Горячие-холодные-горячие-холодные упругие, мощные струи воды смывали настоящий трудовой пот, выгоняли остатки сна и лени, бодрили и кружили голову, как ледяное шампанское… слегка промокнув с тела удержавшиеся на коже капельки воды, Ника, привычно обнаженная, вышла в кухню, оставляя на полу влажные следы маленьких ступней…

«Так, что у нас с завтраком?.. чмок-чмок, бедлога-холодильник, и зачем ты только стоишь здесь, нагоняешь холод в пустоту?.. Даже молока нет, чего уж там мечтать о колбасе и яйцах… Вот какая ты хозяйка… теперь по собственной дурости придется одеваться… ну, как же я не люблю это одевание с утра, когда всему телу так хочется еще поотдыхать без этих глупых оков ткани…»

Рассерженная сама на себя за пустой холодильник — она уже и забывать начала, когда в последний раз завтракала или обедала дома, не говоря уж о вечных ужинах в ресторанах с легкой руки безалаберного Антона — Ника вернулась из кухни в спальню и зарылась в стенной шкаф, отыскивая из своих одежек то, что не шокирует в такой ранний час уличную публику, и что её саму не будет тяготить и угнетать… Ехидно хихикая, блондинка выбросила на скомканную, измятую постель длинный и широкий, черный с небольшими красными вставками плащ, а потом облачилась в узкие, тонкие шортики, едва прикрывающие попку, и сценический, ярко-желтый плотный лифчик без бретелек, больше похожий на узкую полоску материи, просто прикрывающую грудь. Этот фасончик Ника присмотрела за время краткого пребывания на чужой планете, у гламов, и теперь с охотой использовала его, беззастенчиво присвоив себе авторские права. Накинув поверх «одежды» плащ и встав на любимые четырехвершковые каблуки, блондинка уже в прихожей посмотрелась в зеркало, вздохнула горестно и дважды провела по взлохмаченным волосам массивной массажной щеткой, придавая им привычку, слегка взбудораженную форму. Возле самых дверей она спохватилась и снова обругала себя за безалаберность — совсем забыла про деньги. Конечно, при желании её в любом месте угостили бы и в кредит, и просто за счет заведения, но чувствовать себя кому-то должной Ника никогда не любила, а уж попрошайничать не умела с детства, потому пришлось от дверей возвращаться опять в спальню, а на обратном пути — показать своему отражению в зеркале язык… Когда она вышла на улицу, спрятавшееся за сплошными серыми облаками солнышко уже приближалось к своей высшей точке на осеннем небосклоне.

Долго раздумывать над тем, куда же податься за завтраком, Ника не стала и, выйдя из подъезда мрачной, массивной многоэтажки, построенной лет сорок назад, свернула в ближайшую подворотню, через которую вышла на широкий, вечно гудящий транспортным потоком проспект, один из самых оживленных в Столице. И хотя он не считался центральной улицей города, и носил скромное и простое название «Южный», но был не менее престижным и фешенебельным, чем короткие и кривые переулочки исторического центра. На первых этажах большинства домов, выходящих фасадом на проспект, располагались, в основном, дорогие ювелирные магазины, филиалы банков, роскошные, для гурманов, рестораны. Ника, бывая на проспекте, всегда искренне радовалась, что окна её квартирки выходят в тихий, сумрачный дворик, а не на это вавилонское столпотворение, смешение языков и народов, не умолкающее ни на минуту ни днем, ни ночью. И вот среди этого роскошества, безумно дорогих автомобилей — черных фраков и вечерних платьев города, — удивительными золушками то здесь, то там притулились маленькие, скромные кафетерии, трактирчики и харчевни, привлекающие не приезжих, богатых провинциалов, не городскую самоназваную элиту или чванливых иностранцев, а местных жителей, с незапамятных времен проживающих в этом районе и не собирающихся менять свое историческое место жительства.

В одно из таких скромных заведений и заскочила блондинка, особо не выбирая, все равно ни в одном из них она не была завсегдатаем, главное — поближе к дому. Буквально ворвавшись в маленький, полупустой зальчик с шумного, суматошного проспекта, Ника, недолго думая, уселась за столик неподалеку от выхода и лихо закинула ногу на ногу, чувствуя, как буквально прилипли взгляды всех находящихся в кафетерии мужчин к её обнажившимся от резкого движения красивым ножкам; полы длинного плаща разъехались в разные стороны, показывая одну из главных прелестей девушки почти до середины бедра… у двоих явно несостоятельных студентов и парочки каких-то мелких клерков, неизвестно каким ветром занесенных сюда в такое время, едва ли не потекла слюна от открывшегося их подслеповатым и сонным, ленивым глазам зрелища, а Ника даже и не подумала запахнуть плащик, сосредоточившись на несложном заказе, буквально, по словам диктуя подошедшей скромненькой официантке в белоснежной, какой-то прямо праздничной наколке, но сереньком поношенном платье:

— Яичницу с ветчиной, пару бутербродов с чухонской копченой колбасой, сыр посвежее, кофе двойной, не в смысле объема, а по крепости, без сахара и сто граммов коньяка, получше который, подороже…

— Доброго вам дня, уважаемая Ника! — неожиданно услышала блондинка над ухом бодренький старческий голосок, едва только официантка отошла от столика. — Вы, как я погляжу, не чураетесь простых заведений для народа?

«Вот принесла его нелегкая, — подумала девушка, мгновенно узнав по голосу соседа по подъезду, отставного чиновника не из простых, проживающего выше этажом и регулярно при редких встречах отпускающего в её адрес всевозможные комплименты. — Теперь будет зудеть весь завтрак… оно и понятно — скучно дедушке, поговорить не с кем, вот и шатается по забегаловкам в расчете на компанию… самое забавное — без всякого, кажется, меркантильного или еще какого интереса…»

Невысокий, но подтянутый и бодрый, будто только-только с омолаживающих процедур, сосед стоял рядом со столиком, лишь мельком, как заметила Ника, глянув на её ножки, и ожидал если уж не приглашения за столик, то ответного и не менее церемонного приветствия — обязательно.

— Здравствуйте, Никандр Савелич, как ваше здоровье? Спина не беспокоит ли? — поинтересовалась блондинка, памятуя, что самая благодатная тема для старичков — их собственное здоровье, ну, еще, пожалуй, падение нравов среди молодежи, но такой темой портить себе завтрак Ника не решилась. — Присаживайтесь ко мне, перекусите что-нибудь за компанию…

— Спасибо, дорогая вы моя…

Никандр Савельевич ловко устроился рядом с блондинкой и, будь он чуть помоложе, вряд ли бы сдержался, ограничился лишь победоносным взглядом на студентов и клерков, показал бы им язык или еще чего похлеще на пальцах. Очень уж у старичка был довольный, лихой и задорный вид, мол, знай наших, мы еще — ого-го!

— …здоровье мое нынче таково, что и говорить о нем нет смысла, — продолжил сосед, жестом подзывая официантку, ту самую, что приняла заказ Ники, но вовсе не спешила его исполнить, заметив нового клиента и решив, что ходить дважды на кухню смысла не имеет. — Мне стакан кефира, милочка, свежую сдобу, надеюсь, утренняя у вас? И парочку шоколадок, больших, коньячных… Так вот, уважаемая Ника, плюньте вы на мое здоровье и расскажите хотя бы чуточку о себе… вы, кстати, не слишком легко оделись? На улице-то вовсе не лето…

Он вновь вполне корректно покосился на голые ноги блондинки, потом перевел взгляд на довольно-таки откровенный вырез в верхней части плаща…

— Да что вы, Никандр Савелич, — пренебрежительно махнула рукой Ника. — Я ведь и на снегу могу голая станцевать, закалка, никуда не денешься, а сейчас вот налегке выскочила перекусить, плохая я домохозяйка, холодильник пустой, вот и пришлось побеспокоиться…

— Ну, голой на снегу, дорогуша, это все-таки, скорее, работа, а не удовольствие, — назидательно заметил отставной чиновник. — А вот беречь себя в такую погодку все равно надо, даже если не успели вчера закупить продуктов…

Кажется, он воспринял слова девушки буквально и решил, что под черно-красным плащом из одежды присутствует лишь кожа блондинки. «Не буду его разочаровывать», — хищно подумала Ника, слегка поправляя лацканы, чтобы не демонстрировать соседу, да и остальным собравшимся свой сценический наряд, прикрытый плотной черной тканью… А Никандр Савельевич, ожидая свой кефир и сдобу, не успокоился, совершенно бесцеремонно, по-соседски, уточнив у блондинки: