— Это Бенни, — ободряюще сказал я. — Я тебе рассказывал, помнишь?

— Не думала, что он такой взрослый. — Сто раз я ей говорил, что ему девятнадцать лет. — И на первый взгляд прекрасно умеет себя вести. — Ага, значит, вспомнила, по крайней мере как я сокрушался, что Бенни не умеет себя вести.

— Бенни — это наказание, — сказал я убежденно. — Дождется, что его вышвырнут за его проделки. Да и меня заодно, чего доброго. Нет, я только тогда вздохну свободно, когда он кончит школу.

Миртл больше меня не слушала, и от этого я выглядел в собственных глазах пустомелей.

Я пощупал материю на ее платье.

— Чье производство?

Она равнодушно ответила.

Я не убрал палец из-под ее рукава и легонько поглаживал им по голой руке.

— Девочка, — сказал я, глядя ей в лицо.

Она ответила мне долгим взглядом. На секунду мне показалось, что она вот-вот расплачется.

— Девочка моя… если б я мог придумать, что сказать.

Миртл с заметным усилием попробовала улыбнуться, но ничего не вышло.

Мне хотелось отвести ее в сторонку и утешить. Беда в том, что для этого ее нужно было отвести в контору, где регистрируют браки.

Я спохватился что снова опаздываю. Миртл как будто и не думала трогаться с места. Бодро трезвоня, проезжали мимо трамваи — мне бы сейчас, по-настоящему, надо вскочить на первый же. Наконец я отважился:

— Мне пора, киска.

Миртл смотрела себе под ноги. Я взял ее руку и нежно задержал в своей. Перед тем как проститься, я должен был сказать ей что-то еще.

— Приедешь на дачу в воскресенье?

Миртл не отвечала.

Я смешался, устыдился, заволновался, набрался духу.

— Приедешь, киска?

Миртл посмотрела на меня с совершенно непроницаемым лицом.

— А ты хочешь?

— Еще бы. — Молчание. — Так приедешь? — Я крепче сжал ее пальцы.

Миртл сделала неуловимое движение, которое с большой натяжкой можно было истолковать как утвердительный ответ.

Я поцеловал ее, и мы расстались. Я проехал одну остановку и пересел на автобус. Ехал, а в голове у меня кружилось: отчего? в чем причина? — и так без конца. Я по опыту знал, что Миртл подвержена таинственным приливам и отливам дурного настроения, но чувствовал себя увереннее, если их удавалось связать с каким-то внешним событием. Например, я говорил ей, что Том 15 июня уезжает. С тупым упорством я притягивал за уши события, не имеющие никакого отношения к делу, внушая себе, что все дело в них. Про то, что Стив нанялся в торговый флот, я ей не говорил по той простой причине, что он туда не нанимался. Том установил это во время полного драматизма посещения вербовочного пункта. Я ломал голову, доискиваясь, что я такого мог сказать или сделать.

Мои потуги оказались бесплодны, и за пиршеством у Болшоу я пребывал в некоторой рассеянности.

Когда я совсем уже собрался уходить, меня позвали к телефону. Я знал, кто звонит и зачем. Миртл хотела, что бы на обратном пути я снова с ней встретился. Мы условились, что она подойдет на остановку. Был двенадцатый час. Когда я сошел с автобуса, Миртл уже ждала меня. Она заходила домой накинуть пальто поверх легкого платья.

— Что случилось, Миртл? — При свете уличных фонарей я разглядел слабые признаки оживления на ее личике.

— Захотелось еще раз повидаться.

Я пытливо вглядывался в ее черты. Почему-то мне весь вечер хотелось того же. Было в этом нечто неодолимое, нас как бы влекло друг к другу помимо воли. Я молчал.

Мы стояли на краю тротуара лицом друг к другу. Миртл сказала:

— Я хочу извиниться, что резко разговаривала с тобой сегодня.

Меня больно кольнуло в сердце. Я узнал эти слова — эту вечную мольбу любящих, обращенную к любимым. Ах, как я их хорошо узнал! Ты просишь прощения у того, кто должен бы сам просить у тебя прощения — так беспощадно расправляется любовь с чувством собственного достоинства и трезвым рассудком.

Тот, кто любим, неизменно ведет себя не лучшим образом, и я не составил исключения. Я подумал: «Ах ты господи! Да она меня любит!»

— Ничего, все в порядке. — Спасибо, что брякнул еще не самое жестокое, чем умеет оглушить в подобных случаях любимый человек: «Пустяки, я даже не обратил внимания!» Реакция, впрочем, последовала та же самая.

Миртл отстранилась от меня. Мне показывали, что далеко не все в порядке.

Я привлек ее к себе и в обнимку повел по улице.

— Я видел, что тебе неможется.

— Неможется?

— Да, это у тебя своего рода недомогание. И один из симптомов — повышенная обидчивость.

— Вот как? — Это прозвучало довольно холодно.

— Меня это не задело, — сказал я благодушно.

— И очень плохо, что не задело!

Я встревожился, но нарочно сделал вид, будто не понял:

— Обоим сразу впадать в обидчивость не годится, а то как бы…

— Ну? — выдохнула Миртл. — Договаривай.

— Не годится, и все тут. Определенно.

Мы помолчали.

Миртл шла медленно. Вероятно, она заметила, что меня подмывает ускорить шаг — мне трудно подлаживаться под ее походку.

— Торопишься домой? — спросила она.

— Нет. С чего это ты взяла?

— Поздно уже. — Мимо, громыхая, проехал трамвай, слабо освещенный и набитый людьми, которые возвращались из кино. — Не опоздать бы тебе на последний трамвай.

Я сказал, что сперва провожу ее до дому.

— Наверно, там рассердились, когда я позвонила.

— Рассердились? — В недоумении переспросил я. Может быть, Болшоу решил, что ты девушка со странностями, но не более того.

— А ты не рассердился?

— Нисколько. Я рад, что ты позвонила.

— Почему?

— Сам не знаю. Наверно, тоже хотелось с тобой повидаться, а то…

— А то — что?

— Не знаю, киска. — Я замялся. — А то мы как-то не хорошо расстались.

— Почему нехорошо? Мне показалось, что ты вполне доволен.

— Ну, знаешь ли!

Я остановился. Миртл тоже. Мы повернулись друг к другу. Мы стояли почти в самом конце ее улицы — здесь не горел фонарь, и мы с трудом различали друг друга в темноте.

— А что?

— Ты говоришь, я был вполне доволен. До такой степени не понимать! Чем я мог быть доволен?

— Я же сказала, что приеду в воскресенье.

— Но у меня было впечатление, что ты согласилась нехотя!

— А если б и нехотя! — со страстью выкрикнула Миртл. — Разве тебе не безразлично?

— Конечно, нет.

— Но мы все реже видимся!

Я не нашелся, что возразить. На даче мы виделись ничуть не реже.

— Да что же это! — горячо продолжала Миртл. — Почему так получается?.. Вот посмотри. Ты идешь в гости к знакомым; я весь вечер провожу у портнихи. Я часами — часами! — сижу с людьми, до которых мне, по-настоящему, дела нет!

Люди, до которых ей дела нет… Хаксби, это она и про Хаксби, среди прочих.

— Это правда. Ты все время где-то пропадаешь.

— Нет, не правда. Надо же мне изредка встречаться с другими людьми. — Я едва было не прибавил: «При желании ты всегда можешь пойти со мной», но это было бы бессердечно, да признаться, и не слишком чистосердечно. Даже если бы Миртл легко сходилась со всеми моими друзьями, мне все-таки хотелось бы изредка встретиться с ними без нее.

Последовали бесцельные пререкания о том, сколько раз мне бывать по вечерам у таких-то друзей и знакомых. Миртл стояла лицом к парку, и, когда рядом вперевалочку прошел трамвай и осветил ей лицо, я с облегчением увидел, что она не плачет.

— С самой пасхи я тебя вообще не вижу.

Я напомнил, сколько раз наши свидания срывались по вине обстоятельств — главным образом связанных с нею. Я не обошел молчанием субботний вечер на спортплощадке, когда мне был дан от ворот поворот. Перечень получился внушительный — как перечень фактов, не как свидетельство истины.

— А тебе это как будто безразлично, — сказала Миртл, словно и не слышала.

Наступило молчание. Мы все еще стояли на том же месте. Мимо проходили люди. Я сказал:

— Давай пойдем в парк!

Я знал, что говорю это зря, что объяснение только затянется и все равно ни к чему не приведет.