— Самое удивительное, — улыбнулась Калейла, — я ему об этом говорила.

— Вы, должно быть, убеждали его продолжать политическую карьеру?

— Нет, тут дело совсем в другом. Знаете, почему он тогда в Оман отправился?

— Почему?

— Он был убежден, что событиями в Маскате, вернее, террористами, захватившими заложников, руководит отъявленный негодяй, на чьей совести оставалось убийство семидесяти восьми человек — его партнеров вместе с женами и детьми. Надеюсь, вы слышали об этом?

— Да, конечно. Чудовищный теракт...

— И представьте себе, Кендрик оказался прав. Так называемый Махди, убийца и растлитель душ юных мусульман, был схвачен и казнен в соответствии с арабским законодательством.

— Я не улавливаю связи между эпизодом, о котором вы только что рассказали, и заниженной самооценкой Кендрика.

— Все зависит от обстоятельств. Понимаете? Если ему станет известно, что на него ставят, как на скаковую лошадь, он немедленно сойдет с дорожки. Но если он поймет, что без него никак не обойтись, только тогда он ввяжется в борьбу.

Калейла замолчала. Подвинув к себе тарелку, она подцепила вилкой кусок остывшей телятины, бросила внимательный взгляд на Варака и отложила вилку в сторону.

— Если я вас правильно поняла, вы предлагаете мне уговорить его ввязаться в политическую борьбу. Да или нет?

— Нет, конечно! — Варак вздохнул. — Нельзя заставить человека добиваться выборной должности, если она ему не по душе. Я согласен, обстоятельства порой создают личность, но мы не в силах создать личность, то есть одного нашего желания явно недостаточно. Мисс Рашад, думаю, вы отдаете себе отчет в том, что об этом нашем с вами разговоре он не должен знать. Разумеется, и о том, что некий мистер Милош проявляет внимание к его персоне.

— Хорошо. Все, что мы с вами тут обсуждали, останется между нами, но скажите, вам не приходит на ум, сколько времени у нас ушло на то, чтобы вычислить вас?

— А вам? Вам не приходит на ум, сколько времени мы потратили на то, чтобы найти Эвана Кендрика?

— Это меня как раз меньше всего волнует! Эван давно уже понял, что его кто-то использует в своих целях. В самом деле, друзей убили, человек, который целых пятнадцать лет ему вместо отца, можно сказать, при смерти, все планы — коту под хвост!

— К сожалению, я не в силах изменить то, что произошло, я могу лишь сожалеть о своих ошибочных суждениях, горевать, если угодно... Но я прошу вас подумать вот о чем. Если бы мы сообща сумели создать политическую силу, это было бы достижением на уровне самых выдающихся открытий века. Без этой силы, иными словами, сильной личности, абсолютно порядочные люди, представляющие собой костяк любой партийной верхушки, останутся всего лишь простым количеством, но никак не качеством. Я понятно излагаю свою мысль?

— Понятно. — Калейла кивнула.

— Вы находились в Каире, когда Эван Кендрик выступал по телевидению...

— Да, в Каире, — прервала его Калейла, — но у нас работает Американский канал, разумеется, в записи. Я видела его выступление, да и здесь неоднократно, благодаря вашей... повестке дня. Он прекрасно смотрится, отлично держится, хорошо говорит.

— Мисс Рашад, он вообще уникальный человек. Он всегда говорит то, что думает, и поэтому страна не в силах оторваться от экрана.

— Ваша заслуга, да?

— Ну зачем вы так? Он — уникум. Я рассмотрел свыше четырехсот кандидатур, используя для анализа характеристик самые современные компьютеры, и только один человек подошел к искомой величине по всем параметрам. Этим человеком оказался, естественно, Эван Кендрик.

— Вы от него ничего не хотите получить взамен?

— Ах, мисс Рашад! А еще говорите, будто хорошо его знаете. Захоти мы что-либо получить от него, как по-вашему, что он сделает?

— Передаст ваши дела на рассмотрение какого-нибудь антикоррупционного комитета и не успокоится, пока вы все не окажетесь за решеткой.

— Совершенно верно.

Калейла откинулась на спинку стула и едва слышно произнесла:

— Мистер Милош, я бы с удовольствием выпила бокал вина. Такая тяжелая голова, а мне надо кое о чем подумать. Варак сделал знак официанту. Тот моментально подошел.

— Два бокала охлажденного шабли, пожалуйста.

— Урожая определенного года?

— На ваше усмотрение.

Когда официант ушел, Варак сказал:

— Мисс Рашад, представляете, среди множества моих недостатков — отсутствие знаний о винах, исключая те, что у меня на родине.

— Уж будто бы! Скорее всего, вы — дипломированный соммелье.

— О Господи! Что это такое?

— Это — старший официант, ведающий винами.

— Вот уж что не дано, то не дано! Не умею я разбираться во всех тонкостях вин марочных, ординарных...

— Скажите, а друзья у вас есть?

— Конечно, есть. Они считают, что я переводчик, иными словами, свободный художник.

— Когда-то и я так начинала, — произнесла задумчиво Калейла.

Принесли вино. Калейла отпила глоток.

— Ну как? — спросил Варак.

— Дивный букет, — ответила она. — Вы ведь, кажется, не знаете, что случилось несколько часов назад в Меса-Верде?

— Не знаю. — Варак подался вперед.

— Террористы...

— Опять?

— Да.

— А Кендрик? Где был в это время Кендрик? Что с ним?

— Он жив, но погибли медсестры, ранен Вайнграсс...

— А террористы?

— Их всего было девять. Восемь убиты, самый молодой Ранен.

— Мисс Рашад, разве нельзя в стране навести порядок? — Можно, даже нужно.

— Так вот знайте, только что на законных основаниях создан комитет в поддержку конгрессмена Кендрика. Пусть члены комитета работают, никто им чинить препятствия не будет, а Эван Кендрик, думаю, сделает выбор. А что касается всяких там Ванвландеренов, Гринеллов и прочих, на их место всегда придут такие же другие, если в правительстве не появится сильная личность, обладающая силой убеждения и искренностью. Вы согласны?

Калейла заглянула Милошу в глаза и кивнула.

Кендрик шагал по Семнадцатой улице. Падал снег. Он велел таксисту высадить его в паре кварталов от своего отеля «Браун-Палас». Хотелось пройтись, побыть на свежем воздухе.

Врачи Центральной клинической больницы Денвера, латающие раны Мэнни, успокаивали его. Говорили, что раны хоть и рваные, но не опасные. Осколки стекла и металла уже удалили. Потеря крови для пожилого человека, конечно, существенная, но не критическая.

Возникло замешательство, когда Кендрик, решив проконсультироваться с главным врачом, сказал, что Эммануил Вайнграсс обеспокоен своим самочувствием, мол, не рак ли вновь дает о себе знать.

В течение двадцати минут все анализы Мэнни были посланы из Вашингтона по электронной почте, а ведущий онколог добавил от себя для сведения денверского хирурга, что это он оперировал знаменитого архитектора.

Затем в течение двух часов из четырех, которые Кендрик провел в больнице, среди медперсонала наблюдалось заметное оживление. Взад-вперед сновали лаборантки, врачи — у Мэнни брали ткани на биопсию. Часом позже главный патолог, худощавый мужчина с пронзительным взглядом, подошел к Кендрику, ожидавшему заключения в приемной главного врача. Состоялся разговор, усугубивший тревогу. «Конгрессмен, скажите, в какие страны выезжал мистер Вайнграсс в течение последней пары лет?» — «Какое-то время он проживал во Франции, год назад выезжал в Юго-Восточную Азию». — «Я не силен в географии. Юго-Восточная Азия — это где?» — «Это Оман и Бахрейн». — «Стало быть, он был там вместе с вами». — «Он был со мной. Хотя Эммануил Вайнграсс — один из тех, кому я не имею права вынести благодарность публично. Понимаете?» — «Понимаю». — «Почему вас интересует география?» — «Потому что его недомогание, точнее, тяжелейшее заболевание вызвано вирусом, который распространен в Центральной Африке». — «Этого не может быть!» — «Возможно, я ошибаюсь. Наша аппаратура, к слову сказать, числится среди лучших на Западе, но, возможно, в Атланте еще лучше. Мы собираемся отослать результаты биопсии, анализы крови и прочие медицинские премудрости туда, в Центр диагностики болезней». — «Доктор, отправляйте прямо сейчас. В аэропорту Стейплтон на всякий случай самолет, как говорится, под парами... Передайте в Атланту, чтобы к исследованию анализов приступили немедленно. Я оплачу сверхурочную работу». — «Сделаю все, что в моих силах». — «Если нужно, могу организовать звонок из Белого дома». — «Не думаю, что в этом есть необходимость...»