Он запер дверь за Вячеславом Борисовичем и Степкой, задвинул ее книжным шкафом. Десантники постучали в дверь — Митя не отвечал. Они постучали еще и включили «посредник». Комната была маленькая, и луч «посредника» через дверь и шкаф прохватывал ее до самого окна.

Первая «копия» сразу приказала Мите отодвинуть шкаф, а Митя сопротивлялся, временами теряя самоконтроль и делая шаг к двери, но всякий раз пересиливал этого и пятился к окну. Потом потерял сознание и очнулся, лежа на полу. В кулаке — оконная ручка, выдернутая с шурупами, а этого в его мозгу не было. Шкаф стоял на том же месте, за дверью было тихо. Митя подошел, прислушался, и его второй раз ударили лучом — подсадили другую «копию», высокого чина, Линию, но и ей тоже не удалось совладать с Благоволиным. Третья или четвертая «копия» заговорила с ним о физике и едва не подчинила своей воле. Может быть, это была пятая «копия» — Митя уже путался в чужих сознаниях, которые пытались подмять, скрутить его сознание и, сменяясь, требовали: убери книги, отодвинь шкаф! А он выкидывал этих из себя, одного за другим, и уже все время сидел на полу, чтобы не расшибаться каждый раз при смене «копий». И не отодвигал шкаф. Потом к двоим в коридоре подошел кто-то из жильцов и строго спросил, что они делают здесь. К нему тут же подсадили пришельца, и втроем они навалились, вышибли хилый замочек, и шкаф стал отъезжать вместе с открывающейся дверью. Митя уже так выдохся, что смотрел на этот шкаф, лежа на полу, с бессильными слезами, и десантники ворвались в комнату и Митю связали. «Посредник» бил теперь в упор, после каждой пересадки десантники спрашивали: «Кто ты?», надеясь услышать личный номер «копии». Но Митя пересиливал ее и отвечал, как автомат: «Я с вами... на «ты»... не пил!» Ему все время внушалось что-то, внушалось, а он старался запомнить, урвать из памяти «копии» — он ощущал эту память, как свою, — старался запомнить, но не подчиниться. Так его, по-видимому, и бросили. Он совсем потерял сознание и не слышал, как десантники уходили.

Да, вот была неожиданность для пришельцев! Взрослый человек не принимал «копий»! Почему десантники не приказали «телам» убить его? По свойственному им отвращению к убийству, наверно. Да Митя, по их мнению, и не мог быть опасным. Обычно, «тела» не помнили ничего.

А Митя запомнил. Что пришельцы почкуются, как речные гидры, профессор узнал от него. Еще он запомнил, что десантным кораблем управляет одна-единственная «копия», ее номер — Точка, и на каждом десантном корабле «Точка» только одна. Что никакой вычислительной машины в корабле нет. Все «копии», лежащие в хранилище корабля, работают вместе, вычисляя курс и все, что потребуется, — думают, как один общий мозг. Это десантники и называли «Расчетчиком». Когда опустел большой «посредник», им приходилось собираться в общий мозг через «опознаватели». Точка подавала команду «К Расчетчику!» — и они собирались.

Митя запомнил еще много, но профессор не стал об этом рассказывать. Это — первая в истории Земли международная военная тайна.

Второй интересный разговор был с полковником Ганиным, ко уже при первом разговоре мы со Степаном поняли, что напрасно мним о себе, как о таких уж храбрых и заслуженных людях. Просто дети неуязвимы для «посредников» — и ничего больше. Если бы Угол сумел подсадить в меня «копию» на почте, либо Пятиугольник обработал бы нас в подвале... М-да, нам просто повезло. Всем нам просто повезло, что Земля оказалась такой необычной планетой.

Так вот, насчет третьего сюрприза. Дети не принимали «копий». Поэтому Степка и сумел безнаказанно пронаблюдать все, что происходило у почты, и даже, благодаря своей неуязвимости, сумел пройти на телескоп, — ведь охраннику наверняка было поручено обрабатывать всех приходящих, как веселого старика Прокофьева, например. И мы попали в герои: то разузнали, об этом предупредили, и всякое такое. Полковник Ганин очень много сказал таких приятных слов, когда приезжал дарить нам со Степаном подарки от Министерства обороны. А мы снова воспользовались своим геройским положением и спросили полковника: пытались ли пришельцы нападать на столицы великих держав? Они же собирались.

Полковник посмотрел на нас задумчиво и ответил:

— По-моему, не пытались.

— А точно вы не знаете?

— На Москву не пытались, а за других не отвечаю.

— Так они собирались! — сказал я.

— Раздумали, — сказал полковник. — Я бы на их месте раздумал. Ведь ты остался в живых, и увезти тебя не удалось, а план они обсуждали при тебе. Если противнику стал известен план наступления, его положено отставить. Ясно?

Я надулся от гордости и сказал, что сейчас, наверно, наши следят за космосом изо всех сил, чтобы не дать космическим захватчикам высадиться где-нибудь еще. Полковник посмотрел опять задумчиво и ответил:

— Чего не знаю, того не знаю, — и стал прощаться.

По его задумчивым глазам было видно, что он-то знает и что следят за космосом здорово.

— А если бы Степка не отключил телескоп, тогда как? Они бы отставили свой план? — спросил я, когда полковник уже выходил из комнаты.

Разговор был у нас дома. Я еще не ходил в школу. Больше лежал, ноги были слабые. И очень мне запомнилось, как полковник во всей парадной форме стоит у нашей двери, принимает у матери свою фуражку с шитым золотом околышем и говорит:

— Степа Сизов свой долг выполнил честно. Это главное. Насколько же он попортил захватчикам игру, пусть они и прикидывают... У нас все благополучно пока.

...Да, все кончилось благополучно. Еще что замечательно: у Сурена Давидовича совсем прошла астма, а у профессора Быстрова сердечная болезнь. А Валерка как-то сразу подрос за это время, и если его пытаются обозвать «краснобровкин», тут же дает по шее. По-моему, у него и брови погустели, не такие уже розовые полосочки, как прежде. И ребята некоторые выросли — сразу на ладонь-полторы.

Все кончилось благополучно. Только я никогда, ни за что не поднимусь больше на холм к телескопу. Даже на открытие памятника Вячеславу Борисовичу Портнову. Не могу и никогда не смогу простить себе и всем остальным, что мы кричали, радовались, перевязывали царапины. Вспомнить этого не могу. Мы были живы и радовались, а он, спасший нас всех, был мертв и лежал у стола радиостанции, вытянув руку.

Он вернулся на машине к телескопу и прямо пошел в аппаратную. Часового обезвредил «посредником», закрылся в аппаратной и вызвал Москву. Он успел передать почти все, одного не успел — сказать, чтобы отключили высоковольтную линию, и тут пришельцы взломали дверь, схватили его, а он вырвался и застрелился.

Пришельцы вынули из его руки пистолет и оставили Вячеслава Борисовича лежать. Мы не знали, что он там. Людей сажали в машины, они кричали «ура» и пытались качать офицеров, и все радовались, и никто не знал, что Вячеслав Борисович застрелился, чтобы не выдать Степана, и этим спас его, а может быть, и всех живущих на Земле.

Обозревая новое пополнение нашей книжной полки, задаешь себе прежде всего вопрос: что же было самым характерным в фантастике для последнего времени — года, двух? 1967-й и 1968-й годы. Это юбилейный рубеж советской научно-фантастической литературы, которой исполнилось полвека. В 1917 году появился роман Н. С. Комарова «Холодный город» (журнальный вариант под псевдонимом «Инженер Кузнецов» напечатан в том же году в «Журнале приключений»). В романе описывались жизнь и техника XXII века. А в 1918 году в журнале «Природа и люди» началось печатание повести К. Э. Циолковского «Вне Земли» — произведения, ставшего классическим в космической фантастике.

Два истекших года прибавили немало интересного в библиотеку каждого, кто следит за новинками научно-фантастического литературного фронта. Как и раньше, вышло много романов, повестей, рассказов. Но особенное внимание фантастов привлекли малые формы. Появилось много сборников новелл и небольших повестей; немало их напечатано и в периодических изданиях. В этих произведениях представлены почти все направления, по которым развивается современная фантастика — от социального до сатирического, юмористического, сказочного.