– Это не для меня, доктор, – потусторонний голос Мамули дрогнул, – свежий воздух не идет мне на пользу!

Бен был настолько болен, что даже не заметил, как свекровь не только закупорила окно, но и плотно задернула шторы. В комнате горел лишь маленький ночник, и спальня словно преобразилась. Мебель, казалось, выросла в размерах, фазаны на обоях обернулись зловещими грифонами. Магдалина уверяла, что воздух вовсе не спертый – из дымохода, дескать, очень даже сквозит.

Остаток той жуткой ночи Бен метался в беспокойном сне, сбрасывая одеяла и зарываясь лицом в подушки. Каждые полчаса он вскакивал, понося маляра или кляня поваренка. Приходилось успокаивать его, лживым голосом обещая, что открытие «Абигайль» состоится строго по плану.

Каждый раз, когда Бен открывал глаза и устремлял на меня взгляд, мои терзания усиливались. Время от времени я на цыпочках пробиралась за спиной Магдалины и пробовала приоткрыть окно, чтобы Бен не чувствовал себя запертым в картофельном ларе. Я не сражалась за место у подушки Бена, раскаяние отправило меня на галерку. На душе становилось легче, когда Магдалина посылала меня вниз за ячменным отваром с лимоном – для Бена – или за чаем для нас. Возвращаясь, я всякий раз натыкалась на запертую дверь – Магдалина опасалась вторжения Тобиаса. Ожидание, иногда по пять минут, когда она услышит мой стук, начинало раздражать. Хотелось объяснить, что достаточно просто прикрыть дверь, Тобиас пока не научился пользоваться дверными ручками, но ночью и весь долгий день нам хватило забот и без перепалок.

В среду к вечеру температура Бена упала почти до нормальной – антибиотики сделали свое дело. Наведавшись к нам в третий раз за день, доктор Мелроуз похвалил нас всех, но больше всего – себя. А Мамуля объявила промыслом Господним, что мы так и не сумели связаться с Папулей. Не желая портить ее отменное настроение, я решила скрыть, что сегодня утром дозвонилась-таки до свекра и пригласила навестить приболевшего сына и пропавшую жену. Папуля тотчас объявил, что приедет первым же поездом, но я убедила его не пороть горячку: не то бы Бен наверняка подумал, что семья подтягивается к смертному одру.

Наутро в четверг Бен уже сидел, опираясь на подушки. Он ни слова не сказал о нашей размолвке, и я испытывала адские муки, гадая, молчит ли мой бывший муж потому, что: а) наши разногласия померкли перед прочими несчастьями, обрушившимися на нас; б) еще слишком слаб, чтобы обсуждать наш развод; в) его мамочка вечно встревает между нами, то поправляя простыни, то нежно вставляя соломинку Бену в рот, чтобы малыш мог насладиться ячменным отваром, не поднимая головы.

И разумеется, Бен страшно тревожился по поводу открытия «Абигайль» – до премьеры оставалось всего тридцать шесть часов!

– Знаю, сынок, ты меня не послушаешь, – Магдалина согнула соломинку, чтобы Бену было легче глотать, – но я всегда говорю, что еда может быть вкусной без всяких выкрутасов. Положись на свою мамулю. Я наделаю бутербродов со шпротным паштетом, купим картофельных чипсов…

Я бросилась Бену на выручку:

– Это было бы замечательно, Магдалина! Но ведь есть Фредди! Надо дать ему шанс проявить себя!

– Элли права, Мамуля, – Бен обессиленно откинулся на подушки. – У нас нет другого выбора, – добавил он мрачно.

8.00. Я вызвала Фредди в кухню и объявила ему, что из статиста он в одночасье превратился в звезду и должен сыграть главную роль.

– Элли, поверь, я всем сердцем рад бы помочь, но я сам на краю могилы…

Я поставила поднос с грязной посудой на край мойки и стала выгружать тарелки.

– Если не ошибаюсь, доктор Мелроуз заверил тебя, что твоя травма на девяносто девять целых и девять десятых процента психическая.

Фредди избегал смотреть мне в глаза. Прислонясь к столу, он вяло помахивал шваброй, отбиваясь от наскоков Тобиаса.

– Старина док прав. Эта царапина со временем заживет. – Он с видом мученика покосился на свое плечо. – Но в душе останется шрам на всю жизнь. Никогда больше я не смогу играть в дартс.

– Не валяй дурака, Фредди!

– Я решил податы на Сида Фаулера в суд и взыскать с него возмещение за нанесенный моральный и физический ущерб. – Фредди сделал еще один выпад шваброй.

– Знаешь, что я думаю? – рявкнула я и в сердцах трахнула чашкой об пол, чтобы подчеркнуть значение своих слов. – По-моему, ты просто боишься опозориться. Презренный трус, вот ты кто!

Фредди опустил швабру, и Тобиас с утробным рыком набросился на нее.

– Как хочешь, Элли, но мой моральный долг перед Джилл – извлечь как можно больше выгоды из этого несчастного случая.

Я вырвала у него швабру, борясь с искушением вколотить в башку Фредди немного здравого смысла.

– Твой моральный долг перед Беном – схватиться за картофелечистку и со скоростью звука нашинковать грибков к завтрашнему вечеру. Не то я нашинкую тебя!

Фредди отнял у меня швабру, швырнул ее в угол и рухнул в кресло-качалку.

– Элли, твои страдания по сравнению с моими ничто! Покушение Сида превратило меня в настоящую развалину, неспособную к труду. Так я и скажу на суде, а ты ведь не хочешь выставить меня лжецом? Представь, что подумают присяжные, когда добрая сотня свидетелей поклянется на Священном Писании, что за обе щеки уплетала тартинки, приготовленные истцом всего через несколько дней после предполагаемого покушения. Я наступила на полоз качалки.

– Позвони-ка мистеру Лайонелу Шельмусу и попроси совета у профессионала.

– Шельмусу?! Ни за что на свете не доверю ему вести свое дело! Этот слизняк вечно принимает сторону женщины.

– В твоем деле нет никаких женщин, Фредди!

– Отнюдь, дорогая кузина. Его женушка, Наряда… пардон, Наяда, – твоя подружка.

– Хватит молоть чепуху! Или ты немедленно принимаешься за работу, или лишаешься всех привилегий!

Фредди зевнул во весь рот.

– Выкинешь меня из коттеджа? Извини, старушка, только через суд.

Стук в дверь спас меня от преступления: я едва не надела цветочный горшок ему на голову. На пороге стоял Сид Фаулер собственной персоной. Несостоявшийся убийца сжимал в каждой руке по букету нарциссов. За спиной Сида, избегая встречаться со мной взглядом, гремел бутылками молочник.

– А-а-а, заявился Иуда с цветочками! – простонал Фредди.

Сид втянул голову в плечи.

– Надеюсь, ты не очень сердишься на меня за столь ранний визит, Элли, но с десяти часов там выстроится вереница клиенток. – Сид мрачно посмотрел на букеты. – Один для Фредди, второй для Бена. Ничего, если я сразу поднимусь в спальню?

Молочник все звенел бутылками.

– Шести пинт на сегодня хватит, хозяйка? Я глубоко вздохнула.

– Лучше дайте-ка две дюжины. Предстоит большая готовка.

Магдалина согласилась держать язык за зубами, но я все равно боялась, что Бен прознает, какую кашу заварил… вернее, НЕ ЗАВАРИЛ, Фредди. Я, конечно, устроила драгоценному кузену концерт, но как же быть с гостями? Что прикажете им подавать? Суп с котом? Так что пришлось закатывать рукава и в одиночку ковыряться в тесте. Я решила, что лучше орудовать дома, чем в стерильной безмятежности «Абигайль», где на кухне тьма духовок и армия электротехники. Дома я смогу каждые полчаса скидывать фартук и вскачь нестись наверх, чтобы поддерживать легенду о том, как наслаждаюсь сладостным бездельем. На мое счастье, в нашей спальне не было телефона и Бен не мог звонить в «Абигайль» и справляться, как продвигаются дела у Фредди.

8.30. В моем мозгу затикал обратный отсчет времени. Я энергично подбоченилась и испепелила Фредди взглядом, он подхватил свои цветочки и проворно ретировался.

8.31. Проводила Сида в спальню к инвалиду. На лестнице Сид поведал, как он сокрушается по поводу истории с Фредди. Замогильным голосом он сообщил, что давно уже ждал от судьбы какой-нибудь пакости. Стоит ему почувствовать интерес к жизни, как та устраивает очередную подлянку. Я сочувственно поцокала языком, но меня не покидало ощущение, что несчастья и катастрофы – хлеб насущный для Сида. Мамуля при виде бывшего соседа едва не подпрыгнула, но вскоре смягчилась настолько, что обратила внимание на его изможденный вид.