— Никаких дурных предчувствий. Вы направили его как раз в то русло, в которое я не мог его направить; заставили его сказать больше, чем он хотел говорить, я так думаю. Разрешите мне купить вам что-нибудь выпить, чтобы доказать, что у меня нет на вас зуба.

Однако пивная «Однорукий солдат» была все еще закрыта. Ник попытался найти телефон, чтобы передать репортаж о ракетной базе.

— Вы можете воспользоваться моим телефоном, — сказала Диана.

Она жила в маленьком арендуемом коттедже, ниже городской площади. Белые комнаты источали запах цветов, которые стояли в горшках повсюду на окнах. Он позвонил из прихожей с низким балочным потолком. Позвонив, он присоединился к ней в большой комнате, на стенах которой были развешаны детские рисунки. Она ждала, пока будет готов кофе. Скоро разговор опять перешел на Мэнна.

— Чего я никак не могу понять, — говорила она, — это почему он уверен в том, что, выступая против одной церемонии только из-за ее древности, можно положить конец и другим?

— Я не знаю, это ли он вообще имел в виду?

— А что еще могло иметь для него значение и быть таким важным?

Ник не мог себе представить.

— Слушайте, мне надо идти, — сказал он и записал ей свой телефон на страничке, вырванной из записной книжки. — Если случится что-нибудь такое, о чем, по-вашему, мне следовало бы узнать, позвоните мне, договорились? Когда бы вы ни приехали снова в Манчестер, дайте мне знать, и я закажу для вас ленч…

Когда он вернулся к своей машине, большинство магазинов уже открылось. Ему стало вдруг интересно, сколько на улице города было местных и сколько сторонников Мэнна. Как только он выехал из Мунвэла и стал спускаться ниже пустоши к лесу, вопрос Дианы стал беспокоить его. Он должен был спросить Мэнна, что в той пещере было такого, что принесло его через всю Калифорнию сюда. Ник почувствовал, что что-то помешало ему задать этот вопрос.

Диана проснулась утром в понедельник, думая о друидах. Она наткнулась на материал о них совершенно случайно в библиотеке, где изучала данные о своих предках, живших в районе Пикс. Ее происхождение казалось ей теперь таким понятным, хотя вряд ли остался в живых дед ее матери, шахтер, разбросавший всю свою семью на просторах за пределами Бакстона. Но возможно, думала она теперь, ее чувство сопричастности было всего лишь частичкой мира, который она улавливала на пустошах; впервые она почувствовала какое-то душевное спокойствие, умиротворенность с тех пор, как приехала в Англию, пытаясь смириться со смертью своих родителей.

Их последняя встреча у стойки аэропорта Кеннеди до сих пор стояла у нее перед глазами, словно произошла совсем недавно. Отец, обнимавший ее так, что чувствовался запах от его трубки, табак для которой он всегда покупал недалеко от нью-йоркской Публичной библиотеки; холодные руки матери на ее лице, когда она шептала: «Не волнуйся». Диана не понимала тогда, из-за чего она так волновалась. Огни самолета, постепенно теряющиеся в чернеющем небе, разбудили ее часом позже в панике, заставившей ее обратиться к Богу в молитве. Она не обращалась к молитве с детства. Молитве о спасении родителей. Когда она, поддавшись панике, позвонила в аэропорт, служащий сначала заподозрил что-то неладное, потому что голос ее звучал так, словно она заранее знала, что самолет упадет. Вплоть до того момента, пока полиция обстоятельно не допросила ее и ей сказали, что ее родители погибли.

Ей стало интересно, какое отношение Мэнн мог иметь к этому — не такое большое, так как Господь вовремя не отреагировал на ее молитву. Но если он хотел забрать жизни ее родителей, он с таким же успехом мог забрать дюжину других жизней, стоило ему только захотеть. Или для Господа не имели значения отдельно взятые жизни, а только их число, статистика? Все это оправдывалось тем, что Бог мог жить после смерти.

Она пришла к этому заключению, окруженная своим миром на пустоши. Бормотание окружающего мира увядало в звуках ветра в ее ушах; туман был унесен за безмолвные утесы, которым, казалось, не будет конца. Диана словно упивалась безмолвием и одиночеством, она начала ощущать спокойствие, умиротворенность и готовность смириться со всеми своими потерями. Она чувствовала себя словно в конце туннеля, где заканчивалось ее одиночество и что-то новое ждало ее впереди.

Преподавание в Мунвэле и, на тебе, еще какой-то Мэнн с его ненавистью к друидам. По дороге в школу, которая проходила через сверкающие в тумане улицы, переливающиеся всеми цветами радуги, она подумала о том, как много оставили друиды после себя: поцелуи под белыми омелами, рассыпание соли по плечам, горгульи как цивилизованная альтернатива выставлению голов своих врагов над крышами домов; даже то, что период в две недели называли «четырнадцатиночием», так как друиды вели счет времени по ночам, а не по дням. Друиды никогда не делали никаких записей, полагаясь на свою память. Они часто изъяснялись трезвучиями, поскольку число три было их сакральным числом. Самый большой кельтский страх заключался в том, что небо могло упасть вниз и моря могли выплеснуться из своих берегов. К восемнадцатому столетию друиды стали романтическим преданием, мифом, однако реальность заключалась в том, что они казались более дикими, готовыми к самопожертвованию в битве — в этом трудно было убедиться, потому что никаких письменных свидетельств об их религии история не сохранила. Вероятно, пещера тоже была чем-то вроде сакрального места в из религии. Диана все больше приходила к мысли, что Мэнн должен был оставить все это в покое.

Миссис Скрэг ждала ее на школьном дворе, который был необычно переполнен.

— Мой муж желает видеть вас в своем кабинете…

Мистер Скрэг сидел за своим столом, слишком большим для него, и читал памфлет «Встань во имя Господа», сложив вместе руки. Широкая улыбка словно свела судорогой его лицо между подбородком и кустистыми бровями.

— У вас в классе теперь появились новые ученики, — сказал он. — Гудвин Мэнн обратился к нам с просьбой взять их. Моя жена возьмет девятилетних и десятилетних, я беру самых старших. Я надеюсь, что вы справитесь с ними.

— Нет проблем, — ответила Диана, думая про себя, что этого не может быть, даже когда ее класс выстроился по сигналу пронзительного свистка миссис Скрэг, и она увидела, что их число фактически удвоилось. Все новые ученики выглядели веселыми, свежими и бойкими, хотя некоторые из них и шмыгали носами от холода, который, должно быть, прокрался в их шатры и палатки. Очутившись в своем классе, Диана сказала:

— Я думаю, что теперь вы должны сесть за парты по двое.

Ребята из ее класса подвинулись, шаркая ногами и ворча. Когда они освободили пространство, чтобы могли сесть новенькие, вновь прибывшие продолжали стоять, не шелохнувшись.

— Можем ли мы сначала помолиться? — спросил мальчик с белокурыми волосами и сильным южным акцентом.

— Конечно, если это то, что вы должны делать…

Новые ученики встали на колени и обратили свои взгляды на других, видимо, ожидая от них того же, как показалось Диане. Однако Диана не воспринимала слишком серьезно этот заведенный в школе порядок.

— Всего лишь нагните свои головки, — велела она остальным детям и сама чуть-чуть склонила набок голову.

Наконец новые ученики закончили благодарственную молитву и сели на свои места.

— Давайте начнем с того, что вы познакомитесь друг с другом, — предложила Диана. — Почему бы каждому из вас не представиться и немного не рассказать о себе?!

— Меня зовут Эммануэль, — сказал белокурый мальчик. — Я приехал из Джорджии. Мои отец и дядя работали на ферме, пока не погибли, сражаясь в священной войне против коммунизма.

Два английских мальчика и двое ребят из Калифорнии тоже утверждали, что участвовали в священном походе против коммунизма. Салли вдруг ощетинилась и сказала:

— Мой папа состоит в профсоюзе и он ходит в церковь.

— Вы можете ходить в церковь, но вы уже выбросили Господа из своего сердца, — ответил Эммануэль. — Мы помолимся за него и за тебя, чтобы Господь вывел вас на верный путь.