им легко можно было бы выпотрошить карибу. Безвкусно одетая, она рассматривала пришедшую, близоруко щуря глаза.

— Долл? — осведомилась она, едва не пронзив себе большой палец.

— Вечер, Мэри. Сказала бы «добрый», но не буду. Слава небесам за камин.

Актриса принялась растирать руки и присела на стул, стоящий напротив пожилой леди.

— Ты слышала новости сегодня? — спросила дама, пронзая свое рукоделие безжалостными ударами шила. — Какой-то парень сошел с ума и устроил потасовку на рапирах в купальнях «Дельфин». Два трупа. Выпотрошенные, как говорят.

— Как мило, — скривилась Долл.

Старая леди захихикала, словно слово «выпотрошенный» значило «убитый ударом овечьего мочевого пузыря по голове» (а в уэльских болотах так и было, хотя подобная путаница случилась из-за неправильного понимания местными жителями столичного термина «замоченный»).

— Ты сегодня пойдешь гулять с этим милым мастером Рупертом? — добавила миссис Мэри, продевая в рукоделие нитку, больше похожую на колючую проволоку.

— Э-э-э… — задумалась Долл. — Не думаю. Он… занят. По-видимому, чрезвычайно.

— Такой милый молодой выскочка, — пролепетала Мэри, не обращая внимания на слова собеседницы.

— Ну, можно сказать и так, — кисло улыбнулась актриса и встала со стула. — Мне надо идти, Мэри. Я устала, как затравленный медведь на охоте косоглазых неумех. Мне надо поспать. В субботу Коронация.

— Я в таком волнении! — ответила миссис Мэри. — Люблю хорошие фейерверки.

— Это точно, — улыбнулась Долл, вспомнив последний день Коронации, когда им пришлось срочно вызывать по спиритической планшетке круглосуточно работающего стекольщика, так как Великая Ракета Аполлона, принадлежащая миссис Мэри, выбила все окна в их доме, выходящие во внутренний двор.