Потом они играли в «Мышеловку» и еще во множество самых разных игр. Но, смеясь вместе с девочкой и ласково ее поддразнивая, он не переставал думать о ее словах. Что-то в них не давало ему покоя. Но он никак не мог понять, что именно.

Джек оторвал взгляд от дороги и взглянул на Джилл, сидевшую рядом с ним в машине. Спина ее была непримиримо выпрямлена, руки стиснуты на коленях. Она смотрела в окно не отрываясь. Но, несмотря на ее сдержанный вид и показное самообладание, Джек понимал, что она на грани срыва. Лицо у нее было мертвенно бледным, линия губ говорила о страдании, глаза блестели от невыплаканных слез.

Она боялась. Боялась будущего. Боялась потерять дочь.

Он с трудом сглотнул и снова стал смотреть вперед. Они возвращались после встречи с адвокатом, последней перед слушанием дела об опеке, назначенном на следующую неделю. Джек не хотел ехать, понимая, что и так слишком вовлечен в ее жизнь, но не смог отказать Джилл.

Адвокат подробно рассказал им, как будет проходить слушание, какие вопросы она может услышать от судьи и адвоката Питера, и откровенно высказался относительно того, какие у нее шансы на выигрыш — и от чего они зависят.

Адвокат считал, что у нее неплохие шансы. Это было хорошим известием. А плохие они уже знали: существовала вероятность того, что судья примет решение в пользу Питера.

Джек сдвинул брови и стиснул пальцы на рулевом колесе. Весь разговор с адвокатом был для него кошмаром. Он ощущал страх Джилл и был бессилен ее успокоить. У него было такое ощущение, словно одного негромкого слова утешения будет достаточно, чтобы он полетел с какого-то невидимого обрыва прямо в пропасть чувств и эмоций. В пропасть, из которой он уже больше никогда не выберется.

Поэтому он продолжал оставаться хладнокровным и сдержанным. Он задавал взвешенные, четкие вопросы. Джек надеялся на то, что потом, когда ее будут пожирать страхи и сомнения, он сможет успокоить ее фактами.

И все это время ему хотелось как следует вмазать адвокату за то, что тот, просто развалясь в удобном кресле, хладнокровно предупреждает Джилл о том, что она может потерять Ребекку. Ему хотелось промчаться по шоссе, разыскать Питера Найта и избивать его до тех пор, пока он не признается в том, что ведет себя как последний подонок, и не пообещает оставить Джилл и Ребекку в покое.

— Что, если я ее потеряю? — вдруг прошептала Джилл, поворачиваясь к нему. Лицо ее посерело.

Джек постарался придать своему голосу твердость:

— Этого не будет.

Она перевела взгляд на свои сжатые пальцы.

— Ты уверен на все сто процентов? — Он помедлил с ответом, и Джилли чуть слышно застонала. — По крайней мере, спасибо за то, что ты мне не лжешь.

Он вполголоса чертыхнулся и остановил машину на красный свет.

— Стопроцентной уверенности у меня нет, но я готов дать девяносто пять процентов, что судья присудит опеку тебе.

— Правда?

Она смотрела на него с такой надеждой, что ему стало больно. Он сделал глубокий вдох.

— Да, правда. Как и сказал твой адвокат, хорошо, что Ребекка — девочка. С сыном было бы сложнее. И то, что у Питера уже есть еще один ребенок, тоже дочь, также говорит в твою пользу.

Зажегся зеленый свет, и он поехал через перекресток.

— И ведь он сказал тебе, что угрозы Питера относительно наших отношений и твоей работы в кинообозрении — это просто шум? Судью интересует только одно: какие вы родители. И точка. Он должен исходить из интересов девочки.

— Питер — хороший отец. — Она снова стиснула пальцы. — Он очень сильно любит Ребекку, сильнее просто невозможно. И это меня пугает. Судья это увидит, он услышит показания Джин на этот счет, и мать Питера будет распространяться об этом. А кто расскажет, какая я чудесная мать? Учительница из подготовительной группы? Женщина, которая присматривает за Ребеккой?

Она чуть слышно всхлипнула, и Джек понял, с каким трудом она продолжает держаться.

— Адвокат Питера будет подчеркивать, что я работаю, что Питер может дать Ребекке традиционную семейную жизнь: собака, младшая сестра, куча детей по соседству. Этого я ей дать не могу.

Джек поморщился. Это были минусы. Адвокат прямолинейно честно высказал все, что говорит в пользу Джилл, и что — против.

Джек колебался, не желая расстраивать ее еще больше собственной неуверенностью.

— Не надо ожидать худшего, Джилли. Старайся поменьше тревожиться. Так будет только хуже тебе и Ребекке.

Она прикусила губу и отвернулась, оставив этот бесполезный разговор. Джек последовал ее примеру, хоть и понимал, что ничем ей не помог, что теперь было не время для логических рассуждений. Ей было слишком больно.

И ему тоже.

«Отец был прав, — мрачно подумал Джек. — Нельзя иметь все сразу: любовь и семью — и блестящую карьеру. Что-то обязательно будет страдать, кому-то будет больно. Пусть даже только тому, кто пытается иметь одновременно все». Он и прежде понимал истинность отцовских слов, но пытался не согласиться с реальностью — хотел этого больше всего на свете из-за своих чувств к Джилл и Ребекке.

Они подъехали к дому, и, не дожидаясь его, Джилл вылезла из машины и быстро пошла к калитке — почти побежала. Он пошел следом за ней, удивляясь такой спешке. Он понял ее причину в ту секунду, когда Джилл увидела Ребекку. Он забыл, что девочка днем должна была вернуться от отца. У Джилл просветлело лицо, и она подхватила малышку на руки.

— Я по тебе скучала, киска. Очень-очень.

— И я тоже.

Зажмурившись, Ребекка тоже крепко обняла мать.

— Вам с Маргарет было весело?

— Угу. — Малышка улыбнулась и вырвалась из объятий матери. — Мы тебе кое-что сделали.

— Вот, куколка. — В комнату вошла Маргарет с тарелкой печенья. Она вручила ее Ребекке, и та гордо продемонстрировала кривые кусочки теста, посыпанные сахаром.

— С виду — просто здорово, — пробормотал Джек, рассматривая угощение.

— Объедение! — подхватила Джилл.

— Можешь попробовать, — с сияющей улыбкой предложила Ребекка. — Они для тебя и мамочки.

Зазвонил телефон, и, взяв одно печенье, Джилл ушла в соседнюю комнату, чтобы ответить на звонок.

Звонила Дана.

— Джилл, ты уже дома. — Услышав в голосе подруги облегчение, Джилл почувствовала мощный прилив благодарности. В эти последние недели Дана очень ей помогла: оказывала ей моральную поддержку, служила настоящей опорой. — Ну, как?

— Нормально. В общем, как я и ожидала. Мы только-только вошли.

Дана безнадежно хмыкнула:

— Я надеялась на какое-нибудь чудо. Например, что Питер вдруг опомнится и передаст опеку над Ребеккой добровольно.

Джилл по привычке начала наматывать телефонный шнур на указательный палец.

— Нет, боюсь, что на такой поворот событий рассчитывать нечего.

— Мне искренне жаль, Джилл. И если тебе что-нибудь понадобится — звони, не стесняйся. И скажи Джеку, что к нему это тоже относится.

Джилл озадаченно нахмурилась.

— Джеку? Что ты имеешь в виду?

— Ну, из-за болезни его отца, ты же знаешь. Могу себе представить, как тяжело он это принимает.

Джилл посмотрела в сторону двери и увидела в соседней комнате Джека и Ребекку. Он сидел на корточках перед ее дочерью, жевал печенье и был поглощен тем, что она ему рассказывала.

«У Джека болен отец? Когда он об этом узнал?»

— Джилл? Нас не прервали?

— Нет, все в порядке. — Она откашлялась. — Джек не упоминал о болезни отца. Это серьезно?

Дана секунду не отвечала, потом негромко чертыхнулась.

— У него рак. Очень запущенное состояние…

У Джилл из пальцев выскользнуло печенье, расколовшееся на мелкие кусочки на деревянном полу.

— Рак? Ты точно знаешь?

— Джилл, врачи говорят, что надежды нет.

Он умирает, поняла Джилл, испытывая острое сочувствие к Джеку. Как ему должно быть трудно! Он должен чувствовать себя просто ужасно — особенно если учесть, насколько у него с отцом были плохие отношения.

Но он ей ничего не сказал.

Джилл наклонилась, чтобы собрать крошки. Руки у нее так дрожали, что ей едва удалось это сделать. Как Джек мог ей ничего не сказать? Она была совершенно ошеломлена. Как он мог утаить от нее столь важное? Она-то считала, что они близки настолько, что должны делиться всем.