— Анна, — мягко начала Мадлен, — пойми, все настолько запутано. Ну нельзя же так сразу…
— Заткнись! — Анна затянулась и нетерпеливо выдохнула облачко дыма. — Не смей произносить ни единого грязного слова! Ты здесь для того, чтобы слушать. А говорить буду я. Я знаю про тебя и папу. А он не знает, что я знаю. И я не хочу, чтобы знал. Конечно, я обо всем рассказала Хэдли, и он согласился со мной на все сто процентов. Никто из нас не желает больше тебя видеть. Никогда!
— Пожалуйста, Анна, дай мне объяснить…
Анна быстро пересекла комнату — в ее серых глазах горела ненависть — и остановилась в футе напротив Мадлен. Рыхлое после родов тело содрогалось от возмущения.
— Нечего объяснять! Сука! Мы тебя приняли в семью. Дали тебе все. А ты!.. Ты нас всех перетрахала! В буквальном смысле слова. Сначала меня в Боулдере. Потом брата. А теперь милуешься с отцом. Никогда не думала, что способна так ненавидеть. — Анна толкнула Мадлен в грудь, та качнулась назад, потеряла равновесие и растянулась на полу. — Убила бы! — закричала Анна. — Но раз не могу убить, когда-нибудь сделаю твою жизнь такой же несчастной, какой ты сделала мою.
Оглушенная, Мадлен села и увидела, как исказилось от — отвращения лицо подруги. Анна продолжала тараторить без умолку. Мадлен воспринимала только отдельные фразы и слова. Но постепенно до нее стал доходить смысл.
— …не смей больше с ним встречаться. Ты меня слышишь? Ты должна порвать с ним так, чтобы он не понял, что Хэдли и я знаем. Нам надо оберегать мать. Бедная мамочка… Она тебя любила как дочь. А ты…
Именно этого Мадлен все время боялась. Голова стала тяжелой. Она закрыла глаза и попыталась вдохнуть. Едкие слова подруги пролетали мимо и падали где-то поодаль.
Конечно, она была совершенно права. Но Анна идеализировала отца. Считала, что, когда дело касалось ее, он не мог совершить несправедливости. Мадлен не должна была вступать в связь с этим человеком. Но в конце концов, Уатт сам все спровоцировал. Она была одинока, он оказался рядом, протянул руку, предложил любовь. Анне никогда не понять. Ее не бросали ребенком, не заставляли выживать одной в голоде и холоде. Анна всегда имела все, что хотела.
— …самая испорченная, порочная женщина… — Слова Анны ворвались в ее мысли. — Попробуй только приблизиться к кому-нибудь из нашей семьи, и ты, развратница, об этом пожалеешь. — Снова щелкнул замок сумки. На этот раз Анна достала завернутый в салфетку браслет, который Мадлен изготовила для Оливии, и, сорвав обертку, швырнула на пол. — Надеюсь, тебе все ясно? Если ты немедленно порвешь с моим отцом, ты больше обо мне не услышишь. Но если посмеешь продолжать интрижку, я найду способ засадить тебя на всю жизнь за решетку.
— Анна, пожалуйста… неужели ты не захочешь выслушать меня? — взмолилась Мадлен. — Ты ничего не понимаешь. И заходишь слишком далеко.
— Слишком далеко? Кто бы говорил! Ты поступишь так, как я сказала! Подумай о нас. Подумай о том, что ты совершила. Узнав об этом, Хэдли был совершенно раздавлен и плакал. — Анна ударила Мадлен под ребра заостренным носком модельной туфли. — Прочь с дороги, шлюха! — процедила она с отвращением. — Проклятая шлюха! Надеюсь, ты когда-нибудь получишь то, что заслужила.
На этой ноте Анна покинула сцену. Мадлен слышала, как хлопнула сетчатая дверь. До нее донесся звук удаляющихся шагов подруги по дорожке. Сетчатая дверь стукнула снова.
— Мадлен, что случилось? — Фрау Фишер испугалась, увидев, что ее постоялица лежит на полу.
— Все, — ответила девушка и подобрала миниатюрный браслет, сделанный для Оливии.
Да, именно так. Рухнуло все на свете.
Не прошло и часа после визита Анны, как Мадлен услышала, что зазвонил телефон. Девушка свернулась в коконе одеял на сбившейся постели в комнате с опущенными шторами и подсчитывала, сколько времени в Нью-Йорке. И до того как фрау Фишер позвала ее вниз, она поняла, что звонил Уатт. Наступил понедельник — он так и обещал.
Прежде чем спуститься, Мадлен проглотила таблетку аспирина, надеясь, что лекарство уймет нестерпимую головную боль. Избавиться бы от всего! Ну что ж, через несколько минут настанет желанное избавление.
— Мадлен, дорогая, — раздалось в трубке. — Как прошел уик-энд?
— Э-э… нормально. — Она продумывала, как сказать то, что требовалось.
— Хорошо. Запиши номер моего рейса — «Эр Франс», 534. Оказывается, я прилетаю в Париж всего через час после тебя. Ты можешь подождать меня в Орли. Я возьму такси, и мы вместе поедем в «Ритц».
— Уатт, я не смогу приехать в Париж, — как можно мягче ответила девушка.
— Что? Почему?
— Потому что не могу. Не хочу тебя больше видеть.
На другом конце провода воцарилось молчание.
— В чем дело, дорогая?
— В нас. Во всем, — увильнула от ответа Мадлен и прокашлялась. — Я много думала о нас. Ничего не выходит. Меня гнетет чувство вины. — Мадлен помолчала. Она задыхалась и хватала воздух ртом. — О, Уатт, ты знаешь, как я тебя ценю. Но я не могу приехать в Париж… не могу выйти за тебя замуж. Анна и Хэдли нам этого не простят. Ты с ними рассоришься навек. Я не могу этого допустить.
— Ничего подобного, дорогая. Доверься мне. После первого потрясения все войдет в свою колею. В конце концов, они же взрослые люди. Мы должны думать о нас.
— Я думаю, — печально отозвалась Мадлен. Ей нестерпимо хотелось рассказать про Анну. Тогда бы Уатт понял. Но она не могла. — Я не выйду за тебя замуж. Нам нельзя больше видеться.
— О, Мадлен! Приезжай в Париж. Мы все обговорим. Нельзя так сразу порвать. Я тебя люблю.
— Уатт, если я приеду в Париж, будет еще тяжелее, чем сейчас. Поверь, мне тоже нелегко. Постарайся понять.
— Понять? Что? После всего, что между нами было, ты вдруг почувствовала себя слишком виноватой перед моими детьми, чтобы продолжать отношения? Мы это уже обсуждали. Мадлен, приезжай в Париж. Мы обсудим все лично.
— Нет. Я не могу.
— О'кей. — Уатт начинал злиться. — Все дело в том, что ты меня не любишь. Признайся, я угадал?
Мадлен не отвечала. Она ненавидела себя, ненавидела его. Но больше всего ненавидела эту минуту.
— Что ж… возможно.
— Дорогая… — Теперь Макнил умолял. — Пожалуйста… Все слишком серьезно, чтобы оборвать по телефону. Я тебе не позволю. Я должен тебя увидеть.
— Нет. Мы больше не можем видеться. — Чтобы набраться решимости, Мадлен вспомнила ненависть на лице Анны. — Я уезжаю с друзьями на итальянскую Ривьеру.
— Да? Тут что-то кроется. — В его голосе зазвучало возмущение. — У тебя есть другой? Из института? Твой ровесник? Скажи правду!
— Нет. У меня никого нет. Ах, Уатт, извини. Я так тебе благодарна. Ты был такой замечательный.
— Удели мне минутку.
— Ничего не могу с собой поделать — я тебя не люблю. — Слова выходили какие-то неестественные. Если бы было больше времени, чтобы подготовиться и все отрепетировать.
— Значит, человек вдвое старше тебе не подходит? — насмешливо хмыкнул Макнил.
— Нет, ты прекрасно знаешь, возраст тут ни при чем. Дело в твоей семье. Мне не следовало во все в это влезать.
— Судя по всему, мне тоже. Жаль, что ты так считаешь. В последние месяцы я был счастливее, чем за многие годы. Думаю, что и ты тоже.
— Я была счастлива… Прости меня, Уатт. У нас нет будущего.
— У нас было будущее. Неужели ты не поверила, что я собирался развестись с Элизабет? Из-за этого распсиховалась?
— Нет, Уатт. Не хочу делать тебе больно. Мы можем остаться друзьями?
— Не можем, — просто ответил Макнил. — В создавшейся ситуации ты меня поймешь, если я прекращу оплачивать твое образование.
— Но это заем, — запротестовала Мадлен. — Я возвращу тебе все до цента.
— Сомневаюсь. Ты слишком привыкла к тому, что тебя содержат, так что вряд ли сумеешь сделать карьеру. — Его тон стал ледяным. — По крайней мере карьеру ювелира-дизайнера.
— Это ложь! Ты говоришь чудовищные вещи!
— Я другого мнения. Каким же я был глупцом! — Уатт повесил трубку. Голос в мембране умолк, слышался только шорох помех.
