— Ты обморозился! — воскликнула она.

— Что, холодный? — ухмыльнулся он, поворачиваясь, чтобы обнять хозяина фермы и обменяться рукопожатием с Леоном.

— Иди в дом, парень, — скомандовал старик и позвал Ги, чтобы тот помог брату позаботиться о лошади.

Ги радостно хлопнул Люка по плечу и поспешил выполнять отцовское поручение. Хозяйка фермы торопливо придвинула кресло поближе к огню, хозяин помог Люку раздеться и жестом пригласил сесть.

Откинувшись головой на спинку кресла, Люк посмотрел сначала на фермера, потом на его жену.

— Вы не против такого внезапного визита?

— Конечно, нет! — воскликнула тетушка Мадлен. — В этом доме вам всегда рады.

Мадлен стояла чуть поодаль, внезапно засмущавшись. Глаза Люка нашли ее и улыбнулись — у нее по телу разлилось тепло. Однако это была очень усталая улыбка, и глаза на бледном лице казались темнее, чем обычно. Тетушка молча подала ему горячий сидр. Он поблагодарил и обеими руками обхватил высокую кружку.

— О Господи, никогда еще я так не мерз!

— Больше всего вам нужна сейчас теплая постель, — озабоченно произнесла пожилая женщина. — Пойду приготовлю.

— Мне не хотелось бы вас беспокоить. Я могу…

— Никакого беспокойства тут нет! — возразила она, похлопав его по ладони, как семилетнего мальчугана. — Ваша постель высушена и ждет вас.

Мадлен знала, что это правда, потому что сама постоянно прогревала его одеяла жаровней. Она заметила, что Люку приятно было услышать последние слова. Вернулись Леон и Ги. Отряхнув снег, они повесили одежду у двери и тут же набросились на Люка с расспросами.

— До прошлой недели я был с маркизом, — сообщил он, — но, когда он с друзьями отправился в замок близ Сен-Брие, я решил вернуться сюда. Сомневаюсь, что моя помощь еще понадобится, поскольку ему советуют перебраться на Гернси[17].

Мадлен невероятно обрадовалась возвращению Люка. Будто тяжелый камень свалился с ее плеч. Она не могла отвести от него глаз, настолько он был красив! Ему явно хотелось поговорить с ними со всеми, но временами девушка замечала, как голова Люка клонится к спинке кресла. Насколько она понимала, все это время он вместе с маркизом вел жизнь изгнанника, лишенную комфорта. В тепле на щеках Люка появились розовые пятна. По-видимому, он был нездоров, хотя и старался всеми силами скрыть это.

На кухню спустилась тетушка и предложила ему лечь в постель. Как и Мадлен, она заметила тревожные симптомы.

Ги начал было протестовать, но мать оборвала его довольно резко, сказав, что и слепому видно, как устал Люк.

— Да, я устал, — признался Люк. — И продрог до костей. — Он поднялся и еще раз поблагодарил хозяйку за заботу.

— Пустяки, — ответила она, обнимая его. — Мы рады, что вы вернулись.

Мадлен подивилась тому, как он нашел путь к сердцам всей ее семьи, за исключением Леона. Они не любили Люка так сильно, как она, но привязались к нему, а он — к ним. Восемнадцать месяцев назад граф де Ренье не подпустил бы ее тетушку так близко к себе, как они стояли сейчас.

Этой ночью, зная, что Люк в безопасности, она спала лучше, чем все предыдущие недели. Но облегчение было недолгим: к утру у Люка поднялся сильный жар, заставивший Мадлен снова волноваться за его жизнь. В моменты просветления он утверждал, что это обыкновенная простуда, но потом снова впадал в беспамятство, и в груди у него все болело. Мадлен и ее тетушка, сменяя друг друга, проводили долгие часы у постели больного, пока — через три дня после возвращения — он не забылся глубоким сном выздоравливающего.

И в последующие дни Люк тоже очень много спал. Его утомляли разговоры, он злился на свою слабость. Только на десятый день ему, наконец, стало лучше. Мадлен была очень удивлена, когда увидела Люка входящим на кухню в чистой рубахе и штанах, извлеченных из сундука. Он был небрит, и темная поросль на лице только оттеняла его бледность. Он очень похудел за это время.

Тем же вечером Люк снова попросился у хозяев фермы на работу, однако получил на этот раз хоть и доброжелательный, но твердый ответ: в ближайший период ни о какой работе не может быть и речи!

— Нам вполне хватает помощи Рауля, а без тебя мы пока обойдемся, парень. Ты сейчас мешок с костями. Отдохни пару недель и дай мамаше Лемуа откормить тебя. А уж потом, если захочешь остаться, я с удовольствием приму твою помощь, — заявил Лемуа-старший.

Люк не торопился выходить из дому и, подолгу сидя на кухне, любовался Мадлен. Она часто ловила на себе взгляд его темных, задумчивых глаз. Когда она, наконец, спросила, не нужно ли ему что-нибудь, почему он такой печально-задумчивый, Люк резко отмахнулся, сказав, что просто мечтает.

Прошло еще две недели, прежде чем старик Лемуа согласился принять помощь Люка, да и то самую малость. По-прежнему стояли морозы, и мужчины вели непрерывную битву с холодом, добывая дрова.

Как-то ранним утром Ги с Леоном принесли домой большую ветку, обломленную ветром, и Люк принялся рубить ее на дрова. Мадлен, выйдя покормить кур, пришла в ужас, увидев, что он, сбросив камзол, работает в одной рубахе. Когда она побранила его за это, Люк резко ответил, что вполне поправился и вообще он не ребенок.

Мадлен вернулась на кухню и в довольно раздраженном состоянии принялась за стряпню. Поскольку тетушка с мужем уехали в Ванн, эта задача была возложена на нее. Яростно искромсав ножом морковку, она швырнула ее в горшок и потянулась за следующей.

— Кажется, вы представляли меня на месте несчастного овоща.

Мадлен обернулась. Она так сосредоточенно занималась своим делом, что не услышала, как Люк вошел. Он криво, почти смущенно улыбался, но глаза оставались серьезными.

Мадлен промолчала, и он продолжал:

— Извините, Мади. Я сожалею, что так на вас набросился. Как раз сейчас я не собирался отгрызать вам голову.

— Это не важно, — ответила она — резче, чем хотела.

— Я думаю, важно. Я вел себя как рассвирепевший медведь.

— Это еще мягко сказано. — Мадлен принялась за следующую морковку. — Я только не могу понять, почему.

— Не можете, — ровным голосом сказал он. — Думаю, не можете. — Он замолчал, а потом спросил: — Не найдется ли у вас щипчиков, или иголки, или чего-нибудь в этом роде? Я умудрился загнать занозу под ноготь.

Мадлен положила нож и достала тетушкину корзинку для рукоделия. Найти иголку было секундным делом.

— Сядьте и покажите руку, — велела она. Страдальчески вздохнув, Люк покорно присел на край стола. Мадлен поморщилась, увидев размер сидящей под ногтем среднего пальца правой руки занозы.

— Как вас угораздило? — поинтересовалась она.

Люк пожал плечами. Он чуть напрягся, но не издал ни звука, когда она поддевала занозу иглой. Мадлен была так занята своей задачей, что не заметила, как его взгляд стал нежным, и вздрогнула, когда левая рука Люка скользнула в ее волосы.

— Конечно, вы не понимаете, что, находясь рядом с вами и не имея возможности прикоснуться к вам, я понемногу схожу с ума, — хрипло сообщил он.

Мадлен ничего не ответила, огромным усилием воли сосредоточившись на занозе.

— Раньше тоже было нелегко, но после возвращения… Кажется, я теряю те жалкие остатки воли, которые у меня еще были.

Сердце у нее колотилось, и трудно было думать о чем-либо, кроме его прикосновения. Наконец заноза вышла.

— Обязательно промойте, — сказала Мадлен.

Никак не отреагировав на это предписание, он продолжал:

— Я так хочу вас, что не могу заснуть ночью.

Она подняла глаза и тут же пожалела об этом. Он был так печален и так искренен!

— Я не изменю своего решения, не стану вашей любовницей, — услышала она свой голос.

Люк вздохнул и нежно провел ладонями вверх и вниз по ее рукам.

— Тогда выходите за меня замуж.

— Замуж! — Ее душа устремилась к небесам, но тут же камнем упала на землю. — Теперь вы затеяли игру со мной?

— Нет. — Люк выглядел очень серьезным. — Даже если бы вы позволили, я не мог бы просто переспать с вами. Я слишком уважаю семейство Лемуа.