— Тогда кто еще? Гао или Ву–Мин?

— Сын Кара Суня умен и горделив, но в последнее время его добрые отношения с дядей дали заметную трещину. После отъезда отца, Гао стал забирать все больше власти в провинции, младшие братья, что сидят по уездам, глядят ему в рот, а приказывать дзито напрямую что–либо может только сиккэн. К тому же, Гао действительно хороший дзито, а это значит, что он ставит интересы Циндао порою выше интересов Юэ. Пару раз у них с Ши уже случались столкновения на этой почве, и не похоже, что племянник намерен хоть в чем–то уступать именитому полководцу. Мне думается, как бы ни был наш градоправитель честолюбив, для него любое происшествие с Ли Ханем — пятно на репутацию Чжу и удар по собственным позициям, если он, конечно, намерен сохранить их по возвращении Суня.

— Допустим, — сменив позу на более расслабленную, Удей привалился к лакированным перилам и, вытащив из железного стаканчика длинную деревянную зубочистку, принялся ковырять ею в зубах. — А старший пристав? Когда я уезжал, он был всего лишь одним из многих недорослей, что устраивали забавные попойки в богатом квартале, да пытались сдать экзамены хоть на какой–нибудь нижний чин.

— У Ву получилось, — Эчжин в который раз наполнил пиалы и после глотка продолжил. — Он быстро набрал власти, и не без поддержки со стороны Ши Гханя. Если кто и может быть вам опасен, то это именно он. Полагаю, раз ты задаешь конкретный вопрос, то Ву уже успел отметиться при вашем прибытии.

— Да, он решил лично поприветствовать Ли, но и меня одарил своим вниманием, — усмешка вышла скорее горькой, чем саркастичной, но брату Удея хватило и этого, чтобы легко понять недосказанное.

— Этот парень горяч и не привык себя сдерживать. Если ему вдруг в голову запала какая–то мысль, то извлечь ее оттуда можно только расколотив череп. Прекрасная черта для пристава, поддерживающего порядок в той сфере, что ему отвели, но не лучшее качество для богатого, властного и избалованного энь–гун–вэй. У него есть друзья, есть должники, есть связи и средства, но главное — у него есть возможность совершить что угодно дерзкое даже на территории замка, не говоря уже о том, что за его пределами.

— Приготовления к чему–то подобному мы сможем отследить заранее?

— Не знаю, как там у Ву с конспирацией, но, в конце–то концов, я ведь ключник передних покоев! — Эчжин вскинул подбородок с наигранной гордыней, точь–в–точь как какой–нибудь мелкий аристократ. — У меня тоже есть связи и должники, в особенности среди прислуги. Да и многие родовые воины Юэ на самом деле открытые и простодушные парни, которые искренне верят в то, чему служат. Так что любые странные движения во внутреннем распорядке замка от меня не укроются. Что же касается города…

Тиун на пару секунд погрузился в раздумья, и верный помощник Ли Ханя рискнул отведать еще один глаз, на этот раз желтый.

— Я могу дать несколько проверенных имен, кого–то из них ты и сам сможешь вспомнить. Приглашать этих людей в Юэ–сэн не стоит, незачем лишний раз смущать обитателей замка, да и портить заодно отношения между ними и теми, кто станет нам помогать. С ними следует связываться напрямую, но мы с тобой слишком приметные фигуры, а больше людей у твоего тайпэна, получается, просто нет?

— Людей нет, — быстро кивнул Удей, — а демоны хоть и могут ходить скрытно, возможно, в этой ситуации станут не лучшим решением.

— Варианты?

— Есть у меня кое–какие знакомства в военной разведке, и что–то подсказывает моей печенке, что нужный мне человек завтра будет как раз отчитываться перед Васато и Ли, — к хитрому выражению на клейменом лице примешивалось что–то еще, и Эчжин поспешил воспользоваться новой глиняной бутылью, которую принес подавальщик.

— Пятая пиала, кстати, — напомнил ключник под журчание золотистого напитка.

В ночное время коридоры Золотого дворца и его открытые сады–террасы почти ничем не отличались от тех моментов, когда их заполняли каждодневный шум и громкая «рабочая» суета. Чиновники, писцы и евнухи сновали по своим делам, караулы сменялись в положенный срок, а придворные, слуги, гости и музыканты продолжали поддерживать то, что в официальных кругах скромно именовали светской жизнью. Однако в такие часы в пределах величественной резиденции Императора были все–таки некоторые места, где рисковал появляться далеко не каждый. Личные покои Единого Правителя, включавшие в себя тронный зал и общественные приемные, ночью были обычно абсолютно безлюдны и тихи. Ведь даже самые старейшие обитатели Золотого дворца оказывались совсем не в восторге от мыслей о возможной встрече с молчаливыми охранителями Избранника Неба. А давать без дрожи в голосе оправдания своему присутствию в этом месте, пусть и вполне обоснованному, глядя в безликие стальные маски дзи–вэй, мог бы отнюдь не всякий.

Впрочем, иногда жаркие споры и обсуждения кипели у подножия нефритовой пирамиды до самой зари, но сегодня был особенный случай. Всего три раз в год, когда сходились расчеты бесчисленных звездочетов, монахов и геомантов, Император в одиночестве оставался на Нефритовом троне, чтобы, вдыхая аромат священных благовоний из тысяч курильниц, познать откровения предков. Мудрый правитель всегда готов выслушать чужой совет, и неважно, живым человеком он будет дан или ушедшим тысячи лет назад в серую мглу. А вот воспользоваться тем, что будет ему предложено, взять лишь часть или отвергнуть полностью, Избранник Неба решал уже сам.

Полумрак тронной залы разгоняли лишь множество крошечных лампадных огоньков и звезды, заглядывавшие с открытой галереи, тянувшейся по левую руку от Нефритового трона. Глаза Единого Правителя были закрыты, поза спокойна и расслаблена, а лицо имело то редкое выражение безмятежности, что доступно лишь тем, кто знает цену редким минутам отдыха. Легкий ветер слегка шевелил складки сапфирного одеяния, расшитого жемчужными драконами, и создавал причудливые рисунки из серых и светло–коричневых хлопьев дыма, колыхавшихся в прозрачном воздухе.

Звонкие шаги под древними сводами удивительным образом не нарушили гармонию момента, а наоборот идеально вписались в происходящее, как нечто естественное и уже нераздельное. Очертания размытой фигуры, приближавшейся к каменной пирамиде, проступали из воздуха все отчетливее. Император открыл глаза и, все также молча, воззрился на нежданную гостью.

Необычное одеяние, представлявшее собой переплетение обсидиановых пластин, тонких шнуров и кровавого атласа, открыто и в тоже время непринужденно подчеркивало каждую черту идеального тела кумицо. Черные волосы оборотня, стянутые в строгий «хвост», были пропущены через кольцо из красного золота. Крупные рубины ярко сверкали в серьгах и в ожерелье, что обрамляло лебединую шею Старшей Сестры. Длинные тонкие пальцы, оплетенные рисунком из хны, заканчивались чуть скривленными черными когтями, пугающе и идеально сочетавшимися с антрацитовой улыбкой демона.

Поднявшись медленно и с достоинством, человек в синих одеждах двинулся навстречу легендарной мерзости, спускаясь по ступеням властной походкой, в которой не было ни капли гордыни или излишнего самолюбования. Они встретились ровно посередине, как если бы дело происходило на сцене театра, и актеры предстали бы перед зрителями в момент кульминации.

— Что с моими людьми? — свой вопрос Император задал сухим бесстрастным голосом.

Тяжелый взгляд Единого Правителя был устремлен в глубины темных раскосых глаз без всякого страха и смятения.

— Они видят самые прекрасные сны в своей жизни, — томно протянула кумицо.

— И что же дальше?

— Зависит от тебя, владыка смертных.

— Все и всегда зависит от меня, ты не открыла мне великой тайны, демон.

Странно, но безразличие Императора было столь полным и естественным, что это всерьез смутило предводительницу лисиц–перевертышей. И как ни старалась Старшая Сестра теперь уверить себя в том, что по–прежнему контролирует ситуацию, но зыбкое чувство неправильности происходящего не покидало больше кумицо ни на мгновение.