Она сообщила с сожалением, что советского консульства в Швейцарии нет. Оказывается, после убийства Вацлава Воровского советское правительство отозвало из Швейцарии свое консульство. Офицер посоветовал ей отвести нас в полицейский участок. Что делать? Последовать совету или попытаться уйти, пока не вызвали охрану? В раздумье вышли на площадь. Обсуждая ситуацию, прошли по боковой улице метров триста. Вдруг увидели на стене одного здания табличку «Полицейский участок». Это был районный участок охраны порядка. В нерешительности остановились перед дверью. Была не была!

Первой вошла сопровождающая нас девушка, за ней — мы. За решетчатым ограждением стоял конторский стол, за которым сидел молодой дежурный офицер. Он заполнял какие-то бумаги. При нашем появлении он поднял голову и посмотрел на нас. После небольшой паузы первой заговорила девушка. Из соседнего помещения вышел пожилой полицейский. Он, внимательно оглядев нас, стал слушать объяснения швейцарки. Недоумение и настороженность на их лицах сменились дружескими улыбками после рассказа девушки. Они оба подошли, крепко обняли каждого и ободряюще похлопали нас. Они что-то радостно говорили нам, но мы не понимали, что они хотят сказать. Девушка стояла в стороне и платочком вытирала слезы. Это были и слезы радости, и слезы грусти от предстоящего расставания. Мы попрощались.

Прощай, добрая девушка! Спасибо тебе за искреннюю помощь и участие в нашей судьбе!

Идем мы с Василием старинными улицами швейцарской столицы в сопровождении полицейского. Кругом мирная и беззаботная жизнь. Полицейский не конвоирует, а просто сопровождает нас. Он угостил нас сигаретами и сам закурил. Идем недолго, минут пятнадцать. Подошли к одноэтажному зданию казарменного типа. Ворота охраняет вооруженный винтовкой часовой. Наш полицейский рассказал часовому о том, кто мы такие. Тот открыл ворота, и мы вошли во двор. Пройдя двор, подошли к входным дверям и нерешительно остановились. Полицейский жестом пригласил войти внутрь.

Мы вошли в просторное, длинное помещение. Полицейский простился с нами, дружески пожав нам руки на прощание. Мы огляделись. В просторном помещении были расставлены в три ряда аккуратно застеленные кровати. В соседних комнатах были слышны голоса. Я уловил характерные звуки польской речи. Вскоре из соседнего помещения, как впоследствии оказалось столовой, стали выходить люди, одетые в польскую военную форму. Они обступили меня и Василия. Посыпались вопросы. Многие из поляков знали русский язык, и поэтому проблемы в общении не было. Они дружески и с уважением выслушали наш рассказ и предложили пройти в столовую.

Пока мы ели, не прекращались расспросы. Их судьбы в чем-то перекликались с нашими. Были бои, плен и побег. Поляки хорошо приняли нас. Были, правда, негативные высказывания о Сталине, коллективизации и нашей предвоенной политике. Днем польские ребята гуляли во дворе казармы, а вечерами они пели свои песни, играли в карты. Много за время нашего общения было рассказано, но врезался в память один из рассказов…

Случилось это недели за две до нашего появления. В тот вечер после ужина в казарме уже готовились ко сну. Вдруг дверь открылась, и в помещение вошел молодой человек в сопровождении полицейского. Он был одет в полевую немецкую форму. На левой стороне кителя висел Железный крест. Вошедший был без головного убора. Сопровождавший его полицейский что-то сказал ему и вышел, закрыв за собой дверь. В первый момент в казарме воцарилась гробовая тишина. Прошло первое удивление: как же так, к антифашистам, бежавшим из плена, вдруг подселили фашистского офицера! По казарме пронесся ропот. Затем к вошедшему со всех сторон стали приближаться поляки. Тот спокойно, даже с усмешкой, смотрел в глаза подошедшим. Затем так же спокойно он заговорил с ними… по-русски!

Он рассказал, что контуженым попал в плен и, чтобы не быть расстрелянным, согласился служить у немцев. В конце концов он понял, что поступил слабодушно, и при первой возможности постарался бежать. Вскоре такая возможность представилась. Он был водителем на легковой машине, возил генерала. Воспользовавшись близостью швейцарской границы, он проскочил на полной скорости по мосту через Рейн. Он сказал, что на мосту ему пришлось сбить два шлагбаума, что по нему стреляли немцы. Но, к счастью, не попали (пока похоже на сюжет Шолохова «Судьба человека»). Но дальше он не мог толком ответить на вопрос, за что он получил от немцев награду. Солдат стал что-то путано объяснять, но ему уже никто не верил… Поняв, что тучи сгущаются, он попытался вырваться из кольца окружавших его поляков и выбежать в дверь. Его поймали. Сильна была ненависть к фашистам у людей, прошедших муки ада! Но еще больше они презирали предателей, в тяжелый час вставших на сторону врагов. Изменника схватили, высоко подбросили под потолок казармы, и он плашмя упал на пол. Так его подбрасывали и роняли несколько раз… На крики прибежали швейцарские часовые и унесли обмякшее тело в караульное помещение. Но после такой обработки, как утверждали поляки, он уже не жилец на белом свете.

Иногда, когда я рассказываю этот случай, меня спрашивают: возможно, это был наш разведчик? Мне это рассказали в сентябре 1942 года сами участники этого события, и я ничего не могу добавить. Ведь многие из моих товарищей по швейцарским лагерям брали вымышленные имена и фамилии. Например, я до конца шестидесятых годов называл своего нового друга Михаилом Коршуновым. Настоящая его фамилия Александрович. До сих пор мне хочется узнать, как по-настоящему звали другого знакомого по лагерю, Петра Чайку, где он живет.

В этом лагере мы с Василием пробыли дней десять. Потом два жандарма нас отвели на бернский вокзал. Там мы сели в поезд, следовавший до Бельжаса. Сами швейцарцы его называют «Швейцарская Сибирь». Так началась долгая дорога по швейцарским лагерям интернированных, долгий путь домой.

До станции города Бельжас, центра одноименной провинции, мы ехали недолго. Швейцария — страна небольшая, и из одного города до другого путь не занимает много времени. В городе нас направили в тюрьму. Такой прием нас удивил. Мы добровольно явились к властям, а нас направили в тюрьму! Но к нам подошел мужчина лет тридцати, наголо остриженный. Он представился нам как Николай Макляк, офицер, летчик. Он здесь уже второй день. Объяснил, что всех офицеров сначала содержат в тюрьме. Удостоверив личность, переводят в лагерь. Я и Василий отказались стричься и идти в камеру. Мы объяснили швейцарцам, что я рядовой, а Василий — младший сержант, но никак не офицеры. Тогда нас сопроводили в лагерь открытого типа, находившийся примерно в километре от тюрьмы.

Лагерь находился в низине, рядом протекала небольшая речка, берега которой заросли ольховником. Низинная местность была заболоченной. Для интернированных был выстроен одноэтажный барак. Там были выстроены также административное здание, кухня, скотный двор со свиньями, овощной сарай.

В лагере уже к этому времени находились одиннадцать наших соотечественников, бежавших из лагерей Германии, Франции, Италии, Голландии, Бельгии. Среди них были: Петр Чайка, Владимир Савченко, двое парней Дашко, представлявшиеся братьями, и другие. Возникает вопрос, почему всего 11 человек? Неужели к четвертому году войны было так мало военнопленных, решившихся бежать? Нет, бежали многие и удачно. Доходили разными путями до границы Швейцарии. Но буквально еще за несколько дней до нашего прихода швейцарские власти, по договоренности с германскими, передавали бежавших пленных Германии. Можете представить их дальнейшую судьбу! И только в сентябре 1942 года, почувствовав перелом в ходе войны, швейцарское правительство решило оставлять беглецов в Швейцарии. Финансировал содержание интернированных английский Красный Крест и консульство Англии.

Вместе с нами в этом бараке были несколько евреев из разных стран, также бежавших из лагерей. И что интересно, с нами отбывали наказание швейцарские солдаты. Они являлись для отработки наказания полностью экипированными: в форме, с ранцами, с касками и при винтовках!