Обмен мнениями был краток, ибо Том был всецело поглощен тем, как отзовется на его сообщение Стив. Я чувствовал себя неловко. Я был на сто процентов уверен, что теперь-то Стив не преминет пустить в ход свою байку насчет торгового флота. В комнате воцарилось тяжелое молчание. Я прервал его:

— Не хочет ли кто хересу?

Том с натянутой, преувеличенно любезной улыбкой изъявил такое желание. Стив передернул плечами. Пока я доставал бутылку из шкафа, Том просматривал мои письма — точнее, изучал конверты у меня на столе, верный стремлению познать человеческую натуру. Конверты я запечатал на всякий случай.

— Я вижу, ты написал мисс Иксигрек. — Том помолчал. — Конечно, я бы на твоем месте давным-давно съездил в Лондон с ней повидаться.

Я налил всем хересу, и мы поднесли рюмки к губам. Мы с Томом отпили по глотку; Стив даже не пригубил.

— Том, я завербовался в торговый флот.

Эффект был сокрушительный. То ли херес попал Тому не в то горло, то ли ярость кинулась в лицо, но он побагровел, как свекла.

— Что такое? — крикнул он, брызжа слюной. Он вскочил. — Ах ты щенок безмозглый! — Он шагнул к Стиву, и Стив испуганно сморщился, как будто ждал, что Том его ударит. Стив был выше ростом, но Том был, безусловно, сильнее. — Выкладывай по порядку, что ты натворил!

— Записался в торговый флот.

— Подробности! — гремел Том. — Мне нужны подробности!

Я сказал уже, что на лице у Стива был написан испуг — да, был, и в то же время у меня определенно создалось впечатление, что он наслаждается происходящим.

— Когда? — допытывался Том. — Где?

Стив отвечал — небрежно, слегка вызывающе, не смотря на свой показной испуг. Глазки у него поблескивали лениво и хитро. Том выходил из себя, и мне вдруг сделалось жаль его. Я пожалел бы его еще больше, если бы верил, что в словах Стива есть хоть доля правды.

— Это нужно остановить, и немедленно!

— Поздно, Том.

— Я тебя выкуплю!

Стив оторопел. Он уже сам готов был поверить, что нанялся во флот, раз этому поверил Том, и принимал всерьез речи Тома, как Том — его речи.

— Я тебя выкуплю! — повторил Том. — Ты несовершеннолетний.

— А деньги? — с мукой в голосе спросил Стив.

Том огляделся.

— Может быть, еще не поздно поехать и немедленно аннулировать твою подпись.

Видно, он разбирался в юридической стороне вопроса немногим лучше меня. Он взял Стива за плечо.

— Прямо сейчас ехать? — с ужасом спросил Стив.

— Разумеется.

— Но я не хочу.

— Ты что, не видишь, балбес, чем это чревато? — Том свирепо выкатил на него глаза и раздельно, внятно, как капрал рядовому, пояснил: — Если не начнется война, я уеду в Америку. А если начнется — ты уйдешь в море. В любом случае нас ждет разлука навсегда!

На роже Стива под внешним налетом скорби обозначилась каменная невозмутимость.

— Навсегда, понимаешь? — загремел Том.

Бедный Том, думал я. Я предвидел, что объяснение может затянуться надолго: Стив сидел, с удобством развалясь на стуле, а Тому была неведома усталость.

Улучив минуту затишья, я рассудительно вставил:

— Вероятно, делу не поздно дать обратный ход, если действовать, не тратя время попусту. — Я знал, что Том не способен устоять против призыва к действию, и видел в нем средство спровадить их обоих с дачи в город.

— Совершенно верно. — Том схватил Стива за руку и потянул со стула.

— Только не сейчас, Том. Сегодня мы опоздали. Все закрыто. Сейчас ехать нельзя. Я не хочу.

— Едем!

Стива насильно оторвали от стула.

— Дай хоть сперва херес допью! — взмолился он.

Том не слушал. Стива оторвали и от хереса. «И поделом тебе, негодный мальчишка!» — подумал я. Том втащил его в автомобиль и нажал на стартер.

Из автомобильного нутра вырвался непонятный лязг, и больше ни звука.

Автомобиль не заводился.

Том пробовал снова и снова. Он вылез и поднял капот. Потом опять сел в машину. Срывающееся дребезжанье — и вечная гробовая тишина. Стив, нахохлясь, молча сидел в машине. Том, пыша энергией и багровым румянцем, действовал: то брался крутить ручку, то расхаживал взад-вперед. Я бездействовал: может быть, в редких случаях я мнил себя ученым, но на звание механика не претендовал никогда.

Том проворчал: — Не заводится, холера, — хотя это и так было ясно.

И тут нам обоим одновременно пришла в голову та же мысль.

— Придется остаться до утра, — властно произнес Том.

Я собрался было сказать, что им еще не поздно на последний автобус, но вспомнил, что времени у Тома осталось всего до 15 июня — я ни минуты не сомневался, что 15 июня он уедет навсегда. «Кто я такой, — спросил я себя, — чтобы мешать горемыке потешить душеньку последний месяц?» Тем более что я ждал завтра Миртл только во второй половине дня.

— Хорошо, — сказал я. — Я хотел сегодня попозже еще наведаться в трактир.

Том кивнул.

— А мы пока пойдем погуляем. — Он оглянулся. А ну, Стив, ступай надень пиджак.

Стив нехотя выполз из машины, скрылся в доме и вышел уже в пиджаке. Том не спускал с него глаз. Они зашагали по проселку. Голос Тома, удаляясь, набирал силу. Объяснение продолжалось.

Я вернулся в дом и налил себе еще рюмку хереса, и обратил внимание, что рюмка Стива стоит порожняя — за те несколько секунд, когда Стив заходил за пиджаком, он не забыл опрокинуть рюмочку. Ну как тут было удержаться от улыбки!

Болшоу с супругой пригласили меня к ужину. Но раньше я предусмотрительно назначил свидание Миртл. Интерлюдия у нас кончилась. Ее сменило то же положение, что и прежде, с той разницей, что теперь оно стало еще тягостнее.

Улица, на которой жила Миртл, вела к парку. Едва я ступил на нее — а я немного опаздывал, — как тотчас увидел Миртл, которая, по-видимому, уже уходила, направляясь куда-то по своим делам. Вечер стоял светлый, и я еще издали определил, что она снова впала в глубокое уныние. В последние дни лицо у нее все больше вытягивалось. Я, наверное, холодная, бесчувственная свинья, но я окрестил это выражение «царевна-несмеяна». Ей-богу, она сгущала краски. Я искренне огорчался и — уж так я устроен, грешный человек, — слегка раздражался, что должен терпеть угрызения совести. Я ласково поцеловал ее.

— Прости, что опоздал. — Замечу, что я опоздал по вполне уважительной причине.

— Ничего, — сказала она суховато.

— Ты куда идешь?

Миртл потерла висок.

— К портнихе.

— А-а. Вот и хорошо, — сказал я остроумно.

Миртл бросила на меня взгляд, который говорил, что ничего хорошего в этом нет. Я обнял ее за талию — не могу не проявить участие, когда у человека такой убитый вид.

— Жаль, милая, что ты так подавлена. — Наверное, Миртл подумала, что кому бы говорить, да не мне, поскольку причина ее подавленности — мое поведение. Может быть, ты плохо спишь?

Миртл кивнула.

— Снятся страшные сны?

Миртл опять кивнула. Она на миг стряхнула с себя безучастность ради душераздирающего признания:

— Снится, что во мне два разных человека.

Черт дернул меня сморозить:

— Два? Тогда можешь спать спокойно. Пока не дойдет до десяти, это не страшно.

Проявлять к людям участие можно по доброте душевной, подтрунивать над ними, как немедленно выяснилось, только из жестокости. В оправдание могу сказать одно: я бы на ее месте посмеялся.

Мы дошли до конца улицы. Между нами и парком проезжали трамваи. Под деревьями, за оградой парка, лежали парочки; мальчишки играли в крикет. Я заметил, что к нам движутся на велосипеде два юнца из моей школы: наших по блейзерам везде отличишь. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это Бенни со своим младшим братом. Оба с отменной учтивостью сняли фуражки и, не пяля глаза, проехали мимо. При том, что ни одна подробность в облике моей дамы, конечно же, не укрылась от них.

Могу сказать, что Миртл, невзирая на свои терзания, была прелестно одета. Нельзя было не отдать ей должное. На ней было летнее платье из красивой набивной ткани — зеленый узор разных оттенков по ярко-желтому полю, а поверх пущены надписи от руки. На ногах американские туфельки. Прическа по последней моде.