Моррест хранил молчание. А вот Ирмина была неспособна держать язык за зубами больше нескольких мгновений. Убедившись, что хозяин не собирается расспрашивать дальше, но и не желая раздражать хозяина, девчонка принялась негромко напевать в такт шагам. Моррест прислушался и обомлел. Песня была памятна еще по "Сказанию" - конечно, в виде неуклюжего подстрочника, чернового перевода. По-сколенски она звучала куда приличнее, были в ней и ритм, и рифмы, и чувства - прежде всего ненависть к врагу и презрение к предавшему страну правителю. Моррест не сразу осознал, в чем разница. Разница была в имени Императора. Не Кард. Арангур.
Дворец огромный императорский -
Остров роскоши в море нищеты.
И приехал король алкский Амори
Переговоры свои вести.
Принимал его Император,
Как слуга - своего господина.
И забыл Арангур, видно, напрочь,
Что слугой императорским был он.
И накрыли столы золоченой
Изукрашенной посудой царской,
И за пиром хмельным и веселым
К Императору алк обращался.
Говорил король алков Амори,
Что пришла, мол, нынче, пора
Забыть то, как все было ранее,
Чтобы "завтра" сменило "вчера".
И что он, сколенский Император
Понять должен раз навсегда,
Что Империя умирает,
Воскресить ее вновь нельзя.
"Потому прошу, ваше величество:
Вы от титула отрекитесь,
И то, что умереть все равно должно,
Вы добейте и похороните..."
До сих пор мелодия была спокойная, сдержанная, даже немного ленивая - она точно передавала обстановку чинного, казенно-аккуратного и скучного официального пира. Но вот она взорвалась яростью, как призыв боевой трубы, как лязг мечей и ржание боевых жеребцов. Теперь в песне звучал надлом, звенела злость, непокорность, жажда схватки с врагом - и жгучее бессилие.
...Но ведь это сказал тебе враг озлобленный,
Которому хочется завоевать,
Сколен, тот, что три века мы строили,
За который пришлось меч поднять!
И теперь за него сражаются
Твои преданные бойцы...
Не сдавайся врагу, Император,
А на битву с ним нас веди!
Бить и гнать ошалевших от крови,
Грабежей, насилий, пожаров!
Ведь был Эгинар-император воином,
А ты - наследник Эгинара.
Чтоб навек запомнили захватчики,
Как вторгаться в твою страну...
...Но зачем трусу сан Императора?
И ответил он: "Да, отрекусь..."
- Слушай, откуда ты знаешь эту песню? - спросил Моррест. - И причем тут Арангур?
- Да у нас тут ее все поют. А причем Арангур... Я точно не знаю, в чем там было дело, но, говорят, именно из-за этой суки Амори стал королем.
- Но он же воевал на севере, говорят, чуть сам Крамар не взял...
- Слушай, ну я что тебе, хронист какой? Может, другой какой Арангур, их же четыре штуки было!
Моррест понял, что сам ошибся. Арангур Третий и правда был великим императором, собственно, последним, по-настоящему достойным своего титула. Всю жизнь в походах провел, чуть-чуть не объединил весь Сэрхирг в одном государстве. Как-то не вяжется это имя с отречением. Может быть, первый Арангур - "святой император" для арлафитов и кровавый отступник для всех прочих? Да нет, тот тоже погиб в бою, не прося пощады. Но был еще и Арангур Четвертый, второй ребенок в семье Арангура Третьего. Старшая дочь, Арелья, скончалась в Великую Ночь - мороз, воспаление легких, гроб. Так вот, именно Арангур Четвертый признал Амори независимым правителем, а потом и его завоевания. Он умер на следующий год после Кровавых топей, передав кастрированную Империю нынешнему Императору Валигару. Тоже, в общем, ничтожеству. Ну ладно, пусть опозорившийся Император оказался посмешищем для своих подданных. Но откуда это знает неграмотная девчонка-рабыня? Любопытство пересилило осторожность, и Моррест задал вопрос:
- Тебе-то откуда все известно?
- А-а, господин. Так все же болтают! А "гости" мои порой такие болтливые бывают, и ладно б по делу...
- А... титул? Ну, императорский?
- Да причем тут титул, господин? Будто помог он против Амори-то! У нас тут говорят: "Палка в руках храбреца - оружие. Меч в руках труса - железяка". И с именем Императорским так же. Зависит от того, кто его носит.
Моррест кивнул, с девицей не поспоришь. Они прибавили ходу. Скоро зеленая завеса леса расступилась, они оказались на противоположном берегу островка.
- Здесь тоже надо платить?
- Простофилям - да, - беспечно отозвалась Ирмина и вновь без затей сплюнула на обочину. Непосредственность девчонки контрастировала с робостью Олтаны, привыкшей каждое слово соизмерять с тем, что можно или нельзя. А ведь в их судьбах столько похожего... - А кто хоть что-то соображает - тем необязательно. Давай, попробуй сам отшить... господин. Я ведь рабыня, мне положено греть тебе постель и не вякать.
- Ну, положим, первое ты делаешь великолепно. А второе - сможешь?
- Если я замолчу, господин, вы заскучаете.
Моррест приготовился торговаться за каждый грош - но не потребовалось, здесь не собирали мзду с тех, кто уже заплатил. Когда народу набралось достаточно, большая лодка, почти схожая размерами с древнерусской ладьей на картинах Рериха, отчалила.
- А почему там паром, а тут лодка? - не удержался, задал глупый вопрос Моррест.
Мужчина посмотрел на него, как на идиота.
- Потому что тут ходят суда. Хороши бы мы были, если бы кто-то перерезал веревку. Эй, вы, на веслах, не спать!
Лодка неторопливо шла к причалу. Когда-то тут швартовались большие корабли - гораздо больше тех, какие он видел у Амори. Один и правда еще стоит - огромная, с окованным железом носовым тараном квинквирема - вроде тех, какие в другом мире можно увидеть в учебниках истории. Полностью доверить корабли парусам тут еще не решились. Моррест был немало удивлен размерами и сложной, но продуманной и сбалансированной конструкцией. Впрочем, посудина явно не на плаву: достаточно посмотреть на прогнившее дерево бортов, нехватку половины весел, да даже на саму посадку судна, чтобы понять: оно не покачивается в водах искусственной гавани, а уныло сидит, воткнувшись носом в илистое дно.
- Пилят, пилят, скоты сухопутные, - с неожиданной злобой рявкнул лодочник. Моррест уже хотел поинтересоваться, кто и что пилит, уж не министры ли местный госбюджет, когда увидел нескольких мужичков, суетившихся на палубе корабля. Сначала Моррест думал, что это плотники... Но плотники не стали бы распиливать рею на единственной мачте, на которой крепился огромный римский парус. Отпилив куски с обоих концов, они спустились вниз и принялись выламывать доски из фальшбортов. Все было понятно: они тут трудились не в качестве корабелов, а вместо дровосеков. И совсем не думали о том, что отправляют в топку, собственно, не просто дерево, а будущее своей страны.
