Викки свернулась на нем — одна нога согнута, другая лениво переплелась с его. Ее щека лежала на его гладкой груди. Она слушала, как его сердцебиение медленно возвращается к нормальному ритму.

Она поцеловала его грудь, потом потянулась ртом к его губам. Его пальцы легко побежали, как по дорожке, по ее спине, другой рукой он поднял волосы с ее шеи.

— Это или любовь, — прошептал он, — или остановка сердца.

— Я позову врача. Такие парни, как ты, — не влюбляются.

Это была обычная игра, в которую они играли, когда она нуждалась в разуверении. Не то чтобы она сомневалась в его любви, но она думала, как долго это продлится. Стивен, со своей стороны, выказывал бесконечную любовь и безграничную страсть. Викки преобразила его — провозгласил он. Иногда она верила ему, но часто ей становилось страшно, потому что никогда в жизни она не подвергала свое сердце такому риску.

— Ты не влюблен. Это — эрос.

— И эрос тоже, — согласился он, его руки медленно скользили. — Но я влюбился в Новый год. Новый год гуйло.

— С первого взгляда? Ну, продолжай, продолжай.

— Нет, — ответил он серьезно, и его немного сонный голос напоминал Викки сладкую приправу из масла и жженного сахара, а его руки вызывали у нее сладкую дрожь. — Когда ты убежала из машины.

— От многих парней убегают блондинки в красных платьях в обтяжку.

— Твое лицо, — прошептал он. — Я полюбил тебя за то, что ты была такой преданной. Ничто не могло тебя остановить.

— Моя мать оказалась в гуще беспорядков.

— Ты была такая неистовая. Такая красивая. Как тигрица. Потом я однажды пробрался в больницу, а ты спала.

— Когда? — Викки приподнялась на локте, чтобы посмотреть в его лицо.

— Сразу после того, как тебя перевели из реанимации в палату. Ты была похожа на ребенка, но я мог видеть твою решимость.

В углу в куче одежды затренькал радиотелефон. Викки скатилась со Стивена.

— Эй!

— Я их предупредила — только в случае землетрясения или переворота в Пекине.

Она соскочила с кровати, выудила радиотелефон из кармана своей блузы и нажала кнопку. Восьмистрочный экран осветился черным и белым.

— Ох, Господи!

— Землетрясение или переворот? — спросил Стивен с кровати.

— Хуже, — выдохнула она. — Консорциум Альфреда Цина не внес апрельские выплаты за Китайскую башню.

— Я говорил, что у Альфреда не все в порядке. А ты не слушала.

— Он не выполняет обязательства. Сделка аннулируется.

Стивен засмеялся.

— Что тут такого смешного?

— Ну, просто я уже давно понял, что мир не стоит на месте. Ну и что? Просто рушатся цены на недвижимость.

— И фондовые биржи… — охнула Викки. — И фьючерные сделки. Это не смешно, Стивен.

Она стала набирать какой-то номер.

— Многие люди окажутся на мели. Вся экономика Гонконга содрогнется.

— Я знаю, я знаю. Это просто… просто так по-гонконгски. Один парень стреляет, и миллионы экспресс-миллионеров хлопаются вниз. Эй, кому ты звонишь?

— Альфреду Цину.

Она набрала номер его офиса, но он был занят. Она поставила на автодозвон на его домашний номер — телефон пробивался десять минут. Стивен вытянулся в кровати и поцеловал ее ногу. Она рассеянно села на кровать и поцеловала его волосы. Автоответчик Цина наконец сработал.

— Цин в городе, — прозвучал его изысканный английский акцент. — Скажите, кто вы, и он вам перезвонит.

— Альфред, это Викки. Ты дома? Возьми трубку, Альфред.

Ей показалось, что она услышала щелчок, словно он слышит разговор.

— Альфред, черт побери, ты тут? Эти слухи — правда?

Она слушала до тех пор, пока не раздался сигнал о конце записи, а потом стукнула по телефону.

— Эй, что ты делаешь?

Викки выворачивала рукав своей блузы, а потом стала искать брюки.

— Вся недвижимость, которая есть у моей семьи, заложена в ипотечных банках. И они могут в любой момент потребовать назад кредиты.

— Ну и отдай их.

— Все не так просто.

Она уже задействовала деньги, которые заняла на покупку русских самолетов. Да что стоит их авиалиния «Голден эйр фрэйт» без самолетов?

— Почему? — спросил Стивен, но Викки никогда не обсуждала с ним дела Макфаркаров, и она ответила только:

— Стивен, ты не понимаешь. Весь бум с недвижимостью зиждется на инфляционной цене, которую Альфред заплатил за Китайскую башню.

— Чего я не понимаю, так это того, почему эти деловые типы думают, что ты должна в любой момент срываться с места и бежать по их делам?

— В первую очередь это нужно мне самой, — засмеялась Викки.

Она нашла свои брюки под кроватью, натянула их, потом поцеловала Стивена и погладила его руки.

— До свидания, беби.

— Куда ты собралась?

У нее ум заходил за разум. Она была так же виновата, как и другие, пользуясь бумом недвижимости в колонии. Устоят ли банки? Но как это возможно, если они обременены такими огромными кредитами под залог недвижимости? Похоже, кризис сотрясет всю экономику колонии. Попытается ли КНР использовать свое влияние, чтобы заставить биржи закрыться? Закрытие бирж в 1987 году было настоящей катастрофой.

— Куда ты идешь?

— Навстречу этому.

— Но сейчас ночь. Ты ничего не можешь изменить. Лучше возвращайся в постель. Сними эту одежду. Мы займемся любовью, потом слопаем потрясающий ужин и славно поспим. Ночью нужно спать. А ходить утром.

Она застегнула блузку, а потом вернулась к кровати и снова поцеловала его.

— Не могу. Нужно идти. В офис.

— И что ты там будешь делать?

— Повисну на телефоне и буду ждать, пока меня разуверят… Ты останешься здесь на ночь?

— Хочешь меня?

— Ты знаешь, что да. Больше всего на свете. Но я просто не могу обещать, что скоро вернусь. Я не знаю, когда освобожусь. Пожалуйста, пойми.

Стивен нашел свои часы на ночном столике, вздохнул и пропустил свои шелковистые волосы сквозь пальцы.

— Не знаю, может, я должен пойти на корабли — будет горячая пора за столами, когда новости распространятся.

— Они уже расползлись. Они повсюду. По всему городу.

— Я постараюсь вернуться после полуночи.

— Не бросай свою работу только из-за меня, но…

Стивен остановил ее самой ленивой из своих улыбок.

— Хорошо, а как ты думаешь — из-за кого я сюда возвращаюсь?

Она обняла его крепко-крепко.

— Стивен, я должна идти. Мой ум за сотни миль отсюда.

— Каждый раз, когда тебе нужно уходить, я думаю — должен же быть способ отправить твой ум на работу, а тебя оставить здесь.

Она была права насчет того, что скверные новости расползлись. Лифт был набит мрачнолицыми японцами.

В холле столпотворение, царил страшный шум; половина людей кричали на клерков за стойками, стараясь выехать как можно раньше, другая половина пыталась вселиться, не имея забронированных номеров. Очереди выстраивались к комнатам, где был телеграф и факс, и телефоны были окружены толпами, как бары на скачках. Швейцары и водители такси выглядели как в шоке: как и всегда во всем Гонконге, когда начался бум из-за Китайской башни, рабочий люд поставил на это все свои сбережения.

Тоннель к Козвэй Бэю было просто мясорубкой — когда новости разлетелись по городу, десятки тысяч мирно ужинавших людей бросились к своим делам, которые они оставили несколько часов назад, чтобы пойти домой. Была почти половина десятого, когда она добралась до «Макфаркар-хауса», где многие из ее самых толковых менеджеров, торговцев и аналитиков были уже на телефоне. Она дала им короткие инструкции, в которых они едва ли нуждались. В Европе был разгар дня, и американские биржи должны были вот-вот открыться. Потом она села на телефон сама, обзванивая всех, кого знала. Суть самой первой бурной реакции за океаном сводилась к трем вопросам: что же случилось скверного в Гонконге? Что случится дальше? И что сделают каэнэровцы?

Ответы «Макфаркар-хауса» были такими: ничего плохого не случилось. Просто провалилась одна сделка, а как результат — паника и опасность бума лихорадочных распродаж. Но те, кто проявят хладнокровие и стойкость, — с теми все будет о’кей. Каэнэровцы не допустят финансового кризиса — переворот на носу.