Его удивила только одежда помощника государственного секретаря; человек, которого Джэнсон видел исключительно в черных и темно-синих двубортных костюмах, на выходные переоделся в шорты, клетчатую рубашку и сандалии.

– Она ставила сюда мольберт – как раз туда, где вы стоите, – доставала акварель и пыталась передать свет. Так всегда говорила Джанис: она пыталась передать свет. – Глаза Коллинза потухли; обычная деятельная яркость сменилась какой-то тусклой усталостью. – Вы знаете, у нее была полицитемия. А может быть, и не знаете. Заболевание тканей костного мозга; ее организм вырабатывал слишком много красных кровяных телец. Полагаю, вам известно, что она была моей второй женой. Я начал все сначала. Через несколько лет после того, как мы поженились, у нее начала чесаться кожа, когда Джанис принимала горячую ванну; как выяснилось, это были первые симптомы. Странно, вы не находите? Болезнь развивалась медленно, но затем начались головные боли, тошнота, общая слабость, и в конце концов Джанис поставили этот диагноз. Последние месяцы своей жизни она почти все время проводила здесь, на острове Фиппс. Я привозил ее сюда, и она брала мольберт, пытаясь смешать акварели, чтобы передать закат. Джанис никак не могла подобрать нужные краски. Она говорила, что закат у нее слишком часто получался кровавым. Как будто из нее что-то просилось наружу…

Коллинз стоял всего в десяти футах от Джэнсона, но его голос доносился словно издалека. Он стоял, сунув руки в карманы, и смотрел на сгущающиеся над заливом сумерки.

– Джанис также очень любила смотреть на птиц. Она считала, что не сможет их нарисовать, но любила просто наблюдать за ними. Видите вон ту, рядом с апельсинным деревом? Жемчужно-серую, с белым бочком, на глазах черная маска, словно у енота?

Джэнсон отыскал взглядом птичку размером с малиновку, деловито прыгающую с ветки на ветку.

– Это большеголовый американский сорокопут, – продолжал Коллинз. – Один из видов, которые водятся только в здешних краях. Джанис находила его очень красивым. Lanius ludovicianus.

– Гораздо больше она известна как птица-мясник, – ответил Джэнсон, ощущая, как сердце гулко бьется в груди.

– Я так и думал, что вы знаете, – заметил Коллинз. – Она очень своеобразна, правда, потому что охотится на других птиц. Но приглядитесь повнимательнее. У нее нет когтей. В этом вся прелесть. Сорокопут охотится, используя окружающую обстановку, – насаживает свою добычу на острый шип или колючую проволоку, а затем разрывает ее на части. А для этого когти не требуются. Птичка знает, что в мире полно суррогатных когтей. Можно пользоваться тем, что подвернется под руку.

Издав пронзительный крик, птица взмыла в воздух.

Коллинз повернулся к Джэнсону.

– Почему бы нам не пройти в дом?

– Вы не собираетесь меня обыскивать? – равнодушно спросил Джэнсон. Он был удивлен внешним спокойствием Коллинза и собирался не отставать от него. – Посмотреть, какое у меня есть при себе оружие?

Коллинз рассмеялся, на мгновение теряя свою серьезность.

– Джэнсон, вы сами лучшее оружие, – сказал он. – Вы что, предлагаете мне ампутировать вам все конечности и положить их на витрину? – Он покачал головой. – Вы забыли, насколько хорошо я вас знаю. Кроме того, я вижу перед собой человека, убравшего руку в карман, а эта выпуклость в футе под плечом, скорее всего, объясняется пистолетом, направленным на меня. Полагаю, вы обезоружили Эмброуза. Молодой парень, достаточно неплохо подготовленный, но, как говорится, не самый острый нож на кухне.

Джэнсон ничего не ответил, но оставил палец на спусковом крючке. Пуля из «М-9» легко пробьет ткань пиджака; Коллинз был на волосок от смерти и прекрасно знал это.

– Пойдемте, – предложил Коллинз. – Прогуляемся пешком. Два мирных беззащитных человека. На нашем примере можно увидеть угрозу взаимного уничтожения – и глубокое удовлетворение, основанное на равновесии страха.

Джэнсон продолжал молчать. Коллинз не был оперативным работником; при этом он оставался смертельно опасным, но исходящая от него угроза была другого рода. Мужчины поднялись по ступеням из серебристого старого кедра на крыльцо и оказались в доме Коллинза. Это был классический коттедж на берегу моря, вероятно, построенный в начале XX века: потемневшая от непогоды черепица, маленькие спальни на втором этаже. Ничего привлекающего внимание, по крайней мере на первый взгляд.

– Ваш летний домик охраняется федеральным правительством, – заметил Дженсон. – Неплохо устроено.

– Он удовлетворяет требованиям безопасности по классу А. После того случая с Джоном Дейчем[55] никто не хочет попасться на том, что носит домой секретные документы и хранит на домашнем компьютере сведения, составляющие государственную тайну. Я решил эту проблему, превратив свой коттедж в рабочий кабинет. Расположенный обособленно.

– Вот чем объясняются национальные гвардейцы.

– Да, здесь постоянно разгуливает парочка ребят. Сегодня это Эмброуз и Бэмфорд. В основном они смотрят за тем, чтобы никто не ловил рыбу там, где не положено.

– Вы здесь один?

Коллинз слабо улыбнулся.

– Подозрительный человек решил бы, что вы мне угрожаете. – Он направился на кухню, сверкающую хромированной сталью высококлассной бытовой техники. – Но я действительно здесь один. Со временем я пришел к выводу, что так лучше думается.

– Мой опыт показывает, что чем больше такие люди, как вы, думаете, тем больше от вас бед, – тихим, убийственным голосом произнес Джэнсон.

«Беретта» по-прежнему оставалась в его правой руке, опущенная рукояткой на стол. Когда Коллинз зашел за вытяжку духовки, Джэнсон чуть сместился вбок. Директор Отдела консульских операций нигде не мог укрыться от 9-миллиметрового пистолета.

Коллинз поставил перед Джэнсоном чашку кофе. Его движения также были рассчитанными – ни в коем случае его собеседник не должен был увидеть в них угрозу. Чашка обжигающего напитка могла стать оружием, поэтому он осторожно опустил ее на стол и пододвинул медленным движением. Коллинз не хотел, чтобы у Джэнсона возникло подозрение, что содержимое может быть выплеснуто ему в лицо; тогда он мог бы принять предупредительные меры. Он ухаживал за своим гостем с почтительностью, при этом ограждая себя от возможного насилия. Коллинз несколько десятилетий взбирался на самую вершину элитной контрразведывательной службы, не получив ни одной раны, ни одной царапины, не сломав даже ногтя; судя по всему, он собирался сохранить эту традицию.

– Когда Джанис занималась всем этим, – Коллинз махнул рукой, показывая на мебель и бытовую технику, – она называла кухню своим «уголком». Уголком, где завтракают, обедают и все такое. – Они заняли места за стойкой из полированного гранита, устроившись на высоких круглых стульях из кожи и хромированной стали. – Суперавтоматическая кофеварка «Фаэма», купленная Джанис. Семьдесят пять фунтов высококачественной легированной стали и электронный мозг, превосходящий то, что имелось на лунном модуле, – и все для того, чтобы приготовить пару чашек кофе. Изобретение, достойное Пентагона, не так ли? – Его серо-стальные глаза, скрытые очками, зажглись любопытством и весельем. – Наверное, вы гадаете, почему я до сих пор не попросил вас убрать пистолет. Именно так говорят в подобных ситуациях. «Уберите пистолет, и давайте поговорим» – что-нибудь в таком роде.

– Вы всегда старались быть самым умным учеником в классе, не так ли? – пригубил кофе Джэнсон.

Его глаза оставались жесткими. Коллинз позаботился о том, чтобы наливать кофе у него на виду, ненавязчиво показывая, что не подсыпал в него никакой отравы. Точно так же, поставив на стол две чашки, он предложил Джэнсону выбрать, из какой пить. Джэнсон не мог не восхищаться дотошностью, с которой Коллинз предупреждал любую параноидальную мысль своего бывшего сотрудника.

Правительственный чиновник пропустил мимо ушей его издевку.

– Сказать по правде, я бы предпочел, чтобы вы по-прежнему держали меня под прицелом – просто потому, что это хоть как-то успокоит ваши дрожащие от напряжения нервы. Не сомневаюсь, в этом вы найдете больше спокойствия, чем в любых моих словах. Соответственно, не будете действовать чересчур поспешно. – Он пожал плечами. – Вот видите, я посвящаю вас в свои мысли. Чем большего взаимопонимания мы достигнем, тем спокойнее вы будете себя чувствовать.