Сиккэн делал теперь свой первый ход в новой партии, хотя, вполне возможно, он просто продолжал предыдущую, и в ней для Феня уже была уготована какая–то роль. Такой подход не нравился Мао, но он прекрасно знал, когда следует упираться, а когда напротив подыграть и сделать вид, что ничего не заметил. Пока ничто из предложенного будущему тайпэнто не противоречило его собственным замыслам, и вероятно вопрос с юньскими мародерами даже можно было в конченом итоге обернуть в свою пользу. Главное, не упустить момент и сорвать лучшую ставку, умело просчитав риски и сделав соответствующие приготовления.

Приняв окончательное решение, Мао плотоядно оскалился и вытащил из–за пазухи своего роскошного суо маленькую плоскую коробочку из красного дерева. Откинув крючок, тайпэн приоткрыл крышку и аккуратно извлек на свет пачку тяжелых гадальных карт, что были так любимы в среде кочевых цынь–гань. Разложив все картинки перед собой, тайпэн проколол специальной булавкой мизинец на левой руке и капнул кровью на «рубашку» каждой из карт. В своей Судьбе Мао привык полагаться не только на силу духа и разума, а потому часто предпочитал задавать интересующие его вопросы напрямую.

Надбанту, самый крупный город в восточной части Хэйдань, был захвачен на восьмую неделю тотальной блокады благодаря жестокому и яростному штурму, организованному саперным корпусом «тай–тигров». Во главе атаки стояли элитные части лим–бо, ворвавшиеся за стены при помощи двух осадных пятиэтажных башен, которые инженеры покрыли бычьими шкурами, вымоченными в особом негорючем составе. Ирония случившегося, по мнению главнокомандующего юнь, состояла в том, что рецепт алхимического вещества был выкраден у имперцев шпионами генерала Фанга именно в Надбанту всего за месяц до начала военных действий.

В городских боях солдаты полководца из рода Манчи превосходили защитников Империи наголову, а появление в нужных местах ударных отрядов лим–бо позволяло практически мгновенно подавлять любое, даже самое отчаянное, сопротивление. Несмотря на неизбежность поражения, стражники гарнизона, императорская пехота и городское ополчение дрались с неистовой безнадежностью смертников, и лишь немногие сложили оружие, пытаясь спасти собственные жизни. Единственным неприятным моментом для юнь стали потери, понесенные в ходе захвата Надбанту от вражеской механической артиллерии и разных иных ухищрений. Противник проявил немалую изобретательность, а простые жители противостояли захватчикам не менее активно. Но в итоге победа досталась все–таки царским солдатам, и Юнь Манчи с мрачным удовлетворением велел пополнить ряды своей первой армии захваченными в городе камнеметами, самбуками, баллистами и прочим имперским снаряжением. «Тай–тигры» приняли такой подарок с воодушевлением и благодарностью.

Ставка главнокомандующего расположилась в захваченном городе в ожидании седьмой резервной армии, в то время как основная часть войск выдвинулась в закатную часть Хэйдань. На утро шестого дня, когда вестовые донесли о появлении первых авангардов, приближающихся с юга, генерал Манчи пребывал в прекрасном расположении духа. Однако, толстый пакет полевой почты, в котором, как это часто бывает, одновременно прибыли донесения, отправленные из различных мест и в самое разное время, изрядно подпортил его радужное настроение.

Главной неприятной новостью стало известие о вторжении из Нееро более чем тридцати военных джонок, которым удалось прорваться в устье Чаанцзянь, несмотря на все защитные меры. Согласно короткой приписке в конце свитка, сделанной одним из людей генерала Фанга, командовал речной эскадрой тайпэн Ли Хань. Атаковав Йосо, имперские корабли сумели овладеть этой верфью, попутно практически полностью уничтожив два полка новобранцев третьей армии. Откуда Хань сумел взять столько людей в такие короткие сроки, предстояло разбираться ищейкам разведки, Манчи же оставалось лишь принять навязанные ему условия игры.

Согласно следующему донесению через девять дней эскадра императорского колдуна захватила большой комплекс шлюзов, расположенных примерно на полпути к Таури. Вспомогательные подразделения «обозников», контролировавшие дамбы, были слишком малочисленны, да и дисциплина в этих частях всегда хромала. Манчи ни секунды не сомневался, что тыловые горе–вояки разбежались, едва поняли, что столкнулись не с ополчением или крестьянским восстанием, а с солдатами регулярной вражеской армии. И уже совсем никакого удивления не вызвало у генерала сообщение о том, что саперный корпус, двигавшийся к упомянутым шлюзам с целью заминировать конструкции и уничтожить их в случае необходимости, буквально за день до этого вынужден был остановиться из–за странной болезни поразившей его лошадей. Несколько коней к моменту отправки письма уже издохли, а выявить причины тяжелого недомогания коновалы так и не сумели, хотя тщательно проверили воду, питье и даже походную сбрую животных. Зная уровень подготовки имперских алхимиков, особенно в вопросах лекарств и ядов, Манчи был склонен предположить, что лошадиные лекари так ничего и не найдут. В любом случае, все куай–сё Ли Ханя уже благополучно миновали опасное место, где при желании их можно было бы запереть до подхода более крупных сил.

Самое свежее послание содержало сумбурный отчет временного коменданта Имабаси, большого города, стоявшего на изгибе Чаанцзянь к северу от того места, где эта полноводная река впадала в Восходное море. Эта территория находилась в ведении пятой армии генерала Окцу, но поскольку все его основные силы были стянуты к Таури, Имабаси и остальные удаленные поселения были оставлены на попечение вспомогательных корпусов и кавалерийских сотен. Тем не менее, данный конкретный городок имел двойную значимость, как для текущего момента, так и для большой стратегической перспективы освоения края.

Главной статьей доходов Имабаси были рыбные негосударственные мануфактуры, принадлежавшие как богатым семействам со всех уголков Империи, так и простым обывателям, достаточно зажиточным или объединенным во влиятельные цеха. Сырье для разделочных залов доставлялось сюда напрямую из Таури множеством грузовых барж. Далее рыбу чистили, потрошили, нарезали порционными кусками и раскладывали в пузатые бочки, заливая растительными маслами и травяными маринадами. Каждые три дня по дорогам в разные стороны отправлялись большие караваны груженых подвод, а из порта выходили все те же баржи, трюмы которых ломились от заветных бочонков. Благодаря мягкому климату, свойственному Генсоку, весь этот процесс не прекращался даже в самые холодные зимние месяцы. Пригороды Имабаси давно обросли разнообразными мастерскими, увеселительными заведениями и постоялыми дворами, так что деньги в достатке водились здесь не только у хозяев мануфактур и их работников, но и у всех местных жителей вне зависимости от выбранного ремесла.

Полное отсутствие каких–либо защитных сооружений и великолепные имперские дороги позволили генералу Окцу овладеть Имабаси практически сходу, еще даже до того, как он осадил Таури и выбил гарнизоны из нескольких небольших фортов, разбросанных по округе. Несмотря на обычай отдавать захваченное поселение на сутки в полную власть тех солдат, что сумели сломить сопротивление его защитников, Имабаси избежал серьезных погромов и разорения. Дело в том, что еще до начала похода Манчи отдал особые распоряжения относительно нескольких населенных пунктов, к числу которых относился и этот город. Уничтожение Таури виделось юнь неизбежным, культура и история этого места стали бы главным камнем преткновения на пути поглощения южных территорий Империи, и одних лишь внешних перемен было бы недостаточно, чтобы с полным правом провозгласить Генсоку частью царских земель. Новой столицей региона должен был стать именно Имабаси, сохранив в максимально нетронутом виде свои доходные производства и иные богатства, включавшие в себя опытных рабочих и умелых управляющих.

Генерал Окцу нашел простой и действенный способ, как спасти город от излишне агрессивных подчиненных. В Имабаси было решено организовать трофейное хранилище, куда со всей провинции свозились различные ценности, «приобретенные» войсками доблестной пятой армии. Мало кто из воинов–юнь решился бы грабить что–либо поблизости от такого места, поскольку доказать личной страже генерала, схватившей тебя на улице, что эти вещи ты утащил в соседнем доме, не с одного из «складов», было довольно проблематично. А за «воровство у своих» в армии Юнь было принято ломать хребет, даже не утруждаясь такими формальностями как полевой трибунал. В результате солдатам пришлось ограничиться лишь непродолжительными пьяными гуляньями, а те, кто зашел хоть на полшага дальше, в полной мере отведали бамбуковых палок десятников и плетей генеральской охраны.