Да, Коллинз был человеком решительным. Но то же самое можно было сказать и о Джэнсоне, испытывавшем к своему бывшему начальнику явное отвращение. Именно Коллинз был главной причиной, по которой он ушел из Отдела консульских операций. Упрямый, хладнокровный сукин сын Дерек Коллинз обладал одним существенным преимуществом: точно знал, что он собой представляет. По крайней мере, относительно себя самого он не питал никаких иллюзий. Он был искусным политиком-крючкотвором, дотошно разбирающимся в хитросплетении государственной власти; такие люди всегда смогут выжить в каменных джунглях Вашингтона. Но Джэнсона это нисколько не волновало; он даже находил в этом какую-то человечность. Однако Джэнсона выводила из себя самодовольная убежденность Коллинза в том, что цель в конечном счете всегда оправдывает средства. Джэнсону не раз приходилось видеть, к чему это может привести, – он находил последствия подобного подхода в себе самом, и от этого ему становилось плохо.
Свернув с дороги, Джэнсон остановил машину в буйных зарослях восковницы и болотной ивы. Оставшуюся милю он пройдет пешком. Если источники Джесси ее не обманули, Коллинз должен быть в своем коттедже, и один. Давно овдовев, Коллинз предпочитал проводить время в одиночестве; и это раскрывало его еще с одной стороны: он был человеком нелюдимым, тем не менее блестяще овладевшим искусством нравиться людям.
Джэнсон прошел по зарослям камыша к берегу, неровной бурой полоске камня, песка и раздавленных ракушек. Несмотря на то что у него на ногах были ботинки на толстой подошве, он бесшумно наступал на сырой песок. Коттедж едва возвышался над землей, что еще больше усложняло задачу тем, кто пришел сюда с недобрыми намерениями. С другой стороны, это же самое обстоятельство укрывало Джэнсона от глаз тех, кто находился в коттедже, до тех пор, пока он оставался на берегу.
Жаркое солнце припекало в затылок, и светлая хлопчатобумажная рубашка скоро промокла от пота и капель соленой воды, приносимых с моря ветерком. Время от времени волна нежно откатывалась назад, позволяя Джэнсону разглядеть под поверхностью какую-то затейливую паутину: он догадался, что в воде разложены сети, уходящие от берега в море, поддерживаемые маленькими поплавками. Эти защитные приспособления, хотя и не бросались в глаза, были достаточно надежными; можно не сомневаться, сети снабжены чувствительными датчиками, так что незаметная высадка с моря практически невозможна.
Послышались шаги по деревянному помосту, возвышавшемуся над землей в двадцати футах впереди. Молодой мужчина в форме из зеленого и черного камуфляжа, брюки, заправленные в высокие ботинки, ремень со снаряжением: обычное облачение бойца Национальной гвардии. Равномерная дробь твердой резины о дерево – этот часовой нес обычную службу, а не спешил на перехват незваного гостя.
Джэнсон продолжал бесшумно идти по влажному песчаному берегу.
– Эй, вы! – Заметив его, молодой часовой направился к нему. – Вы что, не видели знаки? Здесь нельзя находиться. Ни ловить рыбу, ни собирать ракушки – ничего нельзя.
Его лицо было не загорелым, а красным от солнечных ожогов. Судя по всему, солдата только недавно направили на этот пост и он еще не успел приспособиться к длительному пребыванию на открытом солнце.
Джэнсон повернулся к нему, сгорбив плечи, заставив себя выглядеть более старым, разбитым. Просоленный рыбак, местный житель. Как он должен себя вести? Джэнсон вспомнил состоявшийся давным-давно разговор с таким же стариком.
– Юноша, да ты хоть знаешь, кто я такой? – Он расслабил мышцы лица, в его голосе прозвучала дрожь, свидетельствующая о болезни. Гласные Джэнсон растягивал, как говорят на Восточном побережье. – Я с семьей жил здесь, еще когда ты пешком под стол ходил. Я видал хорошие времена, видал и плохие. Этот берег – общественные владения. Моя невестка пять лет работала в земельном комитете Восточного побережья. Если ты думаешь, что я не могу идти туда, куда мне позволено по закону, тебе придется об этом забыть. Я знаю свои права.
Часовой усмехнулся, развеселившись запальчивой болтовней старика и радуясь возможности хоть немного отвлечься от однообразной рутины. Но у него был четкий приказ.
– Так или иначе, это закрытая зона, и тут не один десяток знаков, предупреждающих об этом.
– Да знаешь ли ты, что мои предки поселились здесь, еще когда войска Североамериканского Союза заняли Солсбери…
– Послушай, папаша, – остановил его часовой, потирая красную и шелушащуюся переносицу, – если понадобится, я отведу тебя под дулом пистолета в федеральную тюрьму. Все, разговор окончен. – Он остановился перед Джэнсоном. – Если у тебя есть какие-либо жалобы, напиши о них своему конгрессмену.
Выпятив грудь, парень положил руку на кобуру на поясе.
– Только посмотри на себя, сколько гонора! – Джэнсон слабо махнул рукой, признавая свое поражение. – Тоже мне лесник, а небось не сможешь отличить гоголя от свиязи!
– Это я лесник? – насмешливо покачал головой часовой. – Ты думаешь, мы лесники?
Внезапно Джэнсон прыгнул на него, зажимая правой рукой рот, а левой обвивая шею. Они упали на землю, но мокрый песок заглушил звук – тихий шлепок затерялся в крике чаек и шелесте тростника. Но еще до того, как коснуться земли, Джэнсон успел выхватить у часового из кобуры его пистолет «М-9».
– Умники никому не нравятся, – тихо произнес он, отбрасывая акцент, и ткнул часовому в горло ствол пистолета. Парень широко раскрыл глаза от страха. – У тебя новый приказ, и будет лучше, если ты выполнишь его беспрекословно: малейший звук – и ты умрешь, салага.
Быстро сняв с часового ремень, Джэнсон привязал им его запястья к щиколоткам. Затем, оторвав узкую полоску ткани от форменной куртки, запихнул ее парню в рот и в довершение закрепил импровизированный кляп собственными шнурками национального гвардейца. Убрав в карман пистолет и рацию «Моторола», отнятые у часового, Джэнсон взвалил его на спину, словно тяжелый рюкзак, и отнес в густые заросли тростника.
Затем направился дальше. Песок закончился, и он пошел по траве. Остается по меньшей мере еще один часовой – несомненно, летний коттедж помощника госсекретаря охраняется на федеральном уровне, – но, можно надеяться, «Моторола» предупредит его о любой неожиданности.
Еще пять минут ходьбы, и Джэнсон очутился на южном склоне песчаной дюны, покрытой чахлой растительностью. За дюной был коттедж. Джэнсон замедлил шаг; его ботинки увязали в мелком просоленном песке, но до цели осталось совсем недалеко.
Оглянувшись вокруг, Джэнсон увидел безмятежную гладь Чесапикского залива – обманчиво спокойную, ибо вода кишела невидимой жизнью. Вдалеке, в нескольких милях к югу, виднелся остров Танджьер. Сейчас на нем находился небольшой рыбозавод; но в 1812 году, во время единственной войны, в ходе которой иностранные войска вторгались на территорию Соединенных Штатов, на острове была устроена база английского флота. Неподалеку размещались судостроительные доки Сент-Майклза; американские корабли, прорывавшие морскую блокаду, приходили в этот порт. Джэнсон вспомнил один момент из прошлого войн: именно в Сент-Майклзе горожане осуществили уловку, вошедшую в классику истории войн XIX столетия. Услышав о приближении английской армии, они загасили все городские фонари и, сняв их со столбов, повесили на вершины деревьев и снова зажгли. Ночью англичане обстреливали город из орудий, но, введенные в заблуждение огнями, целились слишком высоко, и их ядра пролетали над домами, не причиняя вреда.
В этом Восточное побережье: внешняя безмятежность, скрывающая море пролитой крови. Три столетия борьбы и спокойствия. Очень характерно, что именно здесь Дерек Коллинз построил свой личный бастион.
– Моя жена Джанис очень любила это место.
Знакомый голос прозвучал без предупреждения; стремительно развернувшись, Джэнсон увидел перед собой Дерека Коллинза. Сунув руку в карман, он нащупал указательным пальцем спусковой крючок пистолета и только после этого посмотрел в лицо своему бывшему начальнику.
