Браун советует уповать на медицину... Она действительно творит чудеса... Меня же терзают сомнения, хотя в виртуозность Брауна глубоко верую и убежден, что в этом я, во всяком случае, не ошибаюсь.

Да, в этом он не ошибся. Трагически для нас обоих.

Да, гениальный Мефисто действительно сотворил чудо. Но не то, которое ожидал Джеффрис. Чудовищное. И продолжить эту тетрадь суждено не ему, а мне.

Я обязан продолжить ее. Обязан предостеречь от моей судьбы тех, кто был бы склонен — сознательно и легкомысленно — дозволить коварному случаю увлечь себя на запрещенный природой иллюзорный путь. Пусть никто не дерзает преступать ее вето. Поддавшихся соблазну не минует возмездие. Природа мстительна и не прощает ошибок.

Эту тетрадь я нашел сегодня ночью в глубине письменного стола. Какие-то заметки. Творческие переживания Джеффриса. Не хотелось читать. Но что-то ультимативно требовало пробежать эти страницы до конца. И тогда меня осенила чудовищная догадка.

Это было страшное открытие — эта лиловая тетрадь. Взглянул сейчас в зеркало: шапка из морской пены, а еще вчера только кое-где мелькала проседь.

Шесть дней назад незнакомая женщина перевезла меня из лечебницы в незнакомый дом. Ее дом. А тремя неделями раньше, открыв глаза, я непонимающе огляделся. Силюсь что-либо сообразить, осмыслить. Ничего не получается. Застилаемые туманом мысли ползут вяло, нехотя, неясными обрывками.

Но трагические события вжигаются в память. Внезапно в воображении вырисовалась озаренная летним солнцем картина катастрофы — последнее осознанное до провала в Ничто.

Чудесное утро 2 июня. Еду на мотопеде за город к родителям. Кругом, отставая и обгоняя, снуют легкие и тяжелые машины.

Затем... скупые кадры так стремительно промелькнули, что я не успел понять, что именно случилось. Резкий толчок швырнул меня, мир перевернулся, что-то на меня обрушилось. Мгновенная неимоверная боль в груди и животе, и все остановилось, прекратилось. Вселенная угасла. Стало Ничто.

Где Ничто протекало и как долго оно длилось, не представляю: меры пространства и времени были утеряны. Казалось, я целую вечность витал в бесконечности. Но вот механизм бытия вновь запущен: я очнулся на больничной койке.

Странно себя чувствую. В чем странность? Пытаюсь анализировать. Не могу. Но делаю изумительное открытие: ощущаю свое тело невредимым. И никаких болей. Абсолютно. Будто ничего не произошло.

Превосходная анестезия! Даже бинтов нигде, кроме головы, не чувствую. Значит, голову все-таки разбило.

Робко пробую шевельнуться. Движения свободны. Подтягиваю свои длинные ноги. Легко! Только они кажутся почему-то короче. Неужели... Но нет — пальцы подвижны. Видимо, все прекрасно. Дешево отделался.

И все же странно. Чудо хирургии и терапии? По-видимому. Божественное искусство, отлично починили!

Ощупываю лицо. Основательная борода! Но как сильно изменились руки. И обмякли.

Медленно, бесшумно открывается дверь. Мужчина в белом колпаке и халате. Внимательно глядя на меня, не спеша подходит к кровати. Садится на стул у ног и, помолчав, заговаривает.

Записанный в привычной для меня профессиональной форме, этот диалог имел бы примерно такой вид:

ПОСЕТИТЕЛЬ. Добрый день, наш дорогой пациент. Я — ваш палатный врач Грэхэм Крол. Как вы себя чувствуете?

Я. Неплохо, доктор. Гм, гм... что-то в горле — заговорил вдруг тенором. У меня баритон.

ВРАЧ. Ничего удивительного. После перенесенного вами и не такое еще может произойти.

Я. Где я, доктор?

ОН. В клинике профессора Вильяма Брауна.

Я. А какое сегодня число?

ОН. 13 июня.

Я. Только-то?.. А мне кажется, будто с момента катастрофы протекла вечность. Странно... И как-то странно чувствую себя.

ОН. Еще бы! Кроме катастрофы, вы перенесли еще и серьезную операцию.

Я. Тем более странно, что нахожусь в таком сравнительно благополучном состоянии. После такой аварии... Всего одиннадцать дней назад...

ОН. Да, срок действительно поразительно короткий. Радуйтесь: вы обрели вторую жизнь. Еще несколько лет назад подобное считалось бы немыслимым чудом. Необузданной фантазией писателей.

Я. Чему же я обязан всем этим, доктор?

ОН. Многому. Прогрессу медицины, последним ее успехам и важным открытиям, в том числе и профессора Брауна. И, конечно, его исключительному мастерству. Искуснейший хирург, мировая известность!

Я. А почему у меня забинтована голова?

ОН. Голова! Это же самый сложный и ответственный участок. Но хватит на первый раз — много разговаривать вам еще нельзя. (Он мягко улыбнулся и встал.) Бодритесь, всего наилучшего!

Беседу эту он провел в успокаивающем, очень осторожном, вежливом тоне. Но при свойственных мне педантичности и подозрительности я обратил внимание на то, что он ни разу не назвал меня по имени. Странно. Почему мне все кажется странным?..

После обеда явился другой врач. Коренастый, розоволицый, с выпуклым объемистым лбом и насупленными светлыми бровями над строгими серыми глазами. По его солидной походке я понял, кто это. Между нами состоялся.

ПРОФЕССОР БРАУН. Здравствуйте, дорогой клиент, поздравляю вас с благополучным возвращением к жизни! Надеюсь, вы чувствуете себя сейчас еще лучше, чем утром.

Я. Здравствуйте, профессор. К сожалению, хуже. Со мной творится что-то дикое. Боюсь даже умопомешательства.

БРАУН (помрачнев). Что такое?

Я. Мне все кажется странным, необыкновенным.

БРАУН. Что именно? Конкретно?

Я. Гм... Трудно описать. Например, зрение. Неясно вижу. Туманно, расплывчато.

БРАУН. Очевидно, вам требуются очки. Сейчас проверим. (Достает из моей тумбочки очки.)

Я. Но я никогда в жизни не носил очков!

БРАУН. Но сейчас настал момент, когда они понадобились. (Надевает очки мне на глаза.) Ну, как видите?

Я. Намного лучше. Гм... Даже хорошо. Странно... Почему-то сразу подошли какие-то чужие очки.

БРАУН. Ну вот и все прекрасно...

Я. Далеко не все, профессор. У меня странное ощущение, будто мое тело стало короче. И какое-то дряблое, словно постаревшее. Не узнаю своих рук и ног. Будто чужие. Очень тревожно это нелепое, необычное чувство. Боюсь, что схожу с ума.

БРАУН. Ну-ну-ну, ничего страшного! Естественная реакция организма на все вместе взятое, главным образом — на внесенные в него реанимационные препараты. Но дилемма «жизнь — смерть» не оставляет места выбору. Приходится идти на некоторые жертвы. Сравнительно небольшие. Все уладится, главное — не волноваться. Вам совершенно необходим полный покой. А теперь вам надо отдохнуть. Сейчас получите очередную инъекцию. До свидания, дорогой клиент!

И он тоже не называл меня по имени.

Всего, что было пережито, передумано и перечувствовано за долгие дни и ночи в лечебнице, описывать не буду. Пришлось бы написать целую книгу. Ограничусь в дальнейшем отдельными отрывками.

Настало утро. Буфетчица принесла завтрак.

ОНА. Доброе утро, сэр. Ну вот я опять к вам — сегодня моя смена.

Поставила поднос на тумбочку и отошла. Отвернувшись, вынула из халата зеркальце и украдкой взглянула в него.

Я. Доброе утро. Спасибо, мисс... как вас звать?

ОНА. А вы забыли?.. Это бывает после операции, мистер Джеффрис.

Я. Дейвис моя фамилия. Так как же вас зовут, дорогая мисс?

ОНА (удивленно расширив глаза). Но я же отлично знаю вашу фамилию, сэр... Ну вспомните меня, сэр, я же Мери!