Вездеход так же медленно продолжал путь.
В лучах прожекторов они видели всё такой же лес, его характер не изменялся. Тропа делала причудливые зигзаги, оставаясь всё время одной и той же ширины. Кустарник, переплетённый белой травой, по-прежнему подступал к дороге плотной стеной.
Так прошло минут десять.
Внезапно Белопольский остановил машину. Несколько мгновений он пристально всматривался в лес, потом протянул руку и выключил прожекторы.
— Смотрите! — сказал он почти шёпотом.
После яркого света мрак показался Баландину особенно густым. Он закрыл глаза, ослеплённые внезапной темнотой. Через несколько секунд радужная паутина на сетчатке глаз исчезла.
— Смотрите! — повторил Белопольский. — Что это?
Профессор посмотрел вперёд и по сторонам, но ничего не увидел. Их окружала плотная мгла.
— Куда же смотреть? — спросил он, не видя даже своего спутника. — В какую сторону?
— Куда угодно, — ответил Белопольский. — Это всюду!
— Что «это»?
Ответа не последовало.
Баландин чувствовал, что его товарищ всецело захвачен зрелищем, которого он сам ещё не видит. Но постепенно глаза привыкли к темноте.
И вдруг он понял, что мрака нет.
С каждой секундой всё ясней и отчётливей профессор различал стволы деревьев. Странно дрожащий розовый свет освещал их. Он становился всё сильнее, но источника этого света нигде не было видно.
Посмотрев вверх, через прозрачную крышу вездехода, Баландин убедился, что вершины деревьев скрыты во мраке. Освещены были только стволы. Кустарник и дорога также были невидимы.
Потом он заметил, что сами стволы освещены по-разному. Одни из них были видны только в нижней части, другие в средней, третьи представляли собой странное зрелище половины дерева, освещённого с какой-нибудь одной стороны — справа или слева, тогда как вторая половина оставалась невидимой.
Профессор с изумлением смотрел на эту картину, не зная, чем и как объяснить её, но внезапно догадка мелькнула в его мозгу:
— Они светятся сами!
— Да, — ответил Белопольский. — Свет исходит из самих стволов. Но это какой-то странный свет. Он делает видимым ствол дерева, но не освещает окружающих предметов. Впрочем, нет, — прибавил он, — я смутно различаю кустарник.
«Ну и зрение у Константина Евгеньевича! — подумал Баландин. — Как мог он заметить тогда ещё слабое свечение при ярком свете прожекторов?»
С каждой минутой деревья становилось всё более ясно видимыми. Казалось, что внутри гигантских стволов всё сильнее и ярче разгоралось неведомое пламя, просвечивая сквозь кору. Розовый цвет темнел, переходя в красный. Это мерцающее сияние становилось столь сильным, что больно было смотреть на него.
Внезапно ближайшее к ним дерево покрылось словно дрожащей сеткой из ослепительно белых нитей. Извилисто скользя по стволу, подобно струйкам добела раскалённого металла, они сверкающим потоком стремились откуда-то сверху и исчезали в «земле».
А потом дерево вдруг «потухло». Ярко-красная колонна исчезла из глаз, оставаясь видимой как чёрный силуэт на фоне других деревьев. И снова, начала разгораться, сначала розовым, потом всё более красным цветом.
Это загадочное явление стало всё чаще и чаще повторяться то с одним, то с другим деревом. Как будто кто-то там наверху пытался залить горевшее в них пламя, и, потухая на несколько мгновений, оно снова разгоралось с прежней и даже большей силой.
— Хорошо, что наша машина не металлическая, — тихо сказал Белопольский. — Но это ещё не гроза, а прелюдия к ней.
Баландин только что подумал о том же. Было ясно, что вся эта фантасмагория вызвана электризацией воздуха. Кора деревьев, очевидно, была электропроводна. Той же причине надо было приписать и свечение стволов. Электричество накапливалось в коре дерева и разряжалось в «землю», когда его концентрация становилась чрезмерно большой.
Что же это за кора, обладающая такими необычайными свойствами?..
— Ещё одна загадка, — сказал профессор.
Белопольский ничего не успел ответить.
Ослепляющий свет разлился по лесу, Высоко над ними, невидимые до сих пор, ветки и листья вспыхнули снежно-белым пламенем. Отчётливо выступила каждая травинка, каждая веточка кустарника. Красный свет стволов исчез в этом сияющем блеске. И одновременно раздался ужасающий удар грома, точно сломались все деревья в лесу.
Оглушённые, они инстинктивно закрыли лица руками. Но в последнюю секунду успели заметить, что весь блеск купола над их головами словно мгновенно собрался в один огненный столб и рухнул на крышу машины.
Даже сквозь закрытые веки они ощутили, как что-то нестерпимо ярко вспыхнуло внутри вездехода. Послышался сильный треск, заглушённый вторым, ещё более страшным, раскатом грома.
Теряя сознание, профессор почувствовал сильный запах озона. В потрясённом мозгу успела пронестись одна мысль: «Антенна!»
Белопольский привстал, судорожно изогнулся, словно стараясь удержать равновесие, и рухнул на пол кабины. Сверху на него упало тело Баландина…
Сияющий свод стал ещё ярче, ещё ослепительнее. Но они уже не видели этого. Они ничего больше не видели и не слышали.
И, точно празднуя победу над земными пришельцами, торжествующе гремели раскаты грома. Сквозь купол листьев пронизывали чащу леса яркие молнии, растекаясь металлическими потоками по стволам деревьев. Погасали и вспыхивали красным светом лесные великаны.
Послышался отдалённый, постепенно нарастающий и усиливающийся гул.
К месту, где стояла машина с уничтоженной, сожжённой антенной, приближался неистовый ливень Венеры.
НА БЕРЕГУ ОЗЕРА
Эта гроза была самой короткой и самой страшной из всех, которые пришлось испытать звездоплавателям на сестре Земли.
Бывали минуты, когда они сомневались, выдержит ли корпус корабля непрерывные потоки молний и чудовищную силу ливня, от которых весь звездолёт дрожал мелкой дрожью. Такого мощного разгула стихии они ещё не встречали.
При каждом ударе грома, а они были почти непрерывны, исполинский корабль так сильно вздрагивал, что казалось, ещё немного — и он упадёт набок и покатится по берегу, как соломинка, гонимая ураганом.
Атмосфера за бортом превратилась в сплошное электрическое море. Все приборы главного пульта, имевшие связь со внешним миром, мгновенно вышли из строя. Корабль «ослеп» и «оглох». По счастью, Топорков успел вовремя убрать наружную антенну, и это позволяло надеяться, что они не лишились радиосвязи.
Крепко ухватившись за первые попавшиеся под руку укреплённые предметы, члены экипажа «СССР-КС3» молча ждали конца этого хаоса. За все двенадцать минут, которые понадобились грозовому фронту, чтобы пройти мимо, никто из них ни разу не подумал о себе, о том, что их ждёт, если корабль перевернётся. Все их мысли были в лесу.
Звездолёт, весивший сотни тонн, с трудом выдерживал натиск бури. Что же стало с маленьким, лёгким вездеходом? Что стало с двумя людьми, находившимися в нём? Достаточной ли оказалась защита леса, на которую они надеялись, пускаясь в свой опасный путь?
Мучительно медленно текли секунды и минуты. Дрожал и качался огромный корабль. Казалось, что гроза никогда не кончится.
Впоследствии было странно вспомнить, что короткие двенадцать минут могли показаться долгими часами, но это было именно так.
Как только грозовой фронт, с обычной на Венере внезапностью, промчался мимо, во всех помещениях звездолёта раздался твёрдый и внешне спокойный голос Мельникова, который неотлучно находился на пульте, готовый в любую минуту поднять корабль в воздух, если пребывание на «земле» станет слишком опасным:
— Немедленно проверить и доложить мне состояние приборов и аппаратуры радиорубки, обсерватории и кормовых помещений. Товарищам Князеву и Второву подготовить второй вездеход и быть готовыми, в случае необходимости, направиться на помощь первому. Степану Аркадьевичу — возглавить спасательную экспедицию. Игорю Дмитриевичу сделать всё возможное для скорейшего установления связи с Белопольским и Баландиным. Я буду находиться на пульте.