Тянулись дни. Как то ко мне подошел Саня-санитар и шепотом поинтересовался: «Ну что, не передумал насчет пальтишка?»

– Нет, – говорю.

– Ну, тогда слушай сюда… – Он огляделся по сторонам как шпион. – Короче, мы сейчас берем пальто, аккуратно пакуем его в твою большую сумку, идем в предбанник, прячем ее в потайном отделении, закрываем на ключ до твоей выписки. Ключ только у меня и у сестры- хозяйки, но она ничего не заметит и уж тем более в сумке твоей рыться не станет. Идет?

– Мне надо подумать.

– Подумай, минут пять.

– А если она обнаружит пропажу?

– Поверь мне, она ничего не обнаружит, а если в крайнем случае и заметит, я дам ей конфетку и она угомонится. Я тебя прикрою, успокойся, доверься мне и спи сладко.

– Как оно оказалось здесь?

– Из Англии. Вещь нигде не числится, о ней никто не знает и абсолютно никто не вспомнит.

– Ну давай, накануне дня выписки и спрячем, зачем рисковать?

– Так его другие «уведут», как тулуп. Ты ж пальтишко каждый вечер в кладовую вешаешь. Решай – или сейчас или никогда… – не растерялся Саня. Видимо жажда насладиться ароматами Цейлона, настраивала его на незамедлительное решение вопроса.

– Ну что ж, хорошо, только расчет однозначно в день выписки, чтоб у тебя заинтересованность прикрывать меня не пропала, договорились?

– «ДБЗ», – ответил Саня.

Мы подобно контрабандистам, оставшись наедине в палате, осторожно сложили пальто, упаковали его в мой авиа-чемодан с выдвижной ручкой. Саня орудовал с ловкостью виртуоза-упаковщика, а я стоял у входа в палату на «шухере». Чемодан занесли в предбанник и заперли его в потайном отделении, завалив лохмотьями. А вечером за ужином у меня внезапно «воспалилась» совесть. Я отодвинул тарелку с овсянкой, отложил ложку в сторону и говорю:

– Саня, мне с тобой нужно срочно и серьезно поговорить…

Мы отошли в сторонку. Я протянул ему три доллара:

– А теперь делаем так, вот тебе обещанные деньги, но мы сейчас идем, вскрываем тайник, достаем пальто и вешаем его на место.

Тот, в недоумении принимая деньги:

– Но почему?

– А потому что так поступать нельзя. Англичане пожертвовали нашим несчастным алкашам пальтишко, чтобы они могли согреть свои бедные кости, укрыть их от ненастий и бурь тяжелой алкашьей жизни, спрятать бренные мощи свои от холодных, пронизывающих ветров неблагополучия, а я беру как буржуй, какой и лишаю их этой возможности. Как у детей отбираю…

– Какой ты интересный человек! – воскликнул Саня. – Я тебе другое скажу, один из алкашей, получил пальто «на халяву», да на выписке не захотел забирать, вот оно и осталось в диспансере. Оно тут всем «пох…й», так что совесть твоя чиста. Ты такой же несчастный алкаш, как и все остальные, оно тебе идеально подошло, кстати, ты в нем на английскую рок-звезду похож, значит, оно твое, забирай, ничего не бойся и не волнуйся.

– Да? Ты действительно так думаешь?

– На сто процентов.

– Ну тогда отдавай обратно деньги. Давай, давай… Уговор дороже валюты. По выписке расчет.

Саня улыбнулся, неохотно вернул мне купюры и мы к этой теме больше не возвращались.

Вечерами я сиживал в одиночестве у окна и из темноты палаты всматривался в далекие манящие огни большого города, раскинувшегося под густой синевой вечернего неба. Отсюда, за этими окнами казались они бесконечно прекрасными и недосягаемыми, как высокие звезды. Я видел фундаментальные массивы спальных районов, зубчатые параллели заходивших друг за друга крыш, сцепившиеся стены многоэтажных домов, долгие, ломаные линии кварталов окраины. Панораму оживляла мигающая цветомузыка казино, мерцающий неон дискоклубов. Замечательно вписывались в общую картину красные огоньки на телевышках. Мне даже казалось, что я слышу звуки этого города. Чувствую глубокое дыхание его. Едва различимый мирный гул пустеющих улиц. Тихий шорох автомобильных шин. Мелодраматический звон миллиона сердец, соединившихся в одной мелодии, льющейся с лысин многоэтажек вечернего мегаполиса. Я представлял себе горожан, живущих и мечтающих под этими огнями. Кто- то из них собирался поужинать в семейном кругу. Или спешил в ресторан на шустром такси. Иной выгуливал собаку, одновременно разговаривая по телефону. Некто переживал горечь разлуки, выкуривая третью сигарету подряд. А кто-то только вчера появился на свет. Представил себе ледовый дворец, где под возвышенную музыку нарезает холодную искристую гладь острый конек, скрипя под изящной ножкой красавицы. Выплыл из воображаемого тумана вечно суетливый муравейник вокзала, где прибывающие и убывающие пассажиры ожидают, копошатся у касс, спешат, глазеют на табло, перекусывают, настороженно дремлют. Увидел сквозь перископ воображения ностальгически-теплый свет в окнах университетов. Представил дорожный перекресток в самом центре города именно в тот момент, когда светофор вспыхнул зеленым, и случайных прохожих, которые, вдруг оказавшись участниками короткого спонтанного соревнования по спортивной ходьбе, точно к финишу, устремились на другую сторону улицы. Я втягивал в себя все цвета, настроения и интонации отдаленного вечернего города. Я наполнял ими свое изголодавшееся, расхищенное духовно нутро. Они разливались в моей душе трепетной негой, заполняя палитру поблекших чувств новыми красками, согревая изнутри. Они звенели в моей надорванной душе маленькими нежными колокольчиками надежды. Я мечтал поскорее оказаться среди этих людей, под этими огнями. Каплей дождя упасть в это море бытия. Полной грудью вдохнуть аромат одного дня неповторимой жизни. Отыскать среди огней этого города, раскинувшегося под синевой густого вечернего неба, красавицу – медсестру. Прогуляться с ней и при расставании обнять ее за плечи…

Прошло около двух недель. С каждым днем мне становилось лучше и лучше. Я начал есть, засыпать без снотворного, давно поборол «этический запор» и почувствовал, что полностью восстановился и готов к выписке. Родные привезли мою одежду и томик Бунина. Потянуло на лирику:

«Я выдернул волосы светлых иллюзий

Из черепа постных зацикленных дней.

Я их намотал на блесну и забросил

В пучину желаний русалки моей».

И это явный признак того, что я вновь на крыльях вдохновенья, а значит, пора.

В день отбытия домой, меня провожали всем отделением. Медсестры, на прощание попросили купить им клей.

– Дмитраков, у тебя деньги есть? – спросила одна из них.

– Есть немного.

– Купи нам пожалуйста тюбик канцелярского клея, в ларьке у ворот. А то документы нечем склеивать.

Я пошел, купил им три тюбика.

– Какой хороший парень, и не жадный, не поддавай и не попадай сюда больше…

Мужички крепко пожимали руку, наивно просили остаться. Смотрели на меня преданными глазами, желали удачи. Парадоксально, но я и сам испытывал некую грусть из-за того, что уезжаю. Хоть покидал я такое место, куда попадать никто не хочет и откуда, едва оклемавшись, бегут галопом. Если есть куда бежать, конечно. Но мне не хотелось. Всё дело в людях. Ведь там повстречались по настоящему искренние мужики, общаться с которыми было действительно трогательно, с которыми никогда не возникало ощущения упертого в спину дула. Ведь, по сути, абсолютно неважно кто перед тобой, банкир или бомж, работяга или бездельник, богатый или бедный. Лишь бы в душу не лез не сняв обуви и тем более не плевал туда, по поводу и без. И это положение определяет многое. Это определяет все. И сердцу было грустно с ними расставаться. Саня прикатил мой секретный авиа-чемодан на колесах.

– Держи, – протянул я плату за пальтишко.

– Спасибо, – ответил санитар, явно просчитывая про себя, сколько он сможет купить пачек чая. Я поблагодарил медсестер, врачей за то, что поставили на ноги, пожелал всего хорошего. Саня проводил меня до выхода.

– Ну, будь здоров, спасибо и осторожней с «чаепитием», – пожелал я ему.

– Носи на здоровье и не волнуйся, – сказал он на прощание.

Я легкой поступью последовал на автобусную остановку, доехал до метро, нырнул под землю, всплыл на железнодорожном вокзале, купил билет на электричку и вернулся домой. Принял душ, смыл с себя запах больницы, переоделся, пообедал, вынул обновку, пробежался по ней щеткой и направился на прогулку по осеннему городу. Щедрая осень обильно усыпала землю золотыми листьями. Теплый, нежный ветер не спеша разносил тонкие обрывки паутины своим случайным адресатам. Широкий птичий клин высоко в чистом небе устремился на «юга», а я гулял, наслаждаясь прекрасным погожим деньком, радуясь своему возвращению к жизни, возрожденной надежде. Три девочки, школьницы завидев меня издалека, остановились. Я шел по аллее им навстречу в новом пальто из «психушки», в солнцезащитных очках из Домбая, в бейсболке из Японии, с логотипом фирмы производящей мощные бензопилы.