Дункан смотрел, как она переваривала все это в голове. Следующий вопрос — хотя и некстати — не удивил его:
— Как ты связался с Вивиан?
— Я полюбил ее, — сказал он.
— Налаживая связи с. Таном?
— Я не посвящал в это Вивиан до того.
— До чего?
— До того, как мы стали любовниками.
— Как ты мог влюбиться в…
— В китаянку вдвое моложе?
— Дело даже не в этом. Это на тебя не похоже.
— Но это правда.
— Что же? Секс?
— Он оказался неожиданным подарком.
— Тогда что же?
— Она заставила меня почувствовать себя сильным.
— Сильным? Да ты самый сильный человек, какого я только знаю. Ты прирожденный тайпан.
— Я не был рожден для этого, дорогая. Мне приходилось бороться за это, потом бороться, чтобы удержать это. Я устал.
— От борьбы?
— От усилий соответствовать Макфаркарам. И твоей матери.
— Но тебе не нужно было бороться за маму.
— Мне приходилось бороться за твою маму каждый день, — сказал он слабо. — Я устал.
— Что ты имеешь в виду?
— Твоя мама — требовательная женщина.
— Она была требовательной ко всем нам по-своему. Еще до того, как начала пить.
— Я должен был бороться, чтобы держаться на уровне. Я устал и почувствовал себя одиноким. Я не был рожден для ее жизни, и поэтому каждый день был испытанием. Попытайся меня понять.
— Ты никогда так не говорил со мной, — сказала Викки, думая о том, что отец никогда не пытался ее понять.
— Ты просто никогда не говорила со мной умирающим, — прошептал он, и Викки возненавидела эгоистичность своих мыслей.
— Ты не умирающий, — сказала Викки слишком быстро.
Отец не ответил.
Обломок грот-мачты и фок-мачта плыли в небе. Иногда, так как блокшкив,[36] в который превратилась теперь «Мандалай», дрейфовал кругами, фок-мачта закрывала солнце, бросая мимолетную, безжалостную тень на его лицо. Викки прошептала опять:
— Ты не умирающий.
Но он смотрел без всякого выражения на небо.
— Папа!
Она придвинулась ближе, упираясь в леерное устройство, ноги почти потонули, лицо намокло от слез и горело на солнце.
Казалось, ее голова сейчас взорвется, но при этом она чувствовала себя как-то странно отделенной от своего тела — только слегка любопытствовала, насколько тяжело она ранена. Она словно видела только легкий туман и вспышки памяти.
— С тобой все в порядке? — прошептал Дункан.
— В моем мозгу будто нож. И веревка вокруг шеи.
— Плохо, что нет Вив. Она делает отличный массаж. — Он сдавленно засмеялся. — У нее волшебные пальцы.
— Ты помнишь матадора, папа?
— Испания? Скажи, отличная была поездка, ваше высочество? Ой извини, старушка. Я не собирался называть тебя так.
Викки даже не заметила это. Все, что она слышала, — это голос, полный теплых любовных воспоминаний.
— Мадрид. Помнишь матадора?
Он опять ушел от ответа.
— Я помню этого бедного быка. Кажется, достаточно того, что одно несчастное животное борется с одним человеком. Так нет, этот чертов бык должен был биться против целой банды — всех этих чурбанов на лошадях, пикадоров. Конечно, ему не выстоять. Как мы, когда боремся с Китаем. Что?
Семья совершала что-то вроде грандтура за лето до того, как Викки кончила в Нью-Йорке колледж. Ей было восемнадцать лет, Питеру — пятнадцать. Хьюго служил в Северной Ирландии и приехал в Лондон, чтобы повидаться с ними, — напряженный, с невыразительными глазами, так не похожий на брата, которого она знала. Потом они поехали в Испанию, оставив Питера с его шотландскими друзьями. Они приехали в Мадрид с его корридой, и она отдала свое сердце — правда, на расстоянии — молодому матадору. Этим же вечером отец договорился со своим другом, что тот представит ее быкоборцу, так что вряд ли он мог об этом забыть.
— Разве ты не помнишь?
Память Дункана поплыла к другому дню, в восемьдесят пятый, лет двенадцать назад, когда Совместная Декларация была только ратифицирована, но многие англичане уже стали распродавать недвижимость каэнэровцам. Его главные соперники — Джардины — начали было сворачивать дела и перенесли офис на Бермуды. Цены на недвижимость резко упали. Викки возвращалась наконец домой после окончания нью-йоркской школы бизнеса, и он приехал встречать ее в старый аэропорт Кай Тэ. Когда он рассматривал поток прилетевших пассажиров, струящийся сквозь таможню, он услышал тонкий голосок где-то около локтя.
— Извините, тайпан.
Голос принадлежал хорошенькой китайской девочке, везущей багажную тележку, нагруженную дешевыми чемоданами и картонными коробками, перевязанными шпагатом, — вытащенными из недавно приземлившегося самолета из Лондона. Ей было на вид лет четырнадцать, и очки делали ее очень серьезной.
— Да? — спросил он, глядя нетерпеливо на двери, где должна была появиться Викки.
— Пожалуйста, извините меня, сэр. Мне кажется, вы — Дункан Макинтош.
— А вы кто?
— Меня зовут Вивиан Ло.
— Да?
Она говорила длинными, размеренными фразами, разделенными вводными словами, и он мог почти слышать запятые.
— Конечно, вам нет причин помнить меня, но я стипендиатка Макинтош-Фаркаров.
Одна из потока сияющих лиц над белыми рубашками и матросками, к которым он должен приколоть ленточку за хорошую учебу. Салли занималась стипендиатами, как и всем остальным, связанным с благотворительностью. Это был один из способов привлечения китайцев, и конечно, Макфаркары иногда принимали кое-кого из них к себе на работу.
— Что вы изучаете?
— Экономику в Кембридже, в Сэлвин-колледже.
— Отлично.
— И китайскую литературу.
— Ну и как идет учеба?
— У меня степень бакалавра с отличием первого класса по обоим предметам.
Дункан был удивлен. Он думал, что она только поступила, но должно быть, она старше, чем выглядит. Он никогда не мог угадать возраста этих китайцев. В любом случае, она — яркий экземпляр.
— С отличием? — переспросил он. — Что ж, тем лучше для нас. Мы всегда отмечаем лучших.
Она казалась сконфузившейся.
— Благодарю вас, сэр. Мне так неудобно, что я побеспокоила вас. Я просто хотела поблагодарить вас за то, что вы так великодушно дали мне шанс.
— Похоже, вы его заслужили. Экономика, да? Зайдите в «Макфаркар-хаус» утром. Скажите парню по кадрам, чтобы нашел для вас что-нибудь подходящее.
— Спасибо, тайпан. Но боюсь, у меня мало что пока есть предложить Гонконгской торговой компании. Я была всего лишь ученицей всю свою жизнь. Я должна набраться практического опыта, прежде чем воспользуюсь еще раз вашей добротой…
Дункан слушал вполуха, когда разыскивал взглядом Викторию. Теперь он посмотрел на девушку-китаянку. Слова Вивиан До звучали знакомо. Тридцать пять лет назад он отклонил первое предложение работы старика Фаркара, отца Салли, с почти теми же словами. Набраться практического опыта. Вивиан ответила ему взглядом снизу, и он инстинктивно почувствовал, что ее мотивы были такими же, как и его. Он правильно догадался, что придется долго и медленно карабкаться наверх, если он войдет в хан Фаркаров на таком низком уровне.
Она была очень хорошенькой девушкой, понял он наконец. Ее глаза необычно черные и, казалось, искрились умом. Лакомый кусочек, подошедший к нему и представивший себя без извинений за то, что это сделано без спроса. Совсем так же, как он познакомился с отцом Салли. Спасаясь от революции 1949 года на полутонущем яле, он уже в восемнадцать лет знал достаточно, как обставить свое появление в яхт-клубе Гонконга. Он заметил Фаркара на причале для сампанов, безошибочно определив его как тайпана, поболтал с ним, получил приглашение в клуб чего-нибудь выпить, потом домой — в его особняк Пик-хаус — на обед. Наверное, он неплохо болтал, потому что был таким же без гроша в кармане аутсайдером, как и эта студенточка с кучей перевязанного бечевкой багажа.
— А где же вы собираетесь набираться практического опыта?