— Я это говорила? Да, пожалуй. — Она задумалась. — Правда, смешно, что именно вам и мне предстоит очень почетная и солидная роль, в то время как нам более свойственны легкомысленные поступки. И тем не менее, я думаю, мы с честью справимся с ней.

— Но вы ведь не восстаете против этой роли.

— Хорошей матери и жены? Какой мне смысл восставать?

— Я спросил вас не об этом. Я спросил, нравится ли вам эта роль?

— Кажется, мы заговорили серьезно, не так ли?

— Совершенно серьезно.

— Что ж... я думаю... да. Я хотела бы иметь детей. По крайней мере одного.

— В данных обстоятельствах... естественно, от Роджера.

Она помолчала и уже более веселым тоном спросила:

— А вы? Вы представляете себя в роли отца?

— Разумеется. Мне бы хотелось иметь кого-то похожего на этого толстенького мальчугана с грузовичком.

Хилма рассмеялась, хотя ее почему-то растрогало, как он это сказал.

— Что ж, ведь это вполне осуществимо. Он покачал головой.

— Вы хотите сказать «нет»? — удивилась она. — Но почему? Может быть, Эвелин не хочет... — Хилма оборвала фразу на полуслове. — Право, мне очень жаль, если так. Простите.

Он пожал плечами, и снова на его губах мелькнула эта странная улыбка.

— Вам не за что извиняться. Мы ведь всегда были откровенны в наших беседах, и кроме того, я не это имел в виду. Думаю, что Эвелин очень хочет иметь детей. По крайней мере, как бы это выразиться, она включает их в свой жизненный расклад.

— Тогда что, собственно, вы имели в виду, говоря, что у вас вряд ли будет такой, как тот толстенький мальчишка, и почему он должен быть именно таким?

— Надеюсь, вы обратили внимание, — проговорил он, — что у этого мальчугана очень светлые волосы и голубые глаза?

— Да, конечно. — Сердце ее невольно сжалось в предчувствии какого-то его признания, которое очень болезненно затронет его.

— Может, вам покажется это несущественным, даже глупым, но уж если предаваться романтическим бредням... я хотел бы иметь ребенка со светлыми волосами и голубыми глазами.

Наступило молчание. Хилма еще не поняла, как надо отнестись к его словам, поэтому постаралась превратить все это в шутку.

— Тем хуже для вас. Кажется, Эвелин такая же темная, как и вы? И конечно, это, как вы сами выразились, всего лишь романтические бредни. Я-то думала, вы хотите сказать что-то серьезное.

Она увидела, как его ноздри слегка раздулись. Он постарался ответить ей тем же легкомысленным тоном.

— Ах, простите меня, Милая, конечно же, это несерьезно. Это действительно всего лишь романтические бредни, и ничего больше. Природе человека свойственно хотеть то, чего он не может иметь.

Хилма кивнула и ответила почти весело.

— Совершенно верно! Именно так все и происходит: у меня будут маленькие голубоглазые блондины, хотя, как я сейчас поняла, гораздо больше хотела бы иметь пухленького мальчика с большими темными глазами и... — Она не смогла договорить. Совершенно неожиданно ее веселость улетучилась, и она в растерянности закрыла лицо руками.

— Не надо, Милая.

Голос звучал мягко, но настойчиво. Она подумала, что и ему, пожалуй, тоже не удалось бы закончить эту фразу на веселой ноте.

Хилма не очень понимала, чего ждала от него. Да и как это можно было понять, когда и в собственных-то мыслях не могла разобраться. Закрыв лицо руками, она бессвязно повторяла про себя: «Это нелепо, нелепо! Ведь я даже не знаю его имени! Что со мной?»

Он отнял от лица ее руки и крепко сжал их. Он ничего не сказал, но, когда минуту спустя она посмотрела на него, он был бледен и очень подавлен. Она подумала, что, наверное, тоже побледнела, потому что выражение его лица смягчилось, когда он встретился с ней глазами.

— Простите меня, Милая. Нам не надо было поднимать эту тему. Это моя вина.

— Нет! Вы ни при чем. Во всем виноват Ричард. — Она попыталась улыбнуться. — Это он навел нас на эту тему. Впрочем, это неважно. Мы и так наговорили слишком много. Предались своим... нашим романтическим бредням, или как вы их там назвали...

Он кивнул.

— Наверное, вы правы. И все-таки не слишком хорош этот наш мир. Правда, Милая?

— А может быть, это мы не очень хорошие?

— Хотим и пирог наш съесть, и чтобы при этом он остался целым? Да, очевидно, так. Жаль, что мы с вами не решительные и не героические люди, и характеры у нас не волевые. — Он снова улыбнулся.

— Или просто слишком хорошо знаем, какой отвратительной может быть жизнь без того, чего мы так хотим получить от нее, — она произнесла это отрывисто и сухо. Возможно, потому, что внутри у нее что-то больно защемило, а может быть, потому, что начала понимать, как далеко в этих разговорах они ушли от действительности.

«Не только таинственная ночь и луна могут быть опасны, — мрачно подумала Хилма. — Солнечный свет и Ричмондский парк не менее опасны». И с холодностью, которая, как она думала, была лучшей защитой, проговорила:

— Даже если вы не собираетесь к Бернторнам, боюсь, что мне пора идти. В любом случае, я... я не могу так долго задерживаться.

На мгновение она увидела протест в его глазах. Затем он очень спокойно сказал:

— Да, конечно, я понимаю. Могу я подвезти вас до города?

Говоря это, он поднялся и теперь смотрел на нее сверху вниз.

— Нет, спасибо. Право, не стоит.

— Это доставит мне удовольствие.

— Удовольствие, — подчеркнуто ответила она, — которому разумнее не предаваться.

И снова внезапный протест в его глазах, который тут же сменился принятием этого факта.

— Как вам будет угодно. — Он слегка поклонился.

Она хотела резко возразить, что ей это вовсе не угодно и он это прекрасно знает, только что же можно сделать?

Но она ничего не сказала. Потому что это привело бы к неприятному разговору, который Бог знает чем бы кончился. Самым правильным в эту минуту было сохранить выдержку и спокойствие и принять без каких-либо бурных эмоций неизбежность того, что человек в этом мире не может получить всего, что он хочет.

— Я думаю, — она посмотрела на него, — что скажу вам сейчас «до свидания» и останусь здесь еще немного, а вы уйдете.

— Но вы сказали, что вам надо идти, — ласково улыбнулся он, восхищаясь ее мужеством. — Я не тороплюсь. Давайте попрощаемся здесь, как вы предлагаете, но уйдете вы, а я останусь.

Она решила, что он просто все осложняет, и нетерпеливо пожала плечами.

— Ладно. — Поднявшись со скамьи, она протянула ему руку.

— До свидания, Милая. Это было замечательно. — Склонив голову, он поцеловал ей сначала одну, потом другую руку.

Как ей хотелось его поцеловать! Она с невероятным усилием удерживала себя, понимая, что не должна этого делать. Разрыв состоялся, и было бы просто безумием не видеть его.

— Прощайте, — мягко проговорила Хилма в свою очередь. — Я... я надеюсь, что вы будете очень счастливы.

— Надеюсь, что вы тоже, дорогая.

Она высвободила свои руки и отвернулась от него, даже не успев осознать, что делает. И вот она уже шла по дорожке...

Только теперь она поняла, почему он настоял на том, чтобы ушла она, а он остался. Вовсе не для того, чтобы все осложнить, как она подумала, а чтобы ей было легче. Потому что легче идти, то есть что-то делать, чем сидеть смотреть, как из твоей жизни уходит дорогой тебе человек и ничего не предпринимать, чтобы вернуть его... «Я тоже смогла бы так», — уверенно сказала себе Хилма. Однако была рада, что не на ее долю выпало это горькое бездействие.

Хилма взяла себя в руки задолго до того, как вернулась домой. Она даже сама себе удивилась: как это она могла так распуститься. Ведь она давно все решила, чего она хочет, и у нее не было в этом никаких сомнений и колебаний. По крайней мере, в последние годы.

Роджер был не единственным мужчиной, который хотел на ней жениться, но она выбрала его. Он был в высшей степени завидный жених. И ей даже не надо было перечислять все преимущества брака с ним. Они были очевидны.