Это больше всего раздражало Хавсера. Никто не знал или даже не помнил, что же такого ужасного совершила человеческая раса, чтобы так сильно прогневить бога. Сложно искупать вину, даже не зная, в чем она состоит.

Еще Хавсера волновало, что все больше людей считало возвышение Императора доказательством завершения их страданий.

— Прости. Легко насмехаться над религией, — сказал Мурза.

— Так и есть, — согласился Хавсер.

— Ее легко презирать за анахроничность и неадекватность. Куча суеверного мусора. У нас есть наука.

— Есть.

— Наука и технологии. Мы настолько развиты, что не нуждаемся в духовной вере.

— К чему ты ведешь? — спросил Хавсер.

— Мы забыли, что давала нам религия.

— И что же?

— Тайну.

Таков был его довод. Тайна. Во всех религиях люди должны были верить в нечто неописуемое. Ты должен смириться с тем, что существуют вещи, которые тебе никогда не понять и не познать, которые просто нужно принимать на веру. Тайна в сердце религии была той загадкой, которую следовало не понимать, но лелеять, ибо она должна была напоминать тебе о твоей ничтожности в масштабах космоса. Наука же отрицала подобный подход, так как все на свете можно объяснить, а то, что нельзя, недостойно даже презрения.

— Далеко не совпадение, что в столь многих древних религиях существовали мифы о запретной истине, об опасном знании. Вещи, о которых человеку не положено знать.

Мурза всегда умел подбирать верные слова. По мнению Хавсера, Мурза презирал религию, на которой вырос, куда больше, чем он, но дело в том, что Мурза верил, а Каспер — нет. По крайней мере, Хавсер уважал нравственные законы катаризма. Мурза же никогда не упускал случая обозвать того, кто верил открыто, безнадежным идиотом.

Но его это заботило. Хавсер знал, что Мурза верующий. Нательный крестик, который тот носил под рубашкой, молитвы на преклоненных коленях, когда он думал, будто его никто не видит. В глубине сардонического Мурзы мерцала искра духовности, и он не гасил ее из страха потерять собственное чувство тайны.

Именно тайна всегда заставляла Мурзу и Хавсера отправляться в экспедиции, дабы отыскать бесценные реликвии данных в изуродованных войной уголках мира. Спасенная информация помогала открывать тайны, которые Древняя Ночь, словно раны, выжгла на теле коллективного знания человечества.

Иногда тайна отправляла их также и за духовными реликвиями. К примеру, за молитвенными коробочками в Осетию. Они оба не верили в религию, сторонники которой создали те коробочки, или в сакральную силу предметов, которые должны были храниться в них. Но они верили в важность тайны, которую эти предметы несли для минувших поколений, и тем самым в их ценность для человеческой культуры.

Молитвенные коробочки поддерживали в людях веру на протяжении всей Эры Раздора в этой обращенной в золу части Терры. Едва ли к этому времени внутри них сохранилась какая-либо информация, которая принесла бы практическую пользу. Но изучение их природы, способа создания и хранения могло многое поведать об образе мышления людей, их моральных устоях, а также о том, где они видели свое место во вселенной, когда наука постепенно вытесняла религию.

С улицы донесся шум, и в комнату вошла Василий.

— А, капитан, — сказал Мурза. — Мы уже собирались послать за вами.

— Вы готовы идти? — спросила Василий.

— Да, пойдем к месту встречи через Старый город, — сказал Хавсер.

— Наш контакт придет с товаром, — добавил Мурза.

Судя по выражению лица капитана, ей не очень этого хотелось.

— Я забочусь о вашей безопасности. Час назад во всем районе резко повысилась активность. Я получаю доклады о действиях Бригады Н по всей долине до самого Улья Рожника. Дорога через Старый город будет не самой безопасной.

— Мой дорогой капитан Василий, мы с Касом целиком и полностью доверяем вам и вашим людям.

Василий ухмыльнулась и пожала плечами. Она была миловидной женщиной за тридцать, а пластины и баллистическая подкладка боевых доспехов Ломбардских Хортов не могли полностью скрыть женственные очертания ее форм. В правой руке она держала хромированный четтер, который на ремне висел у нее на плече. От бронированных звеньев патронной ленты, которая шла от ранца к оружию, отражалось солнце. На ее глаза, подобно очкам летчика, был опущен огромный визор из тонированного желтого пластека. Хавсер знал, что на его внутренней поверхности мелькают дисплеи и графики-мишени. Он знал это, так как однажды попросил у нее разрешения примерить шлем. Потуже затянув ремешок у него под подбородком, она ухмыльнулась и принялась объяснять, что означают все те курсоры и значки. По правде говоря, Хавсер сделал это лишь для того, чтобы увидеть ее лицо открытым. У нее были прекрасные глаза.

Хорты готовились к выходу. Вокс-офицеры носились, словно жуки, со своими тяжелыми установками-панцирями и раскачивающимися антеннами. Солдаты проверяли четтеры и мелтеры, разбивались по огневым группам. От их желтых визоров отражался солнечный свет. На холме возвышался изрешеченный пулями и разрушенный в боях невзрачный суб-улей. У подножия холма, подобно корням дерева, ветвились древние улочки и дома — Старый город. С юга до Хавсера доносились звуки канонады, а временами над ними с воем и грохотом проносились ракеты.

Хавсер и Мурза провели здесь три месяца, выискивая молитвенные коробочки с помощью длинной и запутанной цепочки контактов и посредников. По слухам, в тех коробочках покоились останки известных людей из Эры, предшествовавшей Раздору, — часть местных традиций протокрестового верования. В некоторых из них находились старые бумажные тексты или диски устаревшего формата. Мурзу, в частности, привлекало то, что для переводчика работы здесь было непочатый край.

К этому времени они нашли уже две коробочки. Консерваторы надеялись, что сегодня им удастся получить третью, ту, которая сохранилась лучше остальных, прежде чем жестокая война в улье не вынудит их, наконец, покинуть район. Коробочка хранилась у небольшой подпольной группы верующих на протяжении шести столетий, и пикт-снимки, сделанные антикваром девяносто лет назад, свидетельствовали об ее необычайной ценности. Кроме того, в записях антиквара говорилось также про значительный текстовый материал.

— Ни шагу в сторону без моего разрешения, — сказала им Василий, как делала это каждое утро, когда давала разрешение выйти на улицу.

По городу они передвигались только с сопровождением.

— Ты слышишь музыку? — спросил Хавсер.

— Нет, но слышала, что у тебя сегодня день рождения, — сказала в ответ Василий.

Хавсер покраснел.

— У меня нет дня рождения. В смысле, я могу лишь догадываться о том дне, когда родился.

— В твоем биофайле говорится, что твой день рождения — сегодня.

— Ты просматривала мое досье, — сказал Хавсер.

— Я командир, как-никак, — с притворным равнодушием ответила она. — Мне нужно знать подобные вещи.

— Что ж, капитан, дату рождения, указанную в биофайле, придумал человек, который воспитал меня. Я найденыш. Там могло стоять абсолютно любое число.

— Ясно.

— А с какой целью интересуешься? — спросил Хавсер.

— Просто подумала, что вечером, после того, как обтяпаем это дельце, мы могли бы пропустить по стаканчику.

— Какая чудная идея, — сказал Хавсер.

— Вот и я о том же, — согласилась она. — Сорок, да?

— Совсем уже старик.

— Ты не выглядишь на свои годы.

Хавсер рассмеялся.

— Так, хорош любезничать, — сказал Мурза. Ему только что поступило сообщение от контакта по пикт-каналу. Это было изображение молитвенной коробочки с поднятой крышкой. Картинка была гораздо лучшего качества, нежели предыдущая.

— Он словно дразнит нас, искушает, — заметил Хавсер.

— По его словам, коробочка находится в подвале общественного зала, в пятистах метрах отсюда. Все уже готово. Он согласовал условия и вознаграждение со старейшинами культа. Они просто рады тому, что коробочку перевезут в безопасное место, прежде чем война разорвет этот улей на куски.