— Боже мой. Что же он подумает?

— О чем? — Он искал ботинки и как будто не понимал, о чем она говорит. Но на самом деле он слишком хорошо все понимал.

— Да о нас. О том, что ты заявляешься домой на рассвете, да еще с такой идиотской улыбкой на лице.

— Он просто позеленеет от зависти.

— Я серьезно. — Она приподнялась на локте.

— Да я тоже не шучу. — Он сел на кровать спиной к ней. — Мэтью давно уже знает, что я не мальчик, а взрослый мужчина. И мне не нужно спрашивать его разрешения, чтобы не ночевать дома. Меня не волнует, что он подумает и скажет. А тебя? — повернулся он к ней.

— Меня тоже, — Дори пожала плечами. — Не так, чтобы очень. Особенно если тебе самому все равно, — она улыбнулась. — Но, по-моему, он этого ждал.

Гил кивнул и ухмыльнулся.

— А как же дети? Они-то узнают?

— Как хочешь. Если тебе будет неловко…

— Нет. Просто мне кажется, что Флетчер что-то подозревает.

— Ты тоже заметила?

— Ну, он не очень-то силен в конспирации, — улыбнулась она. — Для подростка… весьма откровенен.

— Хочешь сказать, он не скрывает, что ему все известно? — Гил нагнулся, чтобы завязать ботинки.

— Я бы сказала так: ему нужно самовыражаться, и поэтому он старается найти человека, который будет его выслушивать и заботиться о нем. Вот это больше похоже на Флетчера. Задиристость — это от возраста, а не от характера.

— Слава Богу! — Он снова повернулся к ней и встал одной ногой на постель. — А скажите-ка мне, доктор, сколько эта задиристость еще продлится?

— Исследованиями доказано, что к двадцати пяти — тридцати годам он станет менее раздражительным и беспокойным.

— К тридцати годам? — Он хохотнул и наклонился над ней, опираясь руками на одеяло по обе стороны от ее груди. — А существует ли какое-нибудь сильнодействующее средство, которое поможет мне прожить столько лет? Пропишите мне его, доктор!

— Это невозможно без полного обследования поврежденной части тела, — сказала она всерьез и протянула руку, чтобы помассировать ту часть его тела, которая оказалась повреждена этой ночью. Массаж сработал даже сквозь джинсы.

Он озадаченно посмотрел на нее, а потом развеселился.

— Эй, да твоя догадливость просто шокирует! — воскликнул он, совершенно не выглядя шокированно.

— У меня еще и язычок ничего. Да и весь ротик тоже, — невинно парировала она.

— А еще классное тело. — И с этими словами он стянул с нее одеяло, начиная прокладывать дорожку из поцелуев вдоль ложбинки между грудями. Он совершенно не собирался этого делать, но не смог устоять перед искушением запечатлеть на ее теле еще несколько поцелуев и сладко пососать нежный розовый сосок. Она повернулась другим боком, и он бездумно продолжил ласки, попутно замечая, что тело начинает вновь возбуждаться. Он чувствовал, что она уже возбуждена, ее раздирает желание, и заставил себя отстраниться.

— Найдите-ка рецепт, доктор. Я вернусь часа через полтора, и мы проведем это обследование.

Он быстро поцеловал ее, поднялся, взял фланелевую рубашку и джинсовую куртку и, чтобы не передумать, выскочил за дверь.

— Надеюсь, у вас хорошая страховка, больной! — крикнула она вслед Гилу, улыбаясь при звуке торопливо сбегающих вниз по лестнице шагов.

— Да я и сам надеюсь!

Оба понимали, что предпринимаемая ими экспериментальная терапия — удовольствие дорогое и небезопасное. Однако, оценивая имеющиеся варианты, приходили к выводу, что стоит попробовать рискнуть. А что, если получится?

Жизнь в Колби, штат Канзас, приобрела для Дори весьма приятное звучание… а может быть, она просто чувствовала в воздухе приближение весны.

В последние денечки апреля ночи стали намного теплее, однако первые недели мая постоянно держался легкий ветерок, колышущий молодую пшеницу на полях.

Менялись цвета. За одну ночь весь огромный ландшафт превратился из темно-коричневого в ярко-зеленый. Немногочисленные деревья, растущие на равнине, простирали ветви как можно шире и очень быстро покрывались молодыми листьями. Уже были видны молодые побеги на стеблях кукурузы. Да и цветы на клумбах в саду миссис Авербэк подрастали и расцветали яркими желтыми, алыми, лиловыми и розовыми тонами.

Даже сам городок Колби, казалось, пробуждался и возвращался к жизни после долгой зимней спячки. Все больше и больше жителей выбирались из домов, оставляя их тепло и спокойствие, и подставляли свои тела солнышку. После Пасхи все зимние пальто сменились яркими свитерами и курточками. Даже Дори упаковала свои глухие свитера и джинсы, которые были ей нужны, чтобы полностью скрыть себя, и отправилась в ближайший магазин, чтобы подобрать хоть что-то из летнего гардероба. Удивительно! Люди повсюду улыбались. Как будто везде, куда не кинешь взор, были одни дети.

Все это так сильно отличалось от весны в Чикаго. А может быть, настоящая причина этого различия крылась в ней самой.

— Ладно, но если здесь есть задний ход, почему же тогда им нельзя пользоваться? — спрашивала она Гила. Она очень расстроилась сама, а он был просто взбешен.

— Можно, если только не дергать за все ручки подряд, — сердито ответил он, меся ногами мягкую Теплую грязь и пытаясь вытащить сеялку, на которой она так удачно воспользовалась задним ходом, что весьма успешно загнала весь агрегат в канаву. — Это отличается от заднего хода на машине. Если повернешь в одну сторону, прицеп повернется на тот же угол, но в другую, противоположную сторону. Надо просто не пытаться захватить все уголки, а ехать прямо, никакого заднего хода. Я же тебя предупреждал!

Конечно же, он ей ни слова не говорил о том, что на этой игрушке нельзя ездить задним ходом. Но она ведь не видела, чтобы кто-то это делал, могла бы и сама догадаться!

Уже много дней она наблюдала, как Гил с Флетчером, а иногда и с Мэтью пашут и рыхлят почву, готовясь к посевной. Плуги были огромными по размеру и выглядели устрашающе. Hо автоматическая сеялка была довольно проста в употреблении. Ее просто надо было вести вслед за большим трактором. Периодически Гил или Мэтью насыпали в нее новую порцию зерна или прикрепляли баллон с удобрениями. Ничего сложного здесь, казалось, не было.

— Я просто хотела захватить вон тот угол поля, — показала она Гилу. — Я шла слишком широко. Флетчер ведь захватывает почти все уголки.

— Флетчер родился и вырос на тракторе, — ворчливо заметил Гил. — Он знает, как лучше всего засеять поле. Если нужно, он может засеять углы и вручную. А может просто оставить их в покое, потому что комбайн до них все равно не доберется.

— И Флетчер никогда бы не сделал такой глупости, верно?

— Совершенно верно, — сердито подтвердил он. То, что она натворила — не такая уж и беда. Со всяким случается. Но как раз эта сеялка была огромной, тяжелой, неуклюжей. Черт его знает, сколько времени потратит он на то, чтобы вытащить эту клячу из канавы! Если бы такую глупость устроили его дети, он бы сейчас уж показал им где раки зимуют. Даже такая кроха, как Бакстер, знает, что на сеялке нельзя ездить задним ходом.

— А что это ты разошелся? Чего ворчишь? — спокойно сказала она, прерывая его монолог.

— Что я, черт возьми, ворчу? Да ты же взрослая женщина. Ты-то уж должна понимать, что делать, а что не… Что такое? — резко спросил он, взглянув на нее и заметив, что она подсмеивается над ним. — Знаешь что, это совсем не смешно.

Дори давно уже никто не ругал. Большинство людей предпочитали не спорить с врачами. Медсестер специально обучали вести себя мягко и тактично. Мать обычно выпрашивала и умоляла Дори поступить так, как ей было нужно. Фил-лип всегда старался убедить ее. Поэтому ей и нравилось, что Гил. не считает ее таким уж профессионалом, слишком образованной или авторитетной настолько, чтобы думать, что для нее ошибки недопустимы. У него даже хватало смелости разложить ей все ее промахи по полочкам.

— А я и не смеюсь. Просто улыбаюсь.