Корабль причалил к почти пустой пристани, и вдруг на причал высыпали вооруженные автоматчики в форме войск НКВД. Наше ликование пошло на убыль. Подали трап, и мы всей массой столпились возле борта. По трапу наверх вбежали несколько солдат, и с ними два или три офицера. Старший офицер, обращаясь к нам, сказал: «Вы прибыли в Советский Союз, и на берегу вам надлежит сдать все имеющееся у вас оружие». Наша радость сменилась настороженностью, а затем и тревожным ожиданием. Сложив все оружие грудой у трапа, нас построили на берегу, каждого тщательно обыскали и строем повели к товарному составу, стоявшему невдалеке от пристани. Маленькие вагоны окошечек были опутаны колючей проволокой. Мы поняли, что, вернувшись домой, здесь вновь стали арестантами.

Несколько суток нас везли в неизвестном направлении. На одной из остановок местные мальчишки стали бросать в наши вагоны камни, крича унизительное: «Смерть фашистским гадам! Изменники!» Солдатня из нашей охраны, усмехаясь, стояла в стороне.

Наконец, мы прибыли на совершенно безлюдную станцию. Двери вагонов открылись, послышалась команда: «На выход! Становись в строй по двое!» Настроение у всех нас было, мягко говоря, подавленным, но все равно где-то в глубине души мы радовались, что сейчас мы на своей земле!

Скоро мы узнали, что нас привезли на Украину в город Сталино (ныне Донецк). Нашу группу под охраной солдат НКВД подвели к лагерю, огражденному плотной колючей проволокой, на каждом углу территории торчали высокие деревянные вышки, на них находились вооруженные солдаты и были видны прожектора. В лагере уже были заключенные, и теперь они с любопытством ждали, когда мы присоединимся к ним. Охранники раскрыли ворота, также опутанные колючей проволокой, и мы вошли внутрь. Старший конвойный подвел всех нас к деревянному бараку, сказав, что тут мы будем жить. Впоследствии выяснилось, что нас поместили в проверочно-фильтрационный лагерь НКВД № 240. До нас в нем содержались находившиеся на госпроверке в большинстве своем бывшие власовцы, а также полицаи и украинские националисты-бендеровцы, ярые противники советской власти. Находились здесь и бывшие военнопленные фашистских концлагерей.

Кое-кто из «старожилов», узнав, что все мы — бывшие партизаны, — ехидно, с нескрываемой ненавистью заявлял: «Ну что? Навоевались, москали?! Так вам и надо, гады!» Некоторые из нас отвечали им кулаками или огрызались. Постепенно мы стали привыкать к лагерной обстановке: как и все, получали положенный хлебный паек и жидкую баланду. Поили нас чаем с сахарином. Дни тянулись однообразно: шумный утренний подъем, крики и ругань охранников. Иногда вызывали на допрос. Один из них я запомнил на всю жизнь. Вел его совсем молоденький следователь, видимо, опыта у него еще не было никакого. Однако он старался изо всех сил казаться солиднее. Усадив меня на стул возле стола, он стал, как обычно, задавать вопросы, и когда коснулся периода моего пребывания в Швейцарии, то вдруг спросил: «Говори! В какой армии ты служил в Швейцарии?!» Я улыбаясь ответил ему своим вопросом: «А вы знаете, что Швейцария — нейтральная страна? Вероятно, не знаете!» Он резко вскочил со стула, швырнул на стол свою ручку и выкрикнул: «Я здесь задаю вопросы, а не ты!» Улыбаясь, я замолчал, но потом все же коротко рассказал ему, что представляет собой Швейцария. После этого допрос быстро завершился, но сама сцена осталась у меня в памяти.

Из лагерной зоны нас, разумеется, никуда не выпускали. Родные даже не знали, где мы и что с нами. О моей судьбе родители не знали абсолютно ничего два года. Не раз они наводили справки, но все время получали противоречивые известия: либо что я погиб, либо что пропал без вести. О моем старшем брате им узнать удалось. Его самолет был сбит возле города Балаклея, на Украине, и, спустившись на парашюте, брат был схвачен немцами. После того как он на глазах у свидетелей плюнул в лицо немецкому офицеру сгустком крови, его расстреляли.

Наступил день, когда нас отобрали на работы на коксохимическом заводе в городе Рудченково. Рано утром нас отводили на завод, и старший конвоир напоминал: «Шаг вправо, шаг влево считается побегом. Будем стрелять». И если бы вы знали, как мы были рады выходить за пределы лагеря!!

Пока я и еще несколько моих бывших спутников работали на заводе, других отправили добывать каменный уголь в шахту — «давать на-гора», как говорили бывалые шахтеры. Я же попал монтером в электроцех. В первый день мы все были поражены: никто из гражданских сотрудников завода с нами не разговаривал, все старались молча отвернуться. Оказалось, что перед нашим появлением представители НКВД собрали митинг, на котором заводчанам сообщили, что мы все — изменники Родины, предатели и шпионы и что какая-либо связь с нами будет караться по закону. В общем, атмосфера поначалу была жутковатая, но спустя несколько дней все изменилось.

Понемногу мы стали беседовать с рабочими, рассказывать о себе правду. Они внимательно и сначала с недоверием слушали наши рассказы. Постепенно они прониклись пониманием и сочувствием к нам, оказавшимся в таких условиях. Впервые за два года мне удалось отправить с их помощью первую весточку родителям. Получив это письмо, мама с криком «Валера жив!» упала в обморок. Потом один из рабочих ехал проездом через Москву и смог передать маме записку от меня. Эту записку, изрядно помятую и затертую, я нашел совсем недавно в конверте с документами. Ее она хранила и перечитывала, не веря в то, что я остался жив. Она дважды приезжала в Сталино — повидаться со мной, и останавливалась в доме у одного из моих новых друзей. Один раз по разрешению органов НКВД, а второй — нелегально, мы встречались тайком от охранников.

Начинал я писать эти зарисовки в 1970 году, вернувшись из замечательной поездки на Байкал. В то время я был еще полон сил и здоров. Было написано тогда всего несколько наиболее ярких рассказов. Так, недоработанные, они лежали на отдельных листках, и я не думал, что когда-нибудь буду писать дальше.

Но в сентябре 1978 года случилась производственная травма. Попал я тогда в Первую градскую больницу, где после неудачной (да и ненужной) операции получил заражение крови — сепсис. Буквально чудом, благодаря самоотверженной заботе и уходу моей милой и дорогой жены Тонечки, я вернулся к жизни. Именно тогда, на краю жизни, я понял, что с моим уходом уйдет все, что я пережил, что я помню. Я попросил принести побольше чистой бумаги и сделал черновые наброски-конспекты. При благоприятных условиях хотел с ними поработать, привести к более литературной форме. Но дальнейшие события не дали возможности завершить работу.

Только-только я смог побороть одну смертельную болезнь, как на слабый еще организм набросилась новая напасть — гепатит. Видно, во время операции, когда мне практически сменили всю кровь, занесли от недобросовестного донора вирус гепатита — желтухи. К тому же получилось нагноение левой оперированной ключицы — остеомиелит. В то время меня готовили уже ко второй операции.

Но, видно, Всевышний не дал свершиться этому. Буквально в день назначенной операции, за два-три часа до нее, меня моя жена успела перевезти в другую больницу, 7-ю городскую, где я впервые познакомился с замечательным человеком Александром Николаевичем Щербюком. За суровой и, как могло показаться, грубой манерой обращения скрывалась очень чуткая человеческая душа. Сколько раз в критические моменты он, как бы случайно, оказывался рядом и спасал меня! Надо отдать должное, в трудное время проверяются настоящие люди, настоящие друзья. Василий и Евгения Пименовы, наши давние друзья, подняли на ноги тогда всю партийную номенклатуру и смогли достать так мне необходимые дефицитные лекарства. А ведь в Первой градской больнице мне уже не хотели даже делать перевязки! Прямо в глаза говорили: «Зачем тратить бинты, ведь этот больной безнадежный!»

И все же выжил! И более того, справился с остеомиелитом, практически пожизненной болезнью. Моя Тонечка прикладывала к гноящейся ране сырой тертый картофель, регулярно меняя его. Хочу добрым словом помянуть отличного специалиста, врача Василия Александровича Матусевича. Он долго и внимательно занимался лечением моего остеомиелита. И произошло чудо! Рана затянулась, нагноения исчезли совсем. Однажды из больницы позвонили и сердито спросили: «Почему не идете на чистку?» Представьте, как были удивлены на другом конце провода, узнав, что я сам излечился!