Джилл отступила еще на шаг, и на лице ее отразилась боль. Она обхватила себя руками, словно защищаясь.

— Это нечестно. Речь у нас не о деловых переговорах. — Она прижала ладонь к его груди. — Мы говорим о человеческих отношениях, о любви и семье.

— Нечестно? Пять лет тому назад ты сделала точно то же, что и сейчас. — Он выругался. — Ты ушла, потому что я не мог дать тебе «все». А как насчет того, что я мог тебе дать? Насчет того, что я тебе давал? Это вообще ничего не стоило?

Он шагнул вперед, протягивая вперед раскрытую ладонь.

— Если то, что я тебе говорю, — неправда, тогда что ты, к черту, делаешь? И почему ты это делаешь?

Джилл вскинула голову:

— Пытаюсь уберечься от боли. Пытаюсь избавить себя от многих месяцев или даже лет тоски, от горьких воспоминаний. И хочу избавить Ребекку от того же.

Он покачал головой.

— Не надо припутывать сюда и Ребекку. Речь идет о тебе. Ты снова хочешь сбежать. Во второй раз.

— Это ты мне говоришь? — возмутилась она, и в голосе ее явственно звучала боль. — Это ты бежишь. И не надо себя обманывать — это имеет самое прямое отношение к Ребекке. Она улавливает все, что мы чувствуем — все, что ты чувствуешь. То, как ты эмоционально отчужден от нее. И от меня.

Джек открыл было рот, собираясь опровергнуть ее слова, но она подняла руку, не дав ему говорить.

— Она спросила меня, нравится ли она тебе. Она спросила, почему ты не хочешь стать ей вторым папой. Твое равнодушие причиняет ей боль.

Джек невольно отступил на шаг. Такие мысли как-то не приходили ему в голову. Он вспомнил о равнодушии и апатии отца, о том, как ему не хватало отцовской любви. И как было больно ее не иметь.

Неужели он причинил Ребекке такую же боль?

— Когда? — напряженно спросил он. — Когда она это сказала?

— Пару недель тому назад. — Джилл покачала головой. — Но какая тебе разница.

Джек смущенно провел пальцами по волосам.

— Я не хотел ее ранить. Я просто не хотел, чтобы она слишком ко мне привязывалась.

— Или, может, это ты не хотел слишком к ней привязываться? Или ко мне? — Подойдя к нему, Джилл заглянула ему в лицо. — Я люблю тебя, Джек. Но больше я так жить не могу. Мне надо, чтобы ты тоже меня любил.

Ему казалось, что он вот-вот потеряет власть над своими чувствами. Снова обхватив ее лицо ладонями, он попытался ее переубедить:

— У тебя было такое безрадостное детство, что теперь, если тебе не пообещают идеальной любви, ты бежишь в страхе. Ты боишься, что тебя отвергнут, Джилли.

Она прижала ладони к его груди, ощущая кожей мягкую шерсть вязаного свитера.

— А чего боишься ты, Джек? Того, что тебя будут любить?

Он сжал ее лицо чуть сильнее.

— Я не могу изменить своих чувств.

— И я тоже.

Джек нежно провел пальцами по ее щекам, наслаждаясь прикосновением к ее гладкой коже. В нем тугой пружиной сжалась боль.

— И что мы будем делать теперь?

У нее из глаз снова полились слезы — медленно покатились по щекам, увлажняя и его пальцы.

— Скажи мне ты, Джек. Я не хочу расставаться.

Он попытался найти подходящие слова, чтобы попытаться ее в чем-то убедить, как-то успокоить, — но тут же остановился, осознав, что они попали в безвыходное положение. Наклонившись, он прижался к ее губам, ощущая вкус ее слез. Почувствовала ли она вкус его сожалений и печали?

Испытывая такое ощущение, словно сердце у него разрывается на сотни кровоточащих кусочков, он опустил руки, повернулся и ушел.

Джек выехал на своей взятой напрокат машине на дорогу к двухэтажному каркасному дому и отключил двигатель, однако выходить из машины не торопился. «Шесть лет», — подумал он, обводя взглядом неказистое здание. Шесть лет прошло с тех пор, как он сидел вот так, глядя на то, что он называл домом.

Сощурившись, он всмотрелся внимательнее. Дом был недавно выкрашен: прежний белый цвет сменился на мягкий желтый. Дуб перед домом, казалось, увеличился втрое и стал гигантом по сравнению с тем деревом, на которое он карабкался в детстве. Его ветви теперь тянулись к небу, и сейчас они были покрыты почками, которые вскоре должны были уже раскрыться. А в остальном почти все осталось прежним.

Джек с удивлением понял, что ему приятно здесь оказаться. Открыв дверь автомобиля, он вышел, громко захлопнул дверью и прислонился к ней. С другой стороны, где бы он ни оказался сейчас, это место было бы приятнее, чем то, в котором он провел несколько последних дней.

Последние дни были настоящим адом.

Он потер рукой щеку, на которой отросла двухдневная щетина. Как ни больно ему было это признать, но у них с Джилл ничего не вышло. Он не в состоянии дать ей то, что ей нужно и что она заслуживает: любовь и верность, традиционную семью.

Но ему страшно ее не хватало. Настолько сильно, что временами ему казалось, что он сходит с ума. Он был в таком отвратительном настроении, что даже самые его терпеливые знакомые посоветовали ему срочно обратиться к психоаналитику, чтобы окончательно не спятить.

Джек не стал никого слушать и поехал домой. Повидать отца и близких и примириться с прошлым. И может быть — получить ответы на важные вопросы. Если эти ответы вообще существуют.

Занавеска на одном из окон зашевелилась, и в окне показалось маленькая мордашка. Шон, решил он, улыбаясь, и приветственно помахал рукой. Мальчуган изумленно разинул рот, и занавеска снова опустилась.

Джек ухмыльнулся, пытаясь угадать, узнал ли его мальчишка, или сейчас взволнованно сообщает взрослым, что у дома стоит какой-то незнакомец. Он никого не предупредил, что приезжает. Джек и сам не знал толком почему — но он не хотел, чтобы отец узнал о его намерении.

Он направился к дому — и тут входная дверь распахнулась. Оттуда выскочила Сью, а за нею — его мать, Бонни и близнецы. Если за эти годы семейная традиция не изменилась, то он приехал как раз в тот момент, когда все сидели за воскресным обедом.

— Джек! — хором закричали все, и в следующую секунду его уже обнимали, целовали, дергали за руки и хлопали по плечу.

— Наконец-то ты дома! — сказала его мать со слезами на глазах.

— Почему ты не позвонил? — нахмурилась Сью. — Я бы встретила тебя в аэропорту.

— Ты нам что-нибудь привез, дядя Джек?

— Мальчики! Не забывайте, как себя надо вести! — Бонни взглядом попросила у него прощения. — Добро пожаловать домой, Джек.

Смеясь, Джек ответил на все вопросы по очереди, давая увлечь себя в дом. Его мать настояла на том, чтобы он присоединился к обеду, и ему сейчас же поставили прибор.

Дом! Он оглядел комнату, заметив выгоревшие обои в цветочек, буфет красного дерева, принадлежавший его бабке, фарфор, заказанный матерью по каталогу. Все будило воспоминания — даже еда, которую подала мать. Вареная курица с клецками, зеленая фасоль с чрезмерным количеством животного жира, домашний яблочный пирог… Во время еды перед ним вставали картинки из прошлого — включая и то, как он тайком скармливал фасоль пристроившемуся под столом псу.

Его сестры рассмеялись, когда он им об этом напомнил. Его мать укоризненно пощелкала языком.

— Твой отец быстро разобрался, что происходит, и стал на время обеда сажать пса на цепь.

— Да, Джек, — подхватила Сью. — Тебе еще повезло, что он не посадил на цепь тебя. Он так разозлился!

Все снова рассмеялись, а Джек скорчил рожу.

— Наверное, я бы предпочел сидеть на цепи, чем есть овощи. Он потом несколько месяцев заставлял меня есть двойную порцию, чтобы наверстать то, что я не съел.

Разговор стих. Джек решил, что каждый вспоминал свое детство — и думал о Билли Джейкобсе.

Откашлявшись, он бросил салфетку на стол.

— А где папа? В больнице?

— Наверху, спит. — Бонни встала и начала убирать со стола. Лицо ее выражало угрюмое неодобрение. — Он отказался оставаться в больнице.

— Вопреки рекомендациям врача, — прибавила Сью, тоже вставая. — Они мало что могли ему предложить — только продлить жизнь. Я могла бы понять желание вернуться домой, если бы ему хотелось быть с близкими. Но он хочет только, чтобы его оставили в покое.