– Можно сказать, я родом отовсюду, – сказала она. – Как и Петер.

– А как себя чувствует этот великий человек? – поинтересовался Джэнсон, и в его вопросе прозвучал коварный подтекст.

– Как всегда, – после непродолжительной паузы ответила женщина. – Благодарю за то, что спросили об этом, доктор Кубелик.

Ее взгляд был чуть ли не игривым, граничащим – готов был поклясться Джэнсон – с флиртом. Но, несомненно, это объяснялось исключительно тем, что некоторые женщины осваивают такие манеры специально для общения с международными знаменитостями.

Джэнсон кивнул.

– Как у нас в Чехии говорят: «Как всегда – это лучше, чем хуже». По-моему, в этом есть определенный крестьянский здравый смысл.

– Пойдемте, – предложила женщина. – Я провожу вас наверх в зал совещаний.

Второй этаж оказался менее величественным и более уютным; потолки были высотой десять футов, а не пятнадцать, и обстановка не так слепила взгляд роскошью. Зал совещаний выходил на канал, и утреннее солнце заглядывало в переплетчатое окно, покрывая золочеными параллелограммами длинный стол из полированного тика. Джэнсона встретил невысокий мужчина с аккуратно уложенными седыми волосами.

– Я доктор Тильсен, – представился он. – Моя должность – исполнительный директор по вопросам Европы. Название вводит в заблуждение, не так ли? – Мужчина издал сухой, аккуратный смешок. – Исполнительный директор нашей европейской программы – так будет точнее.

– Вам будет безопаснее с доктором Тильсеном, – сказала Сюзанна Новак. – Гораздо спокойнее, чем со мной, – добавила она, предоставив Джэнсону гадать, был ли в ее словах какой-то скрытый смысл.

Джэнсон сел напротив бледного доктора Тильсена. О чем с ним говорить?

– Надеюсь, вы догадываетесь, почему я захотел с вами связаться, – начал он.

– Думаю, да, – подтвердил доктор Тильсен. – В последние годы правительство Чешской республики, безоговорочно поддерживавшее одни наши программы, к другим относилось весьма прохладно. Мы понимаем, что наши цели не всегда совпадают с теми, которые ставят перед собой правительства отдельных государств.

– Вот именно, – согласился Джэнсон. – Вот именно. Но я тут подумал, а не были ли мои предшественники чересчур поспешны в принятии своих решений. Возможно, существует надежда установить более гармоничные взаимоотношения.

– Мы с радостью рассмотрим ваши предложения, – оживился доктор Тильсен.

– Естественно, если вы обрисуете круг вопросов, которые собирается решать Фонд Свободы в моей стране, я смогу более конкретно обсудить их со своими коллегами и помощниками. Если честно, я пришел к вам для того, чтобы слушать.

– В таком случае, я удовлетворю ваше любопытство и расскажу о наших задачах, – улыбнулся доктор Тильсен.

Говорить – именно в этом и состояла суть его работы, и в течение следующего получаса Тильсен старался изо всех сил, описывая ворох инициатив, программ и проектов. После первых нескольких минут слова превратились в своеобразный звуковой занавес, сплетенный из штампов и заявлений, которые так любят профессиональные идеалисты: неправительственные организации… упрочнение институтов сознательной демократии… приверженность борьбе за нравственные и духовные ценности открытого демократического общества… Отчет Тильсена был подробным и четким, и Джэнсон поймал себя на том, что его начинает клонить ко сну. Натянув на лицо застывшую улыбку, он время от времени кивал, но его мысли были в другом месте. Входит ли жена Петера Новака в число заговорщиков? Не она ли сама подстроила смерть своего мужа? Подобное предположение казалось невероятным, однако чем еще могло объясняться ее странное поведение?

А что можно сказать об этом докторе Тильсене? Он производил впечатление человека честного, добросовестного, трезвомыслящего, хотя и излишне высокого мнения о себе. Может ли такой участвовать в низком заговоре, ставящем целью уничтожение самого главного проводника прогресса в нашем хрупком мире? Джэнсон следил за тем, как оживленно говорил Тильсен, видел его неровные зубы, потемневшие от кофе, самодовольное выражение, с которым он произносил свой монолог, то, как он одобрительно кивал, соглашаясь с собственными аргументами. Неужели за этой маской скрывается зло? Поверить в это было очень трудно.

Стук в дверь. В зал вошла миниатюрная рыжеволосая секретарша с первого этажа.

– Прошу прощения, доктор Тильсен. Вам звонят из канцелярии премьер-министра.

– А, – сказал доктор Тильсен. – Прошу меня извинить.

– Ну разумеется, – ответил Джэнсон.

Предоставленный сам себе, он бегло изучил довольно скудную обстановку зала, а затем подошел к окну и стал смотреть на оживленный канал внизу.

Вдруг у него по спине пробежал холодок, словно ему за шиворот бросили льдинку.

В чем дело? Что-то в поле зрения – и снова какая-то аномалия, на которую Джэнсон инстинктивно среагировал еще до того, как смог ее проанализировать и найти рациональное объяснение.

В чем дело?

О господи! За колоколообразным коньком на крыше дома напротив мелькнула тень человека, распластавшегося на уложенной внахлестку черепице. Знакомая ошибка: солнце меняет свое положение на небе, и тени появляются там, где их не было, выдавая спрятавшегося наблюдателя – или снайпера. Кого именно? Солнечный блик в объективе бинокля или оптического прицела не ответил на этот вопрос.

Джэнсон быстро обвел взглядом мансардные окна дома напротив, ища что-то необычное. Вот оно: маленький участок большого двустворчатого окна вымыт, чтобы в него было удобнее смотреть.

И балка с блоком: она тоже была какая-то странная. Через мгновение Джэнсон понял, в чем дело. Это была вовсе не балка – вместо нее из стены торчал ствол винтовки.

А может быть, все это плод его перегретого воображения? Он видит что-то зловещее в тенях, точно так же как дети превращают корявые ветви дерева в когти неведомого чудовища? Ссадина на темени ныла. Быть может, он испугался призраков?

Внезапно маленький прямоугольник стекла словно взорвался, и послышался глухой треск расщепленного дерева. Пуля вонзилась в паркет. Затем лопнуло еще одно стекло, потом еще одно, поливая дождем блестящих осколков длинный стол.

Штукатурка на стене напротив окна покрылась сетью неровных трещин. Со звоном разлетелось еще одно стекло, и новая пуля ударила в штукатурку всего в нескольких дюймах над головой Джэнсона. Упав на пол, он покатился к двери.

Выстрелы без звука выстрела: пули были выпущены из винтовки с глушителем. Ему уже следовало бы к этому привыкнуть.

И вдруг громкий раскат, прозвучавший странным контрапунктом к бесшумной стрельбе. На улице послышались другие звуки: визг тормозов. Шум открывшейся и закрывшейся двери автомобиля.

А где-то в глубине здания пронзительные крики.

Безумие!

На зал совещаний обрушился настоящий шквал огня. Посланцы смерти вспарывали воздух; одни вышибали все новые стекла, другие пролетали в уже выбитые квадраты. Они вгрызались в стены, потолок, пол. Отражаясь от бронзовых подсвечников, рикошетом разлетались в непредсказуемых направлениях.

Пульсирующий стук в висках стал таким настойчивым, что Джэнсону потребовалось усилие воли только для того, чтобы сфокусировать взгляд.

Думай! Он должен думать. Что-то переменилось. Чем объяснить разнообразие оружия и нападение с разных сторон?

На него охотятся два отряда снайперов. Действующие независимо друг от друга.

Должно быть, на него донесла миссис Новак. Да, теперь Джэнсон был в этом уверен. Она раскусила его с самого начала, а затем играла с ним, как кошка с мышкой. Отсюда озорной взгляд. Она одна из них.

Укрыться от выстрелов можно было только в глубине дома, в одном из внутренних помещений: однако, несомненно, его противники рассчитывают как раз на то, что он бросится туда. А это значит, вместо спасения он шагнет навстречу опасности.

Джэнсон со своего сотового позвонил Барри.

Купер вышел из состояния обычной невозмутимости.