— Пожалеешь ты, а у меня есть доказательства! — Кендрик провел окровавленной ладонью по лицу. Оно мгновенно обагрилось кровью.
— Давай, выкладывай доказательства. — Палестинец отвел взгляд, и Кендрик понял, что видок у него еще тот!
— А откуда мне знать, ты предатель или нет? — Кендрик помолчал. — Мы, можно сказать, не щадя живота своего выкладываемся ради общего дела, а ты со своими дружками на этом денежки делаешь...
— Слушай, Бахруди! Ты в своем уме? О каких денежках идет речь?
— Я-то в своем, а вот ты, похоже, своего лишился. Поначалу показался мне разумным человеком, но вижу, ты совсем еще несмышленыш...
— Ты мне зубы не заговаривай!
— И не собираюсь! Но если умру от заражения крови, — Кендрик сдвинул повязку, обнажив рану на плече, — информация, которую мне поручили довести до сведения твоих руководителей, уйдет со мной в могилу. — Он скосил глаза на левое плечо. — Нагноения точно не миновать! Грязь, антисанитария... Твои друзья набросились на меня, будто звери разбередили рану...
— Они не звери и даже не друзья, они — мои братья! — отчеканил палестинец, вскидывая подбородок.
— О-о-о... — протянул Кендрик, — да ты, оказывается, поэт! Пиши стихи. А мне очень нужна чистая вода.
— Иди в уборную! — Палестинец кивнул на бетонную перегородку. — Там раковины с унитазами...
— Боюсь, не дойду, голова кружится. — Кендрик покачнулся.
— Обопрись! — Палестинец подставил руку, согнутую в локте.
К ним бросился мальчишка с заячьей губой. Видимо, он хотел помочь, но палестинец метнул в его сторону строгий взгляд, и тот поплелся на место.
— Слушай, Бахруди, а кого тебе велели разыскать?
— О Господи! Ты явно не в себе... Что, прямо так и выложить? А если нас подслушивают? — Кендрик кивнул на дверь. — Ну да ладно! Где Нассир? Многие им интересовались?
— Его убили.
— Кто?
— Морской пехотинец из охраны. Взял и застрелил. Пехотинца тут же прикончили.
— А мне ничего не говорили об этом...
— А зачем трезвонить? — Палестинец пожал плечами. — Перестрелка, перепалка... Убит охранник, убит наш...
— Стало быть, Нассира мы потеряли...
— Потеряли... Мягкий был человек. Чересчур много говорил, многому находил оправдание...
— А ты нет?
— Речь сейчас не обо мне, а о тебе. Давай выкладывай доказательство предательства.
— Зайя Ятим, — сказал Кендрик и замолчал.
— Что Зайя Ятим? — сверкнул глазами палестинец. — Она что, предатель?
— Я этого не говорил.
— Тогда зачем произнес ее имя?
— Она, конечно, заслуживает доверия...
— Она в тысячу раз надежнее тебя, Амаль Бахруди! — Палестинец оттолкнул Кендрика, и тот, чтобы не потерять равновесия, ухватился за край раковины. — Зайя предана нашему делу, работает не покладая рук, больше, чем кто-либо из нас.
— Говорят, она в совершенстве владеет английским, — сказал Кендрик.
— И не одна она!
— Я это заметил. Ну хорошо! Вещественные доказательства предательства я, разумеется, не в состоянии тебе предоставить, но могу рассказать о том, что наблюдал в Берлине. А ты сам определишь, говорю я правду или лгу, раз уж ты такой дока в определении истины.
— А ты, Бахруди, ведешь себя высокомерно, хотя сложившиеся обстоятельства отнюдь к этому не располагают.
— Ничего не поделаешь! Какой есть, такой есть...
— Давай выкладывай, что тебе известно о Зайе Ятим, — потребовал палестинец. В его голосе Кендрик уловил грозные модуляции.
— Ей доверяют, ее превозносят, она великолепный работник. Мне сказали, что, если не доведется разыскать Нассира, следует разыскать ее. — Эван покачнулся, поморщился, задержал дыхание. — Плечо горит огнем... Словом, если и ее не удастся найти, буду искать человека, которого называют Азраком, и еще одного, с седыми прядями в волосах, известного под именем Абиад.
— Азрак — это я. В переводе с арабского «азрак» означает «синий».
«Вот это удача!» — подумал Кендрик, не сводя взгляда с палестинского террориста.
— А почему ты здесь, в тюрьме, а не в посольстве?
— Я выполняю постановление нашего оперативного совета, — сказал Азрак. — Между прочим, во главе совета — Зайя Ятим.
— Странное постановление, — заметил Кендрик. — Может, я чего-то не понимаю...
— До нас дошли слухи, будто на арестованных оказывают давление, пытаясь тем или иным способом получить информацию. Было решено, что самый стойкий должен быть арестован, дабы навести в тюрьме порядок, иными словами — оказать нашим моральную поддержку.
— И Зайя Ятим остановила свой выбор на тебе? Так?
— Да. Потому что она моя родная сестра. Зайя уверена в моей приверженности делу, как и я — в ее. Мы будем бороться до самого смертного часа, ибо смерть уже заглядывала нам в лицо, она — наше прошлое.
«О такой удаче я и мечтать не мог!» — Кендрик мысленно возблагодарил Всевышнего, а вслух сказал:
— Я полагал, что Аллах нас покинул, но нет! Я нахожу человека, необходимого мне как воздух, в самом невероятном месте.
— Оставим Аллаха в покое! — воскликнул Азрак. — Утром тебя отпустят, когда обнаружат, что у тебя на шее нет шрама.
— Нет, не отпустят! — сказал Эван. — Этот шрам состряпали в Риме, где я опростоволосился. Всем известно, что его у меня нет и не было. Сейчас, должно быть, разыскивают истории моих болезней. Я делал себе зубы в Бахрейне и проходил курс лечения в Саудовской Аравии. Если их найдут, Амалю Бахруди придется держать ответ перед Израилем. Но честно говоря, мне сейчас не до этого.
— Мужества тебе не занимать! — вздохнул палестинец. — Но и высокомерия тоже!
— Какой слог! Нет, ты все-таки поэт, пиши стихи. Но если ты Азрак, родной брат Зайи Ятим, тогда тебе должно быть известно, что я наблюдал в Берлине.
— Ну, и что ты там наблюдал? Предательство, измену?
— Абсолютную глупость, а если точнее — алчность и корыстолюбие, что сродни предательству.
Эван повернул кран и, наклонившись над раковиной, стал смывать кровь с лица. Спустя пару минут он обернулся и спросил:
— Слушай, а вдруг ты не Азрак?
— Азрак я! Какой смысл врать? Сестра — там, в самом пекле, я — здесь... Подумай!
Эван завернул кран.
— Подумал! — сказал он. — Хорошо, что мы встретились. Вместе мы сделаем то, чего никогда не осилили бы, действуй каждый из нас по отдельности.
— Это уж точно! — сказал палестинец. — Ну, так что же ты видел в Берлине? Говори, а не то я...
— Постой! — Кендрик закашлялся. — Дурнота накатила. Сейчас вырвет... — Он наклонился над унитазом.
— Давай выкладывай, а не то я тебе дурноты добавлю...
— Из американского посольства тайком выносят фотопленки... А потом продают их за бешеные деньги. Лично я купил два ролика. Там засняты многие из ваших, есть кадры, где ваши издеваются над заложниками.
То, что произошло потом, Кендрик помнил смутно. Сигнал тревоги ударил по барабанным перепонкам. Это он услышал. Распахнулась дверь, и в камеру вбежали солдаты. Это он успел увидеть.
— Подонки! — заорал известный террорист Амаль Бахруди. — Ничего вам не скажу, хоть убейте!
Эван Кендрик бросился с кулаками на солдат. Одному расквасил нос.
К счастью, другой солдат вовремя стукнул Амаля Бахруди прикладом по черепу.
* * *
Когда Кендрик пришел в себя, он сразу сообразил, что лежит на хирургическом столе в смотровой комнате тюремной амбулатории.
Холодрыга, черт возьми! На глазах повязка... Компресс, что ли? На груди пузырь со льдом... Он пошевелился.
— Где Амаль Фейсал? — произнес он не слишком громко. — Где доктор? — повторил он громче.
— Я здесь, — ответил Фейсал.
— Мы одни?
— Сейчас да.
— Сколько времени я здесь?
— Почти час...
— О Господи! А который сейчас час?
— Четыре пятнадцать утра.
— С ума сойти! Надо торопиться...
— Куда, позвольте узнать?
— Сначала уберите лед! В конце концов, я не рыба и не протухну. До рассвета осталось часа полтора, а еще столько дел! Что у меня с глазами? Уберите компресс!
