В десять часов няня привела всех детей в комнату их матери. Плакали все, особенно Джесси Энн. Но когда к детям присоединилась их мать, Тилли едва удержалась от слез. Больше всего ее тронуло отношение к ней главного безобразника за час до этого. Она помогала Мэтью надеть новую одежду, и вдруг он неожиданно уткнулся ей в живот и сбивчиво заговорил:

— Я не хочу уезжать, Троттер, я… вел бы себя хорошо… если бы остался.

— Но вы же уезжаете не навсегда, мистер Мэтью, — в первый раз за время пребывания в доме девушка обняла мальчика. — У вас будут длинные каникулы. Вы приедете на Рождество. Представьте, какие будут праздники, как вы будете веселиться.

Он поднял голову, и она поняла, как напуган этот такой дерзкий и озорной мальчишка, когда он сказал: «Там все будет по-другому. Я не буду знать, что делать. И там есть большие мальчики».

— Вы сможете постоять за себя, мистер Мэтью. Не бойтесь, вы справитесь. Да и едете не на край света, а только в Ньюкасл. И когда приедете на Рождество, мы снова поиграем в разные игры, как на прошлой неделе. Хоть вы говорили, что вам игры не понравились, но я знаю, что это не так. А еще, — девушка присела, чтобы быть на уровне его лица, — еще я позволю опять посадить мне в постель лягушку и обещаю, что не засуну ее вам под рубашку.

— Эх, Троттер, — не по-детски тяжело вздохнул Мэтью.

— Ну, перестаньте плакать, такие большие мальчики, и столько слез, — говорила Мейбл Прайс, когда Тилли уводила детей из комнаты.

Хозяин пытался успокоить жену, но даже в коридоре был слышен ее голос: «Я никогда тебе этого не прощу, Марк, никогда!»

Потом Тилли вместе с другими слугами стояла на крыльце и смотрела, как кучер Фред Лейбурн увозил в экипаже хозяина и мальчиков. Это было большое событие, и многие слуги считали его счастливым, потому что маленького чертенка наконец отправили из дома. Тилли тоже следовало бы вздохнуть с облегчением и радоваться больше других. Но, к своему удивлению, радости она не испытывала и чувствовала, что будет скучать о Мэтью больше, чем о Люке.

— Идите, занимайтесь своими делами. — Миссис Лукас вплыла по ступенькам на крыльцо, провожающие сразу разошлись по своим делам.

Когда Тилли поднималась по лестнице в детскую, ее догнал только что приехавший мистер Бургесс.

— Я пропустил отъезд. Увидел, как экипаж выезжал за ворота. Для таких двух сорванцов это лучшее, что можно было для них придумать.

— Но вы же хорошо их учили, мистер Бургесс.

— Одного образования мало, Троттер, если человек живет изолированно, — учитель склонил голову набок и улыбнулся. — Образование приносит пользу, когда помогает людям жить вместе, уживаться друг с другом. То, чему я мог бы научить Мэтью, едва ли пригодилось бы ему в этом тесном мирке.

Тилли было странно слышать, что мистер Бургесс называет такой огромный дом тесным мирком. Однако девушка догадывалась, что он имел в виду.

— Ты прочитала книгу, которую я тебе дал? — понизил голос учитель.

— Да. Но… я не все поняла.

— Поймешь, когда перечитаешь еще раз.

— В книге одно противоречит другому, нет связанного рассказа.

— Ну, сейчас тебе рано судить. Вольтер рассказывает в ней о жизни. Я дал тебе эту книгу, чтобы познакомить с лучшим образцом литературы, пусть и сложным для понимания. Теперь ты постепенно сможешь как бы спускаться по ступеням к тому, что попроще, поэтому будешь понимать легче.

Чтение давалось ей с трудом, но ей нравилось слушать мистера Бургесса, от которого она многое узнала. Учитель даже подарил ей две книги. Но Тилли могла читать только ночью при свече. Они довольно скоро закончились, потому что ей выдавали по свече на неделю. Однако девушка быстро нашла выход из положения. Она собирала огарки, перетапливала и внутрь закладывала фитиль. Днем раскрыть книгу Тилли не осмеливалась: в любую минуту могла войти мисс Прайс. Зато она могла, не опасаясь вопросов, наблюдать за занятиями детей, даже иногда оставалась послушать урок мистера Бургесса.

Хозяйка целый день пребывала в расстроенных чувствах. Тилли определяла это по суете в ее спальне. Миссис Сопвит рассталась с кушеткой, на которой раньше проводила дни, и улеглась в постель. К восьми часам мистер Сопвит домой еще не вернулся. За ужином девушка узнала еще кое-что о хозяине, но открытие не обрадовало ее. Разговор завела Эми Стайлс.

— Чтобы съездить в Ньюкасл и вернуться, не требуется столько времени. Зная, в каком состоянии мадам, следовало бы сразу вернуться домой.

— Какая именно мадам? Какая из двух? — раздались голоса и смешки.

— Вот именно, какая, — заметил главный садовник Фрэнк Саммерс. — Та мадам шлюха, самая настоящая шлюха, и место ей на причале в Шильдсе.

— Зато она так важничает и строит из себя неизвестно что, — снова вступила в разговор Эми Стайлс. — Одному Богу известно, как она осмеливается являться сюда и навещать хозяйку. Нахалка, каких поискать; да, бесстыжая нахалка и больше ничего. Слуги Майтонов рассказывают, что она обращается с ними по-свински, просто за людей не считает. И еще говорят, — Эми окинула взглядом всех сидящих за столом, — говорят, что старик в курсе дела.

— Откуда тебе это известно? — Филлис пристально посмотрела на Эми.

— Да уж, известно. Наш Вилли знаком с Пегги Фрост, которая там заведует кладовой. Так вот, она думает, что старик немного чокнутый, но себе на уме. За столом называет ее «моя дорогая», «моя милая». А она целует его в голову и рассказывает что-нибудь смешное, чтобы его развеселить, а он смеется заливается.

— Ты много знаешь, да, очень много, — закивала головой Филлис Коутс, в голосе ее явственно чувствовалась насмешка.

— Не смейся, я знаю, что говорю. Ходят слухи, что у нее на крючке кто-то еще, а наш хозяин на вторых ролях.

— Надо же такое сказать, — тряхнула головой Филлис Коутс. — Ты столько всего слышишь, Эми, просто ужас. Знаете, — она оглядела всех и, указывая на Эми, продолжала, — ей нужно книжки писать, у нее воображение богатое.

Послышался смех, который стих, когда заговорила кухарка:

— Ну, довольно. Пусть те, что наверху, устраивают свои дела, как хотят. Давайте займемся своими. Сегодня суббота, конец месяца, пора подводить итог. — Она вдруг спохватилась и покосилась на Тилли.

— Ты закончила?

— Да, миссис Брэккетт.

— Тогда можешь идти.

— Почему вдруг она должна уходить?

Все обернулись к Филлис Коутс.

— Она здесь уже два месяца, и ей причитается доля, соответствующая ее положению.

Последовало продолжительное молчание. Потом кухарка буркнула: «Это будет мелочь».

— И мелочь сгодится, на дороге не валяется. — Филлис улыбнулась Тилли и остановила ее, когда девушка собралась уходить.

Дальнейшее показалось Тилли каким-то странным сном. Кухарка поставила на стол ящичек с серебром и медью. Высыпав монеты на стол, она разровняла их руками, извлекла из кармана фартука записную книжку. Послюнявив палец, она перелистала несколько страниц.

— Удалось сэкономить при расчетах: с бакалейщиком и мясником — двадцать пять шиллингов; с торговцами рыбой и дичью — восемнадцать шиллингов и девять пенсов; с мельником — два фунта семь шиллингов и четыре пенса, — она подняла голову и огляделась. — Это с учетом того, что теперь нужно выкладывать миссис Лукас пенс вместо трех фартингов, как в прошлый месяц. Не знаю, почему она должна снимать «сливки».

— Я тоже не понимаю. Они с мисс Прайс и без того неплохо руки греют. Можете мне поверить: три бутылки с каждой дюжины. Как вам это нравится?

— Не надо мне ничего говорить. Я не глухая, не слепая и не вчера родилась, — отрезала кухарка и продолжала: — Теперь яйца, овощи и фрукты, что отправлялись на рынок. В этом месяце мы с этого имеем совсем неплохо: восемь фунтов два шиллинга и шесть пенсов. — За столом одобрительно закивали.

Кухарка послюнила карандаш и принялась за подсчеты. После долгих вычислений объявила: «Выходит двенадцать фунтов, тринадцать шиллингов и семь пенсов».

— Это все?