Педерсен снова вздохнул и терпеливо сказал:

– Йен, вы ведь в курсе наших проблем. Все упирается в деньги. В одном только Копенгагене мы получаем отчеты о четырех сотнях пропавших без вести за год. Наш бюджет очень невелик, причем год от года его все больше урезают. Специальное подразделение, которое вы хотите создать, стоило бы где-то около десяти миллионов крон в год. Финансовая комиссия не утвердит решения о его образовании. Затраты на него не могут оправдаться. Даже из-за дюжины девушек в год… Выкиньте это из головы.

Йен Йенсен повернулся и пошел к двери, бросив через плечо:

– Тогда я пошлю мистера и миссис Андерсен в финансовую комиссию. – Дойдя до двери, он снова обернулся и взглянул на начальника. – Может, там им дадут разъяснения по поводу бюджета и «Синей сети».

Жарким сентябрьским вечером на небольшом средиземноморском острове Гоцо священник Мануэль Зерафа вел видавший виды «форд» к дому на вершине горы. Из этого старого, сравнительно недавно перестроенного дома, верой и правдой прослужившего многим поколениям фермеров, открывался восхитительный вид на сам остров Гоцо, на маленький, затянутый дымкой островок Комино и на огромный остров Мальта. Когда священник подошел к высокой каменной ограде и нажал на старую, металлическую кнопку вделанного в нее звонка, пот катился с него градом. Через минуту дверь открылась. За ней стоял мужчина весьма внушительных размеров. Коротко подстриженные волосы обрамляли обветренное, квадратной формы лицо; один глубокий шрам прорезал щеку, другой – подбородок, третий – правую сторону лба. Мужчина был в одних плавках. Его крупное, темное от загара тело было в отличной форме. Оно, как и лицо, тоже было покрыто шрамами; один из них шел от правого колена почти до паха, другой – от правого плеча до пояса. Отец Зерафа хорошо знал этого человека, знал, что на спине его были и другие шрамы и он потерял мизинец на левой руке. Мануэлю Зерафе также было известно, как мужчина получил некоторые из этих шрамов. Мысленно священник осенил себя крестным знамением. Он произнес:

– Привет, Кризи. Дьявольская жара. Сейчас баночка холодного пивка была бы в самый раз.

Мужчина сделал шаг в сторону и приветливым жестом пригласил святого отца войти.

Они устроились под бамбуковым навесом, заросшим виноградом и мимозой, который был укреплен перед бассейном с прохладной, голубой, манившей искупаться водой. За ним открывался потрясающий вид. Бывая здесь, отец Зерафа часто думал о том, что, если бы он просидел на этом месте сотню лет, все равно эта панорама не наскучила бы ему.

Большой мужчина принес две холодные как лед банки пива и вопросительно взглянул на священника. Они были старинными друзьями, и, хотя святой отец нередко в жару заезжал освежиться холодным пивом, мужчина знал, что на этот раз его приезд был не просто визитом вежливости.

– Мне, пожалуй, надо бы с Майклом поговорить, – начал священник.

– И о чем же ты с ним разговаривать собираешься?

Мануэль Зерафа отхлебнул пива и сказал:

– Сегодня четверг. Я знаю, он поехал на Мальту с Джорджем Заммитом. Когда он должен вернуться?

Кризи взглянул на часы.

– Должен успеть на семичасовой паром, так что через полчасика, наверное, будет здесь. А в чем, собственно, дело?

– В его матери.

Кризи выглядел озадаченным.

– В матери?

Священник вздохнул, потом твердо сказал:

– Да, в его матери. Она умирает от рака в больнице святого Луки. По всей видимости, жить ей осталось лишь несколько дней.

– Ну и что?

Еще более твердым голосом святой отец ответил:

– А то, что она хочет перед смертью увидеть Майкла.

– Зачем?

Священник пожал плечами.

– Мне позвонил отец Галеа, который опекает больных и умирающих в больнице святого Луки. Она спрашивала его о сыне, интересовалась, находится ли он все еще в детском доме. Сказала, что перед смертью хотела бы увидеть его лицо.

Голос Кризи был холоден как лед.

– Вряд ли она видела его лицо даже тогда, когда он родился. Она его бросила… Ты ведь знаешь, как она это сделала, сам мне рассказывал.

– Да, рассказывал.

– Расскажи еще раз.

Священник вздохнул.

– Не тушуйся, святой отец, рассказывай!

Мануэль Зерафа взглянул на него и пустился в давние воспоминания:

– Ночью в приюте сестер августинианок на Мальте кто-то позвонил в дверь. Одна из сестер пошла открывать. На ступенях крыльца стояла покрытая тряпкой корзина. От приюта отъезжала машина. Сестра заметила в автомобиле женщину и мужчину. Женщина, очевидно, была матерью Майкла, а мужчина, скорее всего, – ее сутенером.

Повисло долгое молчание. Оба мужчины смотрели на открывавшийся перед ними вид. Прервал тишину священник, сказав:

– Пойми меня, Кризи. Я не могу не сказать Майклу, что она хочет его видеть. Это мой долг.

Кризи резко выпалил:

– Если это и твой долг, то не перед Майклом. Ты его воспитывал в детском доме, пока я его не усыновил. Хоть он никогда свою мать не видел, но оба мы – и ты, и я – знаем, что даже мысль о ней он ненавидит. Его мать была шлюхой, которую больше интересовали деньги, чем собственная плоть и кровь. Ты знаешь не хуже меня, что Майкл прошел сквозь все круги ада. Зачем же делать ему еще больнее?

Снова воцарилось молчание. Стакан священника был пуст. Он взглянул на хозяина дома и попросил:

– Пойди принеси мне еще холодного пивка. А как вернешься, я тебе еще кое-что расскажу.

Он говорил, вернее, осмеливался говорить с Кризи таким тоном, каким мало кто осмеливался разговаривать с этим человеком. Кризи долго не сводил со священника пристального взгляда серо-голубых глаз, потом пожал плечами, встал и пошел на кухню.

Поставив перед собой банку свежего пива, святой отец спокойно продолжил беседу. Он напомнил Кризи о том, как два года назад они вместе сидели на ступенях церкви и наблюдали за тем, как дети из приюта играли в футбол с пацанами из деревушки Саннат. Майклу тогда шел уже восемнадцатый год, и он был лучшим игроком. Отец Зерафа не только руководил приютом, но и тренировал его футбольную команду. Кризи внимательно наблюдал за игрой, потом спросил о Майкле.

Священник рассказал, что мать Майкла была проституткой на Мальте, работала в квартале красных фонарей в Гзире. Отцом Майкла был один из ее клиентов, почти наверняка араб, от которого Майклу досталась слегка смуглая кожа. Мать бросила Майкла сразу же, как он родился, и воспитывали его в приюте на Гоцо. Пару раз его хотели было усыновить, но неудачно. Теперь Кризи смотрел, как юноша играл в футбол. Отец Зерафа был немало удивлен намерению друга усыновить Майкла, потому что его жена и четырехлетняя дочь лишь за несколько месяцев перед этим погибли. Они летели сто третьим рейсом компании «Пан Американ», и над местечком Локербай в их самолете взорвалась бомба, подложенная террористами.

О Кризи, удалившемся от дел наемнике, слагали легенды. Святой отец знал, что усыновление Майкла было со стороны Кризи не лишено некоторой доли цинизма, поскольку он тем самым хотел привязать к себе юношу и воспитать его по собственному образу и подобию. Для достижения этой цели он заключил брачный контракт с неудавшейся английской актрисой, которую позднее убили террористы. Кризи с Майклом отправились свершать свое личное возмездие, и в ходе этой операции сблизились друг с другом настолько тесно, насколько это может быть между двумя нормальными мужчинами.

Священник напомнил обо всем этом Кризи, равно как и о собственной причастности к организации усыновления, несмотря на то что знал всю подоплеку этого решения. Он продолжал наблюдать за Майклом, когда Кризи превращал его в идеально отлаженную машину для убийства; ждал их возвращения с Ближнего Востока после исполнения их мести. Когда они вернулись на Гоцо, святой отец заметил ту поистине удивительную связь, которая установилась между ними.

– Майкл стал мужчиной, – спокойно сказал священник. – И сделал его таким ты. Он сам должен принять решение. Я думал за него в детстве, а ты – в юности. Этот шаг он должен сделать самостоятельно.