— Как чудесно вот так держать вас в руках, Нэнси. Вы не можете себе представить, как мечтает об этом человек, сидящий в тюрьме. Надеюсь, вы никогда такое не испытаете — даже ради очерка. Там, в тюрьме, простое человеческое прикосновение — уже редкость. — Он привлек ее податливое тело еще ближе. — За стенами камеры каждый, как зверь, должен защищать свое пространство. Мало того что власти содержат нас в клетках, так все мы еще сооружаем собственные маленькие клетки. Не трогай другого и не позволяй ему трогать себя…

Нэнси вздрогнула. Ей трудно было даже вообразить такое страшное одиночество. Она сама принадлежала к тем, кто любит общение, и брат Стив утверждал, что Нэнси с детства хотела потрогать все, что движется.

И все-таки, думал Джо, женщина в объятиях преступника не может чистосердечно принимать его ласки. Она не сопротивлялась его поцелуям и даже отвечала на них, как будто ей это нравилось не меньше, чем ему. Но не было ли это беличьей игрой?

Сомнения, словно мигрень, терзали его голову. Он так давно не испытывал близости с женщиной, что не мог разобрать, действительно ли Нэнси отвечает страстными поцелуями или только нарочито поддается ему. Может, она из тех, кто умеет искусно изображать страсть? Возможно, уступая ему, она просто хочет осчастливить на время, пока не будет закончен очерк. И ради этого даже согласна на большее, чем несколько поцелуев.

Похоже, что он грубо ошибся, взяв с собой эту репортершу, решил Джо. В конце концов, ведь он бежал не потому, что ему была нужна женщина, а для выполнения своего отчаянного плана.

И все же нельзя было отрицать, что, несмотря на постоянные трудности, которыми она искушала его самообладание, сейчас он не жалел, что прихватил ее с собой. Даже если после ее объятий ему не выгорит ничего, кроме острой боли.

В тюрьме ему приходилось сталкиваться с людьми, которые могли искалечить его, даже убить, но он научился справляться с такими ситуациями. Здесь же было гораздо опаснее — эта женщина могла отнять у него душу, не дав взамен ничего.

К этому он не был готов. Он знал, какой хрупкой является его жизнь, в любое мгновение выстрел может оборвать ее — а с ней и эту сладостную передышку. Надо быть влюбленным идиотом, чтобы идти на такой риск.

Так приятно чувствовать себя в его объятиях, в свою очередь думала Нэнси. Я так долго старалась выдерживать дистанцию между нами, а стоило Джо обнять меня, и я растаяла?

Но она понимала, что это только прелюдия к неизбежному, главному. Джо, должно быть, тоже осознал это. Он ослабил объятия. Она не отстранилась.

— Нэнси, не беспокойтесь… я не причиню вам никаких неприятностей.

Любовный экстаз он называет неприятностью? Она не поверила его словам, и ей ужасно не понравился внезапный холодок, пробежавший между ними.

— Поймите, я долго сидел взаперти… Естественно, что я… Но я не хам и не насильник… — Он внезапно снял ее руки со своей шеи, и она затрепетала, как будто ее обокрали. — Я понимаю, — продолжал он, — что вы со мной только потому, что хотите прославиться на моей истории. Глупо полагать, что вы из тех женщин, которые могли бы полюбить такого злодея, как я…

Что он называет глупостью? Ее возрастающее чувство к нему, которое больше не подчинялось ее воле, словно дождь или ветер. Можно позавидовать его железному самообладанию, но ее разбуженное сердце, увы, не из металла.

Но ее проблемы — как совладать со своими эмоциями — были пустячными в сравнении с теми ужасами, которые достались ему. Та простодушная радость, с которой он наблюдал за белками, заставила ее еще глубже осознать кошмар тюремной жизни и добавила горячего желания что-то сделать для него.

Если бы только он ей доверился, она смогла бы помочь ему обрести иное будущее вместо бездарной перспективы, ожидающей его. Она была убеждена, что сочувственный очерк о героизме Джо в непогоду привлек бы к нему симпатии читателей. Газетная шумиха часто заставляла власти пересматривать ошибочные, несправедливые приговоры. В крайнем случае, перемена общественного мнения могла резко изменить даже отношение к нему полиции, когда та его поймает. Ей даже думать не хотелось о том, как они могут поступить с беглым узником.

— Джо, — она положила ладонь на его руку, — разрешите мне позвонить моему редактору. Позвольте рассказать людям, какой вы на самом деле человек. Это может вам помочь. Это может…

Он оборвал ее коротким грубым ругательством и, нахмурившись, отодвинулся от нее. Соблазнительные поцелуи этой женщины едва не заставили Джо забыть, кто она и кто он.

— Для вас главное — работа, не так ли, мисс? — съязвил он. — И, как я давно убедился, вы никогда не забываете о главном. Я с этим достаточно хорошо знаком. Мой отец был похожим на вас.

— Нет, Джо, все совсем не так! — его охлаждение больно ранило ее.

— Никакие очерки мне не помогут, — сказал он ледяным тоном. — А то, что вы хотите сделать, только усугубит мое положение. Вы, похоже, не понимаете, что мне будет легче скрыться, если обо мне пораньше забудут.

— Но, Джо… — Нэнси не узнавала его. Глаза Уоткинса были холодны, губы крепко сжаты, как будто он жалел, что нарушил запрет, и больше не собирался его нарушать.

Нэнси любила шумные пикники в лесу. За исключением шума, обстановка сейчас была великолепной. Под высокими дубами, украшенными сочной весенней листвой, толпились кружевные полянки папоротников. Среди подлеска бросались в глаза ветки густого кустарника, покрытые белыми цветами, похожими на вуаль новобрачной.

Но закусывать бутербродами с салями и сыром, запивая их соком из маленьких баночек, не очень приятно, когда опасаешься, что эта идиллическая сцена в любой момент может быть нарушена ревом машин и вторжением орды полицейских. Малоприятной была и перспектива провести ночь в пикапе, поскольку на сырой земле долго не пролежишь.

Раньше у нее всегда был выбор, и она воспринимала его как нечто само собой разумеющееся. Теперь, после встречи с Джозефом Уоткинсом, эти возможности непривычно сузились. Но она не могла слишком сожалеть об этом, так как его возможности были совсем мизерными.

Помаявшись немного на влажном мху, Нэнси открыла дверцу со стороны пассажира, примостилась на сиденье, продолжая жевать. Джо разгуливал вокруг с сандвичем в руке, часто бросая настороженный взгляд через плечо, словно дозорный, охраняющий территорию от неприятеля. Его затянувшееся молчание напомнило ей их первую встречу.

То, что сердце сжимается при каждом взгляде на него, внушала себе Нэнси, это не более чем страстное желание поскорее добраться до машинки в офисе. Для любой здравой женщины было бы глупо позволить себе отдаться человеку, которому предстоит либо провести долгие годы в тюрьме, либо остаток жизни в бегах. Ей, конечно, это ничем не грозит, быстро поправилась она. Джо даст ей материал для сенсационного очерка. И после этого о нем можно навсегда забыть.

Она знала немало мужчин, большинство из них были просто ее приятелями, некоторые чуть больше того. С двумя ухажерами она даже имела интимные отношения. Но никто еще не пробуждал в ней такого неожиданного, но неопреодолимого зова сердца, как это случилось с появлением Джо. Словно он открыл дверь не в придорожный ресторан, а прямо в ее душу.

Нэнси пожертвовала последнюю корку птицам, разгуливающим по поляне, и потянулась за блокнотом. Обширные заметки, которые там уже накопились, были сделаны особым видом скорописи, придуманной ей самой. Их вряд ли мог прочесть кто-нибудь другой, кроме нее.

— Поскольку у нас еще осталась пара часов светлого времени, Джо, давайте продолжим ваше интервью.

Уоткинс оглянулся на нее и кивнул, продолжая, однако, свое раздражающее хождение.

— Разумеется. Давайте спрашивайте, мисс.

Ему не очень-то хотелось снова исповедоваться, но разговор мог отвлечь от навязчивых мыслей.

Нэнси колебалась. Ей не хотелось затрагивать болезненную тему, но рано или поздно все равно придется об этом спросить. Невозможно интервьюировать человеке, обвиненного в убийстве, не упоминая о самом убийстве.