— Понятно, — сказал Петр Иванович, — вы хотите ограбить госпожу Черногорскую за мой счет.
— Эфенди говорит, что в своих краях ты вернешь ей долг.
— Нет, — сказал Петр Иванович. — На это я не согласен. Да и вряд ли госпожа Черногорская располагает такой суммой.
Воцарилось молчанье. Трепыхался огонек светильника, по глиняным стенам метались неясные тени.
— Карашо, — медленно проговорил главарь.
Внезапно он охватил мою шею рукой, притянул к себе и приставил к моей груди кинжал. Петр Иванович вскочил, но его схватили и вновь кинули на пол. Я замер. Острие кинжала уперлось прямо против моего сердца.
— Ай, руськи джаным, — сказал главарь, — некарашо.
— Эфенди говорит, чтоб писал, — произнес переводчик, — не то перережет горло слуге.
— Ч-черт… — процедил Петр Иванович и взял в руки перо.
Как я узнал позднее, в бумаге были такие слова:
«Любезная госпожа Черногорская, обстоятельства вынуждают меня обращаться к вам не по своей воле, ибо нахожусь в плену у разбойников с небезызвестным вам Дмитрием Почиваловым. Объявлено нам, что мы заложены за 10 тысяч золотом, кои те же разбойники предложили мне испросить у вас в долг. Не ведаю, откуда у них известье о вашем состоянии, но не могу поступить иначе, ибо нам угрожают смертью в случае, ежели эта бумага не будет послана. Получив ее, поступите по вашему разуменью и не корите вашего покорного слугу и совсем недавнего знакомца. А там как рассудит Бог.
Остаюсь с уважением, граф Петр Осоргин.
Писано в Судаке 13 мая, года 1786».
Главарь проглядел бумагу, подал ее переводчику, тот проговорил ее вслух. Главарь удовлетворенно кивнул головой.
— Карашо! — Он махнул рукой.
— Эфенди говорит, что вы будете жить, ни в чем не нуждаясь. Он говорит, что двух дней хватит. Госпожа Черных Гор добрая, вчера она отдала тысячу золотых за двух оборванцев, которых собирались наказать. Госпожа Черных Гор не жалеет денег. Ты хорошо поступил, что написал письмо. Она даст эти деньги. Эфенди тоже добрый, он мог бы потребовать больше, но госпожа Черных Гор ему нравится, он не хочет ее разорять. А теперь вы идите спать. Эфенди не хочет вам зла, он знает, что у богатых людей много денег, а мы бедные, мы тоже хотим денег, десять тысяч, не так уж много, у госпожи Черных Гор тысячу раз по десять тысяч, и у нее богатые камни, которым вообще нет цены. А теперь вы идите спать, и эфенди тоже пойдет спать, потому что все должны спать, богатые и бедные, и эфенди никому не желает зла, потому что он очень добрый.
Так главный разбойник говорил очень долго, наслаждаясь своим реченьем, а к концу он стал закатывать глаза и подпевать сам себе, все больше впадая в блаженство от ожидания груды золота, которую ему должны были доставить через два дня.
Нас заперли в сакле, угостив ковшом воды и засохшими лепешками. Помещение было совершенно глухое с двумя крохотными окошками, куда можно было едва просунуть голову. Двое охранников расположились у выхода, задняя стена упиралась в гору, потолок был крепок, и мы не нашли никакой возможности для побега.
— Однако это ужасно, — пробормотал Петр Иванович.
Больше всего его заботило не наше положение, а те предстоящие минуты, когда госпожа Черногорская откроет письмо.
— Я в роли вымогателя! — простонал Осоргин, хватаясь за голову.
— Но можно отдать долг, — робко сказал я.
— Эти негодяи уверены, что она несказанно богата! — воскликнул Петр Иванович. — Немудрено. Представляю, как пользуются ее добротой остальные. Быть может, это не первый шантаж.
Он расхаживал по сакле и не мог успокоиться.
— Как же мы беззаботно странствовали, Митя! Я даже пистолеты сегодня не взял. Впредь будет наука. Глупо, глупо! Десять тысяч! — Он снова схватился за голову. — Вот батюшке-то подарок! Не ведает, старый, куда своего сына заслал.
Трое суток мы протомились в сакле, питаясь только сухими лепешками. Да раза два приносили козье молоко. К исходу третьего дня дверь растворилась, и вошел довольный главарь. В руке он держал увесистый позванивающий мешок.
— Карашо, рюськи! — произнес он, довольный.
— Эфенди говорит, что госпожа Черных Гор хорошая госпожа. Она никого не оставляет в беде. И он очень любит и уважает госпожу Черных Гор. Она прислала все десять тысяч хорошими золотыми монетами, а не зелеными бумажками, которые легко горят на огне. Он восхищен госпожой Черных Гор, он ни за что бы не стал брать у нее деньги, но она очень богата, и эти монеты капля в море ее богатств. Эфенди говорит, что надеется на честность господина. Он желает, чтобы господин в своих землях возвратил долг доброй госпоже Черных Гор, ибо не надо брать деньги у женщины, если можно их взять у достойного мужчины. Добрая, добрая госпожа Черных Гор, и эфенди тоже добрый. Он возвращает господину и его слуге все имущество вплоть до ружья и пистолетов, хотя ружье очень хорошее, но эфенди тоже хороший, и он не желает присваивать чужого. Он возвращает даже лошадей, хотя лошади неплохие и очень нужны эфенди, но эфенди человек честный и не желает ездить на лошадях, которые ему не принадлежат, — так переводились слова главаря.
Он очень долго держал эту речь, расчувствовался, и глаза его увлажнились. Напоследок он протянул нам пакет, в котором содержалась записка госпожи Черногорской. В ней мы прочли:
«Уважаемый граф!
Рада оказать вам эту небольшую услугу, поскольку знаю еще, что с местными разбоями шутить не стоит. Как-нибудь сочтемся, а пока осмеливаюсь пригласить вас в гости, ибо расположилась я в месте дивном, о покупке которого веду нынче переговоры с хозяином. Спросите деревеньку Парадизи, что в нескольких верстах к западу в сторону горы Куш-Кая. Любой проводник покажет место. Здесь мы поговорим и вспомянем старое.
Остаюсь ваша А. Ч».
Парадизи, Новый Свет
Утром, искупавшись, мы отправились в Парадизи. О купании надо сказать особо. Впервые я плавал в море. Когда я вошел в воду с усеянного мелкой галькой берега, первое, что меня поразило, это необыкновенная прозрачность воды. Глянув вниз, я увидел через водную толщу свои голубые ступни и мельчайшие подробности дна, слегка колеблемые движеньем легкой волны. Купание в море удивительно освежает, и даже Петр Иванович, омраченный событиями прошедших дней, повеселел.
Еще больше поправилось его настроенье в дороге. Виясь по склонам гор и ущельям, была она чудной. С одной стороны простиралась свежая громада моря, с другой — высились горы с купами майских цветений и приземистыми разлапистыми соснами.
Наконец с одного поворота открылась уютная бухта, посреди которой красовалась не только знакомая уже яхта, но и несколько малых судов с пестрыми флагами.
— Да это просто Италия! — воскликнул граф Осоргин.
Действительно, место было превосходным. К бухте полого спускался берег с несколькими десятками плоских домов, а вдали ее замыкала красиво очерченная гора, поросшая местной сосной.
При въезде в селение нас встретили звуки работ и довольное количество всякого люда, сновавшего в разные стороны. И вновь нам попался Митрофан Артамонов. Он весело приветствовал нас, сорвав свою войлочную шляпу.
— И вы к нам, ваше сиятельство?
— К кому это к нам? — недовольно спросил Осоргин.
— Множество, полагаю, народу стечется! — проговорил Артамонов, мечтательно глядя на море. — Новую жизнь обустраивать будем!
— Уж не сюда ли ты машину свез? — спросил Осоргин.
— Сюда, ваше сиятельство! До Черной Горы дотащил, а там на корабль перегрузили.
— Кто же монету чеканить будет?
— То не моя забота, — отвечал Артамонов, — налажу, как подрядился, и посыплются денежки лучшей пробы!
— Где нам отыскать госпожу Черногорскую? — спросил Осоргин.
— Как где? Вон справа шатер на горе меж сосен. Там она и бытует, но больше на корабле. К шатру идите, скажут. А что, ваше сиятельство, — он улыбнулся, — с нами пойдешь?
